– Удивительный ты человек, Юлька! – тихо проговорила она. – С виду такой одуванчик, а внутри – строптивица похлеще Жанны! Впрочем, я в тебе и не сомневалась! Подрастешь – не то что Джульетту, леди Макбет играть будешь! Так что готовься: завтра репетируем сцену на балконе. Учи роль и включайся в коллектив. И чтобы без выкрутасов!
– А Жанна? – взволнованно спросила я.
– Какая Жанна? – с наигранным удивлением вскинула брови Петровна. – Никакой Жанны больше нет, она сама себя убрала! А ты иди, работай!
– Если Жанна – против, я не буду играть, – настойчиво повторила я, краснея и опасаясь глядеть на Петровну.
– Не хочешь меня выручить? – Петровна решила зайти с другой стороны и надавила на жалость.
Хоть я и понимала, куда она клонит, но все же смутилась до слёз и не сразу смогла ей ответить.
– Я вас очень уважаю, – наконец пробормотала я, – но Жанку обижать не буду. Даже ради вас.
– Да с чего ей обижаться-то? – раздраженно выкрикнула Петровна. – Что ты мне тут сопли распустила? Ей дали роль – она отказалась. Ей нашли замену. Где ты видишь повод для обиды?
– Мне нужно с ней поговорить, – упиралась я.
– Пожалуйста, говори!.. – Петровна устало вздохнула и безнадежно махнула рукой. – У тебя есть время до ужина. Если вечером не дашь мне окончательный ответ, считай, что я тебе ничего не предлагала!
Но до ужина я Жанну так и не нашла, хоть и обежала всю нашу поляну, смоталась к озеру, громко и безуспешно звала ее в лесу, слыша в ответ только пение птиц и шорох сосновых веток. Жанна, как дикий зверек, выползла из укрытия только когда проголодалась, поэтому пришлось объясняться с ней прямо за ужином в невообразимом шуме и гаме.
– Петровна предложила мне Джульетту, ты как? – спросила я с набитым ртом.
– Предлагают – бери! – решительно качнула головой Жанка и утащила с моей тарелки пирожок с рисом. – Но с Андрюшей намучаешься.
– Об Андрее завтра будем думать! – воскликнула я, отобрав у нее свой пирожок. – Ты-то как?
– Не возражаю, – махнула рукой Жанка. – Дай пирожок!
– Что, вообще не возражаешь? – Я так удивилась, что упустила последний шанс отвоевать уже изрядно помятый и утративший аппетитный вид пирожок: Жанка запихнула его в рот и лукаво подмигнула мне блестящим глазом.
– Плевала я на спектакль! – беззаботно заявила она. – У меня тут такое случилось! Представляешь, я запретила Васе называть меня своей девушкой, а он меня за это чуть не придушил! А потом на коленях просил прощения, но я не простила! И тогда он нырнул в озеро и нарвал мне кувшинок!
Вторая новость потрясла меня гораздо больше, чем первая:
– Как – нырнул? Там же пиявки!
– Ага, станет он тебе трястись из-за пиявок! – иронично покачала головой Жанка. – Передай-ка мне компот!
– А тина? – продолжала удивляться я. – Вася, наверное, весь испачкался в тине. Представляешь, что будет, когда воспитатели увидят его грязную одежду? Опять два ночных дежурства подряд?
– Отдежурит, не развалится, – пренебрежительно усмехнулась Жанка, – или сбегает сегодня ночью к ручью на постирушку. Делов-то!..
– Можно ему помочь: нам по расписанию сегодня посуду мыть, а на кухне всегда воды хватает! Нальем ее в тазик и потихоньку…
– Даже и не думай! – перебила меня Жанка. – Его шмотки – его проблемы.
И залпом осушила стакан с ароматным, но слишком жидким абрикосовым компотом (видно, опять его разбавили водой, чтобы на всех хватило). А я побежала к Петровне сообщить, что согласна подменить Жанку на сцене.
Ночью, когда мы с Жанкой уже улеглись рядом в спальных мешках, я поглядела на нее – такую красивую и бледную в лунном свете, тихо и безмятежно льющемся в окно, и неуверенно спросила:
– Как ты думаешь, я справлюсь с Джульеттой?
Жанка приподнялась на локте, свесив роскошные темные локоны, и хитро прищурилась.
– А зачем же ты, подруга, соглашаешься, если не уверена, что справишься?
– Тут такое дело… – Я замялась. – Там ведь – о любви, ну, в этой пьесе. Я понятия не имею, что это такое и как это играть. У меня ведь сроду не было никакой любви, ты же знаешь!
– Девочки, тише! Мешаете спать! – послышался раздраженный голос из ближайшего к нам спального мешка.
– Можно подумать, у меня была, – тихо хмыкнула Жанка.
– А как же Вася? – чуть ли не выкрикнула я.
– Да заткнетесь вы когда-нибудь или нет? Дайте поспать! – посыпались возмущенные восклицания со всех сторон.
И мы с Жанкой сразу зажмурились и притихли.
Через некоторое время я услышала, как Жанка мирно посапывает во сне, и безнадежно вздохнула. Жалко, что она так быстро вырубилась, ведь обсудить образ влюбленной девушки мне больше не с кем! Хотя что мне может посоветовать Жанка? Все ее приемчики я давным-давно разучила наизусть: крутись, вертись, в глаза заглядывай и чтоб улыбка не сходила с лица – вот и весь ее секрет. Петровна тоже пока ничего нового не озвучила: порхай, как голубка, блей, как овечка, и преданно служи, как собачка. Вот и вся любовь. Если вспомнить кино, то там любовь изображается через тягучие масленые взгляды и затяжные слюнявые поцелуи, а никаких особых образов и в помине нет…
В театр нашу группу водили всего два раза в жизни, и оба раза мы смотрели спектакли для самых маленьких, хотя могли бы показать нам «Сон в летнюю ночь» или «Маскарад», – никто из детей еще не умирал от намеков на взрослые отношения, зато научились бы хоть чему-то полезному. Вон Ромео с Джульеттой еще младше нас, а какая любовь у них была! А в нашей группе – один смех. Взять хотя бы комплименты. Ромео смотрел на свою возлюбленную как на святыню, превозносил ее выше солнца, желал быть перчаткой на ее руке, а наши мальчики выражают свои нежные чувства двумя незатейливыми словами: «Ты – нормальная». А потом бьют, чтобы никто не догадался, что у них к тебе симпатия… Думаю, до такого чувства, как любовь, нам всем еще расти и расти, но не телом, а как-то по-другому: сердцем, душой, мыслями… В общем, не знаю. Способен ли правдиво изобразить любовь человек, который никогда этой любви не испытывал?
Я взглянула в окно на залитое луной звездное небо, вновь тяжело вздохнула и заворочалась в своем тесном мешке. Одна надежда у меня – на Петровну. Она – взрослая, мудрая, многое пережила, и, сдается мне, в ее-то жизни уж точно была настоящая большая любовь, а может быть, и не одна. Если я попрошу, она мне обязательно поможет и объяснит, что к чему. И не даст в обиду Андрею. Жанка сказала, я с ним намучаюсь, судит по себе. А я считаю, что не стоит паниковать раньше времени. Я же не под венец с Андреем иду, а на репетиции работать. А работа есть работа, что игра на сцене, что мытье посуды или уборка территории. Уж где-где, а в работе всегда можно договориться и многое стерпеть ради результата. Я потерплю… А не получится – Петровна сама меня выгонит и, глядя на мой провал, скорее всего, смягчится и позовет Жанку обратно, так что еще лучше выйдет. Но как же хочется хорошо сыграть! Даже не хорошо, а блестяще! Чтобы весь зал вскочил и Петровна разрыдалась!
С этими сладкими мечтами я и уснула и видела во сне старика в ветхой шляпе, который бережно нес меня на плечах, но не по дождливой улице, как прежде, а по дощатой скрипучей сцене, ярко освещенной слепящими огнями, а из темного, полного любопытных глаз театрального зала доносилось горячее дыхание молчаливых зрителей, превращаясь в пар и окутывая сцену дымкой, словно набежавшей из другого мира.
А наутро Петровна привела меня на репетицию и торжественно выставила перед Андреем, будто призовую утку:
– Андрюша, знакомься со своей новой Джульеттой!
Андрей окинул меня безрадостным взглядом и очень тихо, с нехорошей ноткой в голосе переспросил:
– Вот это – Джульетта?
– Да, – заметно похолодевшим тоном отвечала Петровна. – Это наша Юленька, прошу любить и жаловать!
– Что-то раньше я нигде не видел эту бледную моль, – протянул Андрей. – Вы ее из какого шкафа вытряхнули?
– Тебя твоя мама не учила, что оскорблять девочек недопустимо? Или ты с ней тоже так беседуешь? – жестко поинтересовалась Петровна.
Андрей заметно побледнел и нахмурился.
– Моя мама умерла, – сдержанно ответил он, – поэтому я здесь. Странно, что вы не знаете.
– Я все знаю, – потрепала его по плечу Петровна. – Даже знаю, о чем ты сейчас думаешь. А за речью нужно следить!
– Каюсь, не сдержался. – Андрей успокоился, вновь принял высокомерно-насмешливый вид и даже отвесил мне ироничный поклон. – Но вы же сами понимаете: эту Юлю уже из второго ряда никто не разглядит! Для роли Джульетты нужна девочка поярче!
– С ролями я как-нибудь без тебя разберусь! – отрезала Петровна. – Мал еще, чтоб советы мне раздавать! А Юля – прекрасна! Ты, как сорока, замечаешь только яркое и блестящее, а я, как человек образованный и знающий толк в искусстве, вижу в ней девочку с самого известного полотна Веласкеса!
– Инфанту Маргариту? – с усмешкой уточнил Андрей (и откуда он столько всего знает?).
Петровна кивнула и поглядела на него с обожанием.
– Ну, допустим, – согласился Андрей, критически разглядывая меня с ног до головы. – Она и в самом деле чем-то похожа на бледненькую и больную наследницу из деградировавшей королевской династии (при этих его словах Петровна сурово нахмурилась), но как это поможет ей сыграть Джульетту? Не понимаю!
– А ты посмотри на ее осанку! На посадку головы! Обрати внимание на то, с каким достоинством она держится, даже когда сковородку чистит или двор метет! Благородство в каждом жесте! А ты: «Бледная моль, из второго ряда не видно!» Эх вы, юные ценители прекрасного!
– Светлана Петровна, хватит! – робко попросила я, густо краснея от чрезмерной похвалы. – Давайте уже репетировать!
– Здравое предложение! – согласилась Петровна и звонко хлопнула в ладоши. – Сцена на балконе! Погнали!
Я прижала к груди исписанный репликами Джульетты листочек и посмотрела на Андрея. Петровна еще до репетиции одним махом отмела все мои вопросы по поводу образа и совершенно четко поставила передо мной задачу: «Пока просто читай с выражением свой текст и не мешай Андрею, а дальше он сам тебе все объяснит и покажет». Поэтому первые минут десять я старательно делала вид, будто участвую в конкурсе чтецов, и почти не поднимала глаз на Андрея, который, почувствовав свою абсолютную независимость на сцене, наконец-то заиграл, и я поняла, что имела в виду Петровна, когда говорила о его тонкости, вдумчивости и большом актерском потенциале. Андрей играл влюбленного мальчика очень просто и естественно. Казалось, он не делал ничего особенного и не прилагал ни малейших усилий, а его интонации и паузы уж никак нельзя было назвать театральными, – но при этом эффект получался просто сногсшибательный, и, украдкой поглядывая на него, я даже пару раз чуть не запнулась в словах и, что называется, поплыла. «Как ему это удается? – безмолвно вопрошала я, неосознанно комкая листочек с текстом. – Ума не приложу! Как будто что-то витает в воздухе, а ведь он просто озвучивает чужие стихи! Никаких тебе страстных взглядов, повисаний на чужой шее, метаний из угла в угол, а влюбленность все равно чувствуется, и еще как!»