Без сомнения, то было не просто дерево, а очередное порождение теней в известном живым воплощении. Карман забрала его силу, лишив возможности выпускать когти-шипы. Даб, Дотер и Дэйн радостно накинулись на дерево, обрывая ветвь за ветвью, и бросились к матери с добычей.
Она взяла все, что ей принесли, и погладила по голове каждого из сыновей. Каждому шепнула ласковое слово.
Бадо́ виделось нечто противоестественное в такой близости ведьмы с порождениями теней. Однако ей вспомнилась Каэр и Ловец Снов, которого та называла сыном. Очередное порождение, хоть источником его была рассветная сила. Объединяло двух таких разных ведьм и «матерей» одно: опустошающее, убивающее изнутри одиночество.
Карман разломила ветвь пополам и, словно стилосом[6], хранящим в себе следы первородной полуночной магии, принялась чертить на земле загадочные знаки. Часть из них Бадо́ узнавала, часть была ей смутно знакома, остальные же она и вовсе видела впервые.
Земля отзывалась на оставленные на ней знаки странным влажным причмокиванием. Вихри полуночной силы стягивались к двум древнейшим ведьмам. Воздух из-за перенасыщения магией становился густым и плотным. Будь здесь Морриган, задохнулась бы от бьющего в ноздри и заполнившего легкие до отказа запаха полыни.
Знаки шли по кругу. Во внешнем кругу – по часовой стрелке, во внутреннем – против часовой. В середине той же веткой Карман выкопала небольшую ямку и велела сыновьям ее вспахать – загрести оттуда столько земли, сколько смогут. Они бросились выполнять ее поручение, затоптав по пути половину начертанного.
Бадо́ зашипела сквозь стиснутые зубы, раздраженная столь небрежным отношением к ритуалу. Однако Карман лишь посмеивалась, наблюдая, как сыновья выгребают черные комья из ямки руками, будто оголодавшие псы в поисках зарытой в саду кости.
– Достаточно, мои сладкие.
Они отпрянули, растягивая в жутком подобии улыбки вновь обозначившиеся провалы-рты. Карман вновь начертила стертые ими знаки.
– Сколько силы ты готова отдать за это заклинание?
– Тебе? – подозрительно сощурилась Бадо́.
Карман устало вздохнула.
– Земле, ворониха. Земле.
Бадо́ стояла, глядя себе под ноги, то сжимая пальцы, то снова их разжимая. Не для того она веками охотилась за полуночной силой, чтобы так легко ею разбрасываться. Было лишь одно исключение… нет, два. Клио и Морриган. Бадо́ родила их, даже зная, что часть драгоценного дара утечет через пуповину в вены ее дочерей.
Обряд в самом сердце мира теней – нечто совсем иное. Вопрос в том, получится ли у Карман? Стоит ли доверять древним слухам о могуществе этой ведьмы? Но что еще ей оставалось?
Никто, кроме Карман, не мог свершить подобный ритуал.
– Что вышло из земли, уйдет в землю. Что ушло от меня в землю, вернется ко мне, – прошептала Бадо́.
Не заклинание, не молитва, а что-то вроде мантры, призванной принести толику успокоения. Ткач Кошмаров вскинула голову, заглядывая в глаза старухи.
– Половину.
Карман щелкнула языком.
– Щедрый, однако, дар.
Который, помимо прочего, значил, что все то время, пока ритуал не будет закончен, Бадо́ будет наполовину слабей.
– Забирай, – выдавила она. – Пока не передумала.
Бадо́ не знала, как именно это произойдет, а потому не была готова, что рука Карман станет бесплотной, полупрозрачной, светящейся потусторонним светом, которому нет ни места, ни названия в мире живых.
Призрачная рука беспрепятственно вошла в ее грудь, причиняя боль, невозможную для руки настоящей. Бадо́ истошно кричала. Тело ее выгнулось. Хрустнули позвонки. Она чувствовала, как искривленные пальцы Карман сомкнулись на ее нежной плоти. Чувствовала, как когти ее пропороли.
Ведьма резко подалась назад. На ее ладони лежало давно уже не бьющееся сердце Ткача Кошмаров. Темное, сочащееся магией, словно кровью. Хрипло дыша, Бадо́ сфокусировала на нем затуманенный взгляд. И только когда алые всполохи боли померкли, увидела, что Карман вырвала ровно половину ее сердца.
А потом бросила в выкопанную яму и засыпала землей.
– Подойди ко мне, – велела она Бадо́.
Та, едва держась на ногах, подчинилась. Острым когтем Карман пропорола тонкую белую кожу на ее запястье. Через разошедшиеся края Бадо́ увидела лишь застывшую черную кровь. Карман нацарапала на ее ладони все те же древние знаки. Бадо́ морщилась от боли, но терпела. Эта боль – лишь тень того, что ей уже довелось пережить.
В рану потянулись потоки полуночной силы. Влились в вены, и из них наконец закапала густая, багряная немертвая кровь. Та, что текла в венах сыновей Карман. Та, что текла и в ней самой древней ведьме.
Она орошала землю, питая зароненное в нее зерно. Бадо́ держала руку запястьем вниз, пока чары не перестали действовать, а кровь – капать.
– Как долго ждать? – хриплым от волнения голосом спросила она.
– Кто знает… Все зависит от твоей силы и от отклика мира теней. Приходи сюда каждый день, удобряй землю кровью. Для этого достаточно повторить знаки на твоей ладони.
Бадо́ исподлобья взглянула на Карман.
– А ты что, уже куда-то собралась?
Старуха-ведьма вцепилась в рукав ее платья, жалобно захныкала:
– Душа моя, отпусти к живым. Свежим воздухом подышать, глотнуть свободы. Никуда я не денусь. Но если хочешь – привяжи к себе. Я же слышала, что говорят демоны – тебе подвластны оба мира.
«Мне подвластен, карга, и третий – сновидческий – мир».
Понимание, что она на крючке у Карман, как та – на ее крючке, настроение не улучшало. Ритуалом ведьма отобрала у нее половину колдовских сил, и если что-то пойдет не так…
– Привяжу, даже не сомневайся, – отчеканила Бадо́.
Для привязки она использовала то же заклинание, к которому прибегала Морриган, делая Клио своим якорем во время блужданий по глубоким планам мира теней. Но, конечно, Бадо́ изменила – кто-то сказал бы осквернила — его. Теперь она была для Карман и якорем, и магнитом…
И, если понадобится, палачом.
Древняя ведьма взглянула на сыновей полными слез глазами.
– Ваша мама свободна.
– Но ты вернешься сюда, если что-то пойдет не так, – ледяным тоном сказала Бадо́.
– Вернусь, душа моя, куда же мне деться. Подойдите ко мне, мальчики.
Они послушно приблизились и приникли к ее груди. Карман обняла их. По щекам с тонкой, будто пергамент, коже, покатились крупные бусины слез.
– Вы были мне хорошими сыновьями. Вы спасли меня от безумия и тоски.
Карман приникла к губам Даба своими, и в душе Бадо́ поднялась волна отвращения. Но интуиция подсказывала, что главное впереди, а потому она заставила себя смотреть.
Нет, Карман не целовала Даба – она пила его силу. Его суть. Высосала всю энергию Даба до капли, оставив лишь тонкую оболочку. Та упала на мертвую землю, словно выползок. Дэйна и Дотера Карман поглотила тоже.
Бадо́ стояла, оцепенев. Кто знает, отчего ведьма не захотела приводить сыновей в мир живых. Может, это вовсе невозможно. Почему Карман не оставила их в мире теней, уже куда ясней. Она намеревалась отыграться за упущенные годы, за свое пленение в царстве вечной ночи, за поражение от рук Туата Де Даннан.
А для этого Карман нужна огромная сила…
Совладав с собой, Бадо́ хищно улыбнулась. Возвращение древней темной ведьмы в Ирландию будет ей только на руку.
– Готова? – проникнувшись торжественностью момента, негромко спросила она.
Карман с блестящими от слез глазами кивнула. И Бадо́ открыла ей путь в мир живых.
Глава 10Посвящение в Камарилью
Дэмьена Морриган нашла в тренировочном зале. Одетый в свободные штаны и облегающую черную майку он отрабатывал приемы на иллюзорном манекене. Хотя вполне возможно, что учился берсерк не боевым приемам, а самоконтролю. Умению держать себя в руках, а собственную ярость – в узде.
Но так ли это действенно? Даже прими манекен облик самого заклятого врага, Дэмьен все равно будет помнить, что человек перед ним – лишь иллюзия. Совсем другое дело, когда кто-то нападет на него. Когда ярость и ненависть заполнят легкие, словно воздух, застилая глаза алой пеленой.
Вот тогда сидящая внутри сверхъестественная сила покажет ядовитые клыки, которыми и вопьется в горло врагу.
Стойкое дежавю… Их давняя тренировка закончилась тем, что Дэмьен прижал Морриган к полу, а в его глазах вспыхнуло совсем другое пламя. Не ярость – страсть.
Увы, тогда дело не дошло даже до поцелуя.
– Есть разговор, – с порога объявила Морриган.
– Даже не сомневаюсь, – усмехнулся Дэмьен.
Повинуясь его воле, манекен исчез. В зале не осталось никого, кроме королевы и берсерка.
– Я должна задать тебе один вопрос.
– Один? Обычно их у тебя куда больше.
– Дэмьен…
Он вскинул ладони.
– Извини. О чем ты хотела спросить?
Вопрос наверняка покажется Дэмьену несвоевременным, даже… неуместным. Но у Морриган будет шанс его переубедить.
– За все прошедшие годы с момента, как ты впервые оказался в Пропасти… Ты перестал думать о мести Трибуналу и тому, кто сделал из тебя берсерка?
– Ристерд Уолш, – процедил Дэмьен, сжав кулаки.
А вот и алые искры в серых, как пасмурное небо, глазах. Будто почувствовав, что снова неумолимо движется к самому краю, берсерк выдохнул. Лицо разгладилось, руки разжались.
– Отвечая на твой вопрос – нет. Я ни на мгновение не переставал думать о мести. Просто не знал, как ее осуществить. Отправляясь в Пропасть, я думал, что найду город, полный озлобленных отступников, отщепенцев, изгоев, как и я, жаждущих возмездия. Вместо этого обнаружил колдунов, упивающихся свободой и вседозволенностью. Во всяком случае, если сравнивать с Верхними городами.
Морриган кивнула. Считалось, что Агнес Фитцджеральд управляла Пропастью железной рукой, не позволяя городу скатываться в абсолютную анархию. Пусть и во многом придерживалась старинных – и весьма непривычных для Ирландии – традиций полуночных колд