Идеалом, до которого другим не дотянуться никогда.
Тогда и началась история Бадо́ Блэр, Леди Ворон, легендарной полуночной ведьмы. Смешно вспоминать, что когда-то вершиной ее стремлений являлось место советницы при королевском дворе. Были в ее жизни и короли, и войны, и множество кровавых и доблестных побед.
На протяжении почти трех веков львиную долю сил Бадо́ тратила на то, чтобы жить, обманывая смерть. Жить дольше, чем могли себе позволить даже Туата Де Даннан. Все потому, что сила в их крови имела разные полюса. Можно было решить, что, перетянув Балора на свою сторону, Бадо́ подписала договор с самой смертью. Сделала последнюю своей союзницей.
К сожалению, реальность оказалась сложней.
Но Бадо́ во все времена, какое бы имя она ни носила, отличало одно: она никогда не останавливалась на достигнутом. Словно самый странный из исследователей, она изучила все, что люди выяснили о колдовской науке. Так она узнала о триединстве, триумвирате.
Прежде сакральная цифра приносила Бадо́ лишь беду. Она положилась сразу на трех самых близких людей, и все трое ее подвели. Клио – тем, что оказалась бесталанна в полуночной магии, Морриган – что при всех задатках и целеустремленности от нее отказалась. Их отец, верный спутник Бадо́ на протяжении долгих лет, – тем, что, испугавшись того, на что она способна, ее убил.
Киан… Мысль о нем отравляла разум, обжигала, словно раскаленная сталь.
Он был одним из тех немногих, в кого она влюбилась без оглядки. Умелый друид, сдержанный и спокойный, с улыбкой, от которой ее тогда еще живое сердце сбивалось с ритма, как будто ей – шестнадцать, а он – ее первая любовь. Они воевали вместе на землях фэйри, и расстаться не сумели даже после войны. На долгие годы он стал ее верным спутником, союзником, ее щитом.
Киан никогда не полюбил бы ее, если бы знал, что она была первой, кто предал Дану и открыл людям путь к полуночной силе. Для него, друида, и Дану, и ее дар людям – рассветная магия – были священны. Но бесконечно прятать от него свои силы Бадо́ не могла. Да и он не мог не слышать истории о ней.
К тому времени она, Леди Ворон, прославилась благодаря тому, что участвовала в величайших битвах и знала сложнейшие заклинания, неподвластные никому, кроме нее. И все же ей приходилось скрывать часть своих достижений… Немалую, на самом деле, часть.
Тогда Бадо́ надела одну из лучших своих масок, которая нередко ее выручала. Маску невинной овечки, жертвы коварной судьбы. Она сообщила Киану что родилась от полуночной ведьмы каких-то пару-тройку дюжин лет назад. А какая девушка не желает чуть приуменьшить свой возраст? Рассказала, что судьба ее была горькой и незавидной, а жизнь – полной лишений, но на мягкие, осторожные попытки расспросить лишь отводила наполнившиеся слезами глаза. Она выглядела так, будто готова навеки замкнуться в себе.
А потом, словно не сдержавшись, сказала срывающимся голосом, что была вынуждена выживать. И что сила в ней, которой она не желала, однажды вырвалась на свободу.
Киан не спрашивал, отчего Бадо́ не отказалась от нежеланной и столь разрушительной силы. А она из оброненных, будто невзначай, фраз, пылких эмоций, языка тела и чувственных слов сложила образ той, в ком велико чувство справедливости. Слетевшая маска невинности сменилось другой – маской защитницы невинных.
У Киана не было шанса не проникнуться ее историей. И в конце концов не влюбиться.
Но чем ближе они становились друг к другу, чем дольше путешествовали, тем яснее становилось, что скрывать свои мотивы вечно Бадо́ не сможет. Не от человека, с которым ложилась в постель каждую ночь. Киан не раз и не два становился свидетелем ее ритуалов. На его глазах оживала магия хаоса, и мертвые, пусть и скрытые – для него – за завесой, оживали тоже. Бадо́ видела, что это его пугает. Помнила его взгляд, когда впервые заговорила на чистейшем демоническом языке.
И все же, даже узнав, что она – полуночная ведьма, Киан до последнего видел в ней лишь лучшее. Вероятно, эту черту Клио унаследовала от отца. Бадо́ надеялась, что так будет продолжаться и дальше, что любовь к ней преодолеет все, заставив Киана раз за разом закрывать глаза на ее маленькие причуды.
Первое время так и было, но и плата оказалась велика. Киана мучила бессонница, тревожные мысли преследовали его и днем, и ночью. Бадо́ ластилась к нему, как кошка, призывая на помощь красоту и обаяние. Но с каждым новым ритуалом, с каждым новым сорвавшимся с губ заклинанием Киан отдалялся от нее.
А Бадо́ не могла позволить себе его потерять.
И в момент отчаяния судьба в очередной раз ей улыбнулась. Во всяком случае, тогда казалось именно так. Долгие поиски пути к вечной жизни наконец принесли свои плоды.
Бадо́ узнала о таком явлении как Триумвират.
Колдовские травы сделали свое дело, и совсем скоро она объявила Киану радостную весть. Иронично, что один из атрибутов ритуала, который по монументальности мог сравниться разве что с открытием бреши меж миров, скрепил, словно клеем, ослабевшие узы.
Киан был на седьмом небе от счастья. То, что Бадо́, легендарная полуночная ведьма, выбрала материнство, он воспринимал как готовность измениться. Встать на светлый, будь он проклят, путь.
А когда на свет появилась малютка Морриган…
Он всегда был рядом с ней – верный защитник и заботливый, любящий отец. Напевал колыбельные своего народа – недоступные Бадо́ заклинания туата в стихах и песнях, – чтобы Морриган лучше засыпала. Зажигал всюду свечи-светлячки, заменяя порхающие над ее колыбелькой звезды. Она всегда так улыбалась, когда видела их…
Что до Бадо́… Она ждала, когда Морриган подрастет, чтобы встать на путь полуночной силы. Тогда Бадо́ войдет в ее жизнь и больше никогда ее не покинет. А до тех пор она с облегчением переложила заботу о дочери – шумной, капризной, крикливой – на плечи Киана.
Два года спустя Бадо́ родила вторую дочь. В тот момент казалось, что даже если она ценой жизни сотен людей пробудит спящий вулкан, Киан, поглощенный отцовством, ничего не заметит. Клио была тихой, совсем не такой, как Морриган, но и тогда идеей материнства Бадо́ не прониклась.
А потом Киан ее убил.
Немайн и Маха сидели в голове Ткача Кошмаров тихо, как мышки, жадно впитывая ее воспоминания. Она тряхнула головой, выныривая из трясины прошлого в реальную жизнь. Все это уже неважно. Да, ей пришлось умереть и вернуться в обличье ревенанта, да, пришлось изменить собственные планы на Триумвират.
Но, так или иначе, что Бадо́ Блэр, что Бадо́ Катха всегда добивались своего.
Даже потрясение, вызванное фразой «А теперь мы отправимся к Балору» не избавила Лелля от любознательности и от потока вопросов, обрушившихся на Бадо́. Впрочем, она великодушно разрешила ему их задавать. Как-никак, это его последний шанс.
– Я слушал вас, честно, слушал очень внимательно… – заверил едва поспевающий за ней Лелль.
– Не сомневаюсь, – мурлыкнула Бадо́.
– Но так и не смог понять… Почему даже тогда, когда завеса между двумя мирами была разорвана, Балор не попытался вырваться на свободу?
– О, он пытался. Но вот в чем дело… Даже тогда полуночная энергия не смогла целиком заполнить собой этот мир. Да, ее стало слишком много, чтобы рассветная полностью ее поглотила. Но все же недостаточно, чтобы Балор, скованный проклятием Дану, изгнанный самим божеством, мог спокойно существовать в нашем мире. Тогда он попытался обойти запрет Дану, вселившись в человека. Он – не фомор, для этого ему не требовался ритуал веретничества. Король демонов просто сломал волю своей жертвы. Однако человеческое тело оказалось слишком хрупким для столь великой колдовской мощи. – Не сбавляя шага, Ткач Кошмаров взглянула на уже изрядно запыхавшегося Лелля. – Тебе наверняка известны истории о слабых веретниках, которые впустили в свое тело демона, но свои возможности переоценили. Их воля и разум плавились, словно воск свечи, а от тел остался лишь огарок. Высохший, изможденный скелет, едва похожий на человека. Балор же попросту поглотил бедолагу, а за ним – и всех остальных, в которых пытался вселиться. Он уничтожил их, стер с лица земли, словно ластик.
Лелль передернул плечами. Бадо́ усмехнулась. Неужели после всего услышанного – о ней и от нее – он еще способен испытывать страх и отвращение?
– Балор хотел вселиться в меня. Я понимаю его – я была лучшей из ведьм, которые когда-либо ему встречались. Но даже я не выдержала бы его вмешательства в мой разум. К счастью, я сумела убедить Балора, что живой пригожусь ему больше. Все, что ему оставалось – использовать открывшийся для него людской мир как своеобразный рычаг давления, источник власти над демонами. Он – король, не забывай об этом. Именно Балор выбирал, кого отправить в мир живых. Это он нашептывал колдунам хаоса имена демонов. Он знал, каким могущественным орудием может стать власть в правильных руках.
Добравшись до невидимой человеческому глазу границы, Бадо́ открыла путь в Юдоль Хаоса. То были истинные теневые тропы, которые никогда не вели в мир живых. Только еще глубже в мир мертвых.
– Ну а теперь… – торжественно провозгласила Бадо́. – Приготовься к встрече.
Однако, шепча слова доступного лишь избранным воззвания, она поняла: к тому, что ему предстояло увидеть, юный скальд никогда не будет готов. К такому просто невозможно подготовиться.
Наружу показалась голова с одним-единственным глазом, за ней – огромные плечи и бугристый, будто слепленный из темных комьев глины, торс. Король демонов медленно поднимался из земли Юдоли Хаоса, напоминающей черное вязкое болото.
Лелль, сглотнув, попятился назад. Замер, лишь налетев на Бадо́.
Она взяла его за шкирку, как котенка и прошипела на ухо:
– Не смей убегать.
Убегать, правда, было некуда, но об этом Лелль уже мог догадаться и сам. Он застыл подле нее, потрясенно глядя на Балора.
Маха и Немайн ожили – то ли от испуга, то ли от благоговения перед королем демонов, чья сила текла в крови их матери и создательницы Триумвирата. Загалдели в разуме Бадо́, перебивая друг друга. Волевым импульсом она велела им замолчать.