Морриган не успела ответить – амулет зова на груди раскалился от попыток привлечь ее внимание.
Она коснулась его и ахнула, когда в голове возник образ Лелля.
– Святая Дану, ты проснулся?! Мы не могли тебя разбудить!
Лелль, чье лицо отразилось на стене ближайшего дома, слабо улыбнулся. Выглядел скальд ужасно. Бледный, со свалявшимися волосами и худой как скелет, он лежал на кровати. Все это время его состояние поддерживали вызванные Морриган на Снежный остров целители во главе с Орлой и виталисты.
– Мне нужно кое-что тебе сказать. Кое-что очень важное. Но не так. Ты не могла бы…
– Проклятье, ты у себя?
– Да, я…
– Скоро буду.
Морриган отпустила амулет зова и обернулась к Дэмьену и Джамесине.
– Королевские стражи и адгеренты помогут вам навести порядок. Я скоро вернусь.
– Может, мне лучше… – начал Дэмьен.
– Все в порядке, я ненадолго.
Морриган призвала временный портал. Она все еще не доверяла запечатанным в филактерии чарам, но не могла позволить себе потратить впустую даже мгновение. Лелль вернулся. Из ловушки Ткача Кошмаров вернулся спящий.
Одно событие радостное, приносящее облегчение, а второе – тревогу.
Бадо́ никогда никого не отпускала, а вырваться из ее пут обычному человеку равносильно тому, что демону – вознестись в чертоги Дану.
Портал привел ее к мосту через Пропасть в самом начале Снежного острова. Знакомой уже дорогой Морриган поспешила к дому Бьёрклунда. Года минуют, а ничего не поменяется – ее все так же будут сопровождать неприязненные взгляды берсерков, вёльв и прочих жителей острова и неодобрение в их, по обыкновению голубых, глазах.
Плевать. Всегда было, а сегодня – особенно. Лелль очнулся.
Морриган и сама не знала, как скальду за каких-то несколько встреч удалось завоевать ее симпатию. Может, дело в его чудесном голосе, так не вязавшимся с неказистой внешностью, может, в невероятном даре оживлять перед слушателем картины прошлого. А может, в том, как он, совсем непохожий на напористых, самоуверенных берсерков, упрямо отстаивал свое право отринуть родовой дар и проложить свою собственную дорогу – как сделала это когда-то Клио.
Вживую Лелль выглядел еще хуже и еще бледней. Да, виталист Дома Блэр, немолодой и неразговорчивый Льюис, хоть и не дежурил постоянно у постели Лелля, но регулярно проверял, в каком состоянии находится его организм. Вливал в него живительную энергию, пускай и иначе, чем это делали целители.
Рассматривая человеческое тело как сложную систему и своеобразный механизм, в котором вместо шестеренок и деталей были живые клетки, главной своей задачей виталисты считали наладить его работу. Неважно, что этому мешало – болезнь или проклятие, нанесенное колдовством увечье или пулевое ранение, последствия чар или затяжной магический сон.
И со своей задачей Льюис справлялся превосходно. Как и Сирша, которая не позволяла душе Лелля отделиться от тела и навеки уйти в мир теней. И все же долгий отрыв от реальности не мог на нем не сказаться.
Лелль был очень слаб, руки его дрожали даже когда он просто подносил ко рту стакан с водой. Бьёрклунд, дежурящий у кровати, казался бесстрастным, но его выдавало напряжение в жестах и глазах. То, как он следил за Леллем, как бросался к нему, чтобы помочь, вселяло надежду, что для этой семьи еще не все потеряно.
Может, Бьёрклунд никогда не смирится с тем, что его сын не станет берсерком. Однако будет дорожить им – после того, как едва не потерял.
– Я должен… – Лелль откашлялся. – Должен сказать кое-что важное… Всем жителям Пропасти, вероятно. Но сначала я решил сказать тебе.
Морриган и слова не успела вставить, как Лелль… запел. Голосом слабым, почти робким, дрожащим. Бьёрклунд потянулся к нему – сказать, чтобы поберег силы, но в дело уже вступила уникальная магия скальда. События, свидетелем которых стал Лелль, оживали перед внутренним взором Морриган.
И они… потрясали.
Она видела, как Ткач Кошмаров поймала сладкоголосого скальда в свою паутинную сеть. И как унесла его с собой в мир теней.
Морриган инстинктивно подалась вперед, будто находилась в театре или перед экраном экфовизора и надеялась получше разглядеть происходящее. Темный замок матери, которая восседала на троне, словно королева…
Еще одна темная королева, только властвующая не в подземном городе, а в потустороннем мире мертвых.
Значит, это и есть загадочное подпространство, которое Бадо́ когда-то создала для них с Клио? Наверное, окажись Морриган одним из духов, блуждающих по Юдоли Скорби, где не было ничего, кроме отчаянных стонов, теней-охотников, голодных демонов, ищущих рассветной силы и бесконечной тьмы, она сочла бы искусственно сотворенную Юдоль лучшим местом в мире мертвых. Но отсюда, из мира живых, замок, сотканный из теней и невесть откуда взявшегося света, казался слишком угрюмым и сумрачным.
Однако вскоре Морриган стало совсем не до него.
Не Карман являлась прародительницей полуночной силы, а их с Клио мать. И было ей не сто двадцать лет, а четыре века. Откровения сыпались одно за другим. Все прошлое матери открывалось перед ней, как Бадо́ того и хотела.
И феерический финал перед исчезновением Лелля из мира теней – Бадо́ Блэр, поглотившая Балора, короля демонов.
Бьёрклунд выругался, заставив Морриган вспомнить о его существовании – и о том, что он видел то же, что и она.
– Что ты будешь делать? – тихо спросил Лелль.
Морриган стояла, вперив остекленевший взгляд в пол, словно по волшебству могла прочитать на нем все ответы.
Наконец посмотрела в голубые глаза и с усилием произнесла:
– Я не знаю.
В Тольдебраль она, пошатываясь от усталости, вернулась уже около полуночи. Хаос, воцарившийся на улицах Пропасти, наконец улегся. Раненым помогли, погибших колдунов и членов их семей, попавшихся на пути законников, отправили в Дом Смерти. Тела трибунов попросту сожгли – они не заслужили прощальных ритуалов.
Наконец Морриган могла отдохнуть. Не раздеваясь, она устало опустилась на кровать. Но как уснешь, когда голова готова взорваться от образов, которые ей внушил Лелль? От правды, которую она узнала?
Дэмьен ворвался в спальню, застав Морриган врасплох. Она рывком поднялась на кровати.
– Что случилось?
Морриган никогда не видела берсерка таким бледным и… потерянным.
– Ты должна это видеть.
Она сорвалась с места и последовала за Дэмьеном. По главной лестнице спустилась в вестибюль замка. Изо всех сил пытаясь поспеть за широким шагом берсерка, достигла двустворчатой входной двери одновременно с ним.
Королевские стражи явно были на взводе. Лицо одного – столь же бледное, как у Дэмьена, глаза второго вытаращены. Что же такое они увидели?
Двери распахнулись, и Морриган узнала ответ.
Он застыл во внутреннем дворе замка, с легкостью преодолев зачарованную ограду с многослойной защитой, сотканной из полуночных и рассветных чар и наложенной сразу после коронации Морриган. Всадник на огромном вороном коне с горящими, как два факела, глазами.
Безголовый всадник.
Голова его, однако, не была потеряна безвозвратно – призрачный вестник смерти сжимал ее под мышкой правой рукой.
– Дуллахан, – прошептала Морриган, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– И банши кричат, не переставая, – глухим, полым голосом сказал Дэмьен. – Ходят по улицам Пропасти, не замолкая. Врываются в чужие дома и кричат.
Морриган заглянула в мертвые глаза Дуллахана. В душе прорастали липкие нити страха.
Что же, Балор их забери, грядет?
Дуллахан развернул коня и умчался прочь.
В эту ночь Морриган так и не сомкнула глаз. До самого утра безголовый всадник объезжал Пропасть, сопровождаемый шествием банши. Они шли, как сомнамбулы, с отсутствующими взглядами, ведомые древней силой, текущей в их крови.
Дуллахан не нападал. И на него не нападали, зная: он явился из мира теней не для того, чтобы воевать с живыми.
Он лишь предупреждал жителей Пропасти о том, что скоро их всех ждет смерть.
Глава 35Мертвое воинство
Киан не сразу заметил ее появление. Он полусидел в клетке, слишком узкой, чтобы можно было лечь. Голова упала на грудь, длинные волосы почти полностью закрыли лицо, не позволяя Бадо́ насладиться написанным на нем выражением муки.
Стать отрезанным не только от живого мира, но и от мертвого, годами быть ее пленником и терпеть пытки теней… Как он, должно быть, страдал…
Однако всякий раз, как Бадо́ требовала извинений, Киан демонстративно сжимал губы. И молчал. Разумеется, даже ползай он на коленях и вымаливай у нее прощение, она бы не сжалилась. Не отпустила бы. Но что-то зудящее внутри, не знающее покоя, отпустило бы ее саму.
Бадо́ хорошо помнила, что Киан сказал ей перед смертью. Века минуют, а его полный боли голос будет звучать в ее голове.
«Увидимся в чистилище».
А ведь и впрямь увиделись. Вот только она в мире теней отныне обитала на правах королевы, а он был заперт в клетке, подобно дикому зверю.
– Ничего не хочешь мне сказать?
В последний раз тени были на редкость с ним жестоки. Рвали его душу на части, но не разрывали до конца. Не позволяли ему умереть.
Киан медленно поднял голову. Молчал, глядя на нее безучастным взглядом. Пустым, ничего не выражающим. Даже блеск в глазах при мысли о покое, об истинной смерти, которую Бадо́ возрождала, теша его напрасными надеждами и иллюзиями, на этот раз не появился.
Неужели многолетние пытки подточили его дух? Тогда сломать его труда не составит.
– Сегодня последний день, Киан, – с притворным сожалением проговорила она.
– Ты изменилась. – Его голос доносился словно из бездонного колодца. – Тьма в твоей душе… Она абсолютная. Раньше я видел хоть проблески света, а теперь… Теперь их нет.
Ткач Кошмаров стиснула зубы.
– Последний шанс, Киан, чтобы попросить прощения. Признать, что ты был не прав.
Он молчал, пронзая ее взглядом.
– Что ты опять натворила? Что ты с собой сделала, Бадо́? – Не дождавшись ответа, Киан медленно покачал головой. – Сколько силы бы ты ни поглотила, каким бы могуществом ни обладала, тебе всегда мало, верно?