Из светящихся капель крови, что упали на землю из ран на ее руках, вылепились животные и птицы. Из самых крупных капель Дану породила свое племя, ныне известное как Туата Де Данная. До войны с фоморами оставалось недолго.
Балор ненавидел Дану, без сомнения, но каждый раз, когда он вспоминал о той, что однажды его низвергла, Бадо́ чувствовала себя так, словно кто-то проходился ножом по ее оголенным нервам. Память о Дану будто отравляла ее.
– Замолчите, – куда более спокойно велела Бадо́. – Мне нужно подумать.
Без Лелля в замке было как-то… пусто. Ей нужен новый пленник. Новая игрушка. Желательно, чтобы это был Киан, но…
Бадо́ резко вскинула голову. За Кианом она еще поохотится – у нее впереди целая вечность. А вот боль дочерям, предавшим ее и выбравшим другую сторону, она хотела причинить прямо сейчас. Благодаря Киану (и ей самой, разумеется) они появились на свет. Однако был еще один человек, которому одна из ее дочерей обязана жизнью. А вторая – по гроб жизни ему должна.
Ганджу.
Так пусть же он на глазах Морриган убьет Клио, свое творение. Пусть заберет обратно вложенную в нее силу. А потом убьет Морриган.
«Мамочка, почему ты не убьешь их сама?» – робко спросила Маха.
«Заткнись, дорогая, – ласково посоветовала Бадо́. – Просто заткнись».
Обернувшись вороном, она прорвала завесу и теневыми тропами прошла в мир живых. Сладкое, полузабытое ощущение полета и свободы без малейших оков… Обличье, давшее ей имя, которое долгое время гремело на весь мир. Хорошо, на всю Ирландию.
Ганджу она отыскала неподалеку от Тольдебраль. Очередной бой с мертвым воинством завершился лишь пару часов назад, и живые, как обычно, разбирались с его последствиями. Вороны не умели улыбаться, но душа Бадо́ полнилась довольством.
Она могла просто убить Ганджу, который и не подозревал о нависшей над ним угрозе. Но тогда его душа могла затеряться в Юдоли Безмолвия, откуда каждый умерший начинал свой путь. Велик шанс, что бокора скроют от Бадо́ особо отчаянные и ненавидящие ее духи. Разумеется, рано или поздно, она найдет и его, и Киана. Но прямо сейчас и она сама, и мысленно ликующие Маха и Немайн жаждали крови.
Потому, зависнув над плечом Ганджу, Бадо́ открыла тропы мертвых и утянула его душу за собой.
Саманья закричала, когда бокор упал на землю. Ее страх вполне объясним – она не могла не узнать Бадо́ даже в обличье ворона. Спустя пару минут жрица поймет, что ее отец еще жив. Будет хлопотать над ним, пытаясь понять, что случилось. А когда поймет, будет слишком поздно.
На ее глазах Ганджу сначала убьет Клио, а затем их драгоценную королеву.
Бадо́ велела теням Юдоли Хаоса и присягнувшим ей, как сосуду Балора, фоморам стеречь новоявленную душу, а сама замерла у кромки Вуали. Отсюда она видела обе половины семейства Ямара – окруженного демонами Ганджу в мире мертвых и Саманью, упавшую на колени у тела отца в мире живых.
Морриган постаралась, чтобы проникнуть в Тольдебраль Бадо́ так легко не смогла бы. Слишком хорошо она знала таланты и сильные стороны матери, а потому в стены были вшиты и полуночные, и рассветные печати. На то, чтобы сломать их все, ушло бы столько времени и сил… А последние Бадо́ каждую ночь тратила на то, чтобы направлять мертвое воинство, позволяя ему обманывать все мыслимые законы бытия.
Энергия вливалась в Бадо́ еженощно, но она же вытекала из нее, как из решета. Не будь Ткач Кошмаров частью Триумвирата, сила, которую она забрала из спящих, давно бы иссякла.
Поддерживать своеобразный баланс нелегко. Но скоро это изменится. Когда к Бадо́ примкнут десятки других колдунов и ведьм, ее армия станет непобедимой.
Вместо проникновения в Тольдебраль она потянула за нужные колдовские нити, что олицетворяли узы родства. Клио и Морриган не было рядом. Пустота, зияющая в несуществующем сейчас теле, говорила о том, что их нет… нигде.
Это, конечно, никак не могло быть правдой.
Бадо́ распалась на тысячи вороньих перьев, которые обратились в воронов. Мысленным повелением разослала их по разным сторонам земли. Сначала Ирландия, за ней – и другие страны.
Вороны были стремительны, словно ветер. Им понадобилось несколько минут, чтобы заверить Бадо́ в том, что ее дочерей в этом мире нет.
Не желая сдаваться, она вновь потянула за узы родства. Призвала на помощь полуночную магию истины. И наконец почувствовала хоть что-то, кроме пустоты.
«Проклятье…»
До боли знакомое ощущение.
Когда Бадо́ изгнали с Эмайн Аблах, она, разумеется, попыталась вернуться. Тогда она еще знала, что такое – метания и сомнения. В ней, еще слишком юной и глупой, спорили две половины. Одна хотела доказать, что Бадо́ не та, каковой ее считают. Что в ней нет разъедающей душу тьмы. Другая рвалась вернуться на волшебный остров лишь для того, чтобы выцарапать чертовке Моргане глаза.
Так они и боролись друг с другом, пока Бадо́ вглядывалась в простирающийся до горизонта океан в поисках тайных путей на Эмайн Аблах.
Она словно разом ослепла. Смотрела прямо перед собой особым, колдовским взглядом, а видела лишь туман. Так бывает во сне, когда не можешь сфокусироваться на нужном предмете. Взгляд упорно рассеивается или вовсе огибает его.
Бадо́ не видела Эмайн Аблах. И уж конечно, не могла туда проникнуть.
Значит, вот как… Морриган и Клио сейчас именно там, и Моргана ле Фэй – или сам ее проклятый остров – скрывает их.
Руки Бадо́ сжались в кулаки. Маха плакала, как капризный ребенок, даром что не топала ногой. Даже ее мозгов хватило понять – до дочерей Бадо́ сейчас не дотянуться. Немайн же хотела рвать и метать.
Как и Бадо́, впрочем.
Она резко повернулась к бокору, не теряя из поля зрения полускрытую Вуалью Саманью. Пусть убьет хотя бы ее. Смерть этой выскочки станет уроком Морриган и Клио. Впредь не будут от нее прятаться.
Но сначала нужно было подчинить душу Ганджу.
– Плохие новости, – сочувственно улыбнулась Бадо́. – Сейчас ты умрешь. А затем убьешь свою дочурку.
Лицо Ганджу, словно высеченное из камня, не изменилось, но глаза выдали его ужас. Вряд ли так сильно его пугала собственная смерть…
– И Клио с Морриган ты тоже однажды прикончишь. Я умею ждать, а Моргана не будет прятать их от меня вечно. В конце концов, вечностью из нас троих обладаю только я.
– Будь ты проклята, Бадо́ Блэр, – отчеканил Ганджу.
Она издевательски расхохоталась.
– В одном ты точно права. Я умру, – спокойно добавил бокор. – Но на своих условиях.
Стремительно начертив на земле знак – один из своих дурацких веве, Ганджу что-то прошептал. Бадо́ встрепенулась.
– Заставьте его заткнуться! – крикнула она кружащим вокруг духам. Бокору нечего противопоставить ей, но холодная решимость в его глазах вызывала тревогу. – Убейте его!
Духи и фоморы бросились на колдуна, но было уже поздно – Ганджу сам разорвал связь с телом.
Бадо́ поняла это, когда Саманья по ту сторону Вуали забилась в истерике.
– А ну прочь, – прошипела Ткач Кошмаров.
Порождения тьмы отпрянули, пропуская ее.
Ганджу все так же стоял посреди Юдоли Хаоса. Взгляд его потускнел, из него исчезла былая решимость.
В то время как Бадо́ затянула его душу в мир теней, бокор своим заклинанием сделал переход… окончательным. Но зачем? Что за идиотское самопожертвование? Она ведь в любом случае превратит его душу в слуа.
Бадо́ шагнула вперед, намереваясь исполнить задуманное. Ее остановил холодный голос, доносящийся словно издалека. Нет, не из мира живых.
И даже не из этого мира мертвых.
– Не торопись, ведьма. Его душа тебе не принадлежит.
Незнакомец появился из ниоткуда. Они никогда не встречались раньше, но Бадо́ мгновенно узнала Барона Самеди. Элегантного, смуглокожего, обряженного в черный костюм, с венчающим голову цилиндром и с тростью в руках.
Ее лицо исказила гримаса ненависти. Проклятые Лоа.
Вот кого Ганджу призывал своим прощальным веве. Он вверил душу своим богам и их прислужникам-Лоа, лишая Бадо́ возможности ею распорядиться.
Она гневно сощурилась. Как же она ненавидела, когда кто-то срывал ее планы. Барон Самеди тронул Ганджу за локоть. Они исчезли в то же мгновение. Не было ни яркой вспышки, ни призрачного свечения – только пустота.
Барон Самеди забрал Ганджу в иной мир мертвых, где обитали Лоа, боги вуду и их преданные последователи.
Яростный крик Бадо́ заставил духов разлететься в разные стороны подобно стае перепуганных птиц. Очередная неудача…
Ничего, она выплеснет свою злость уже этой ночью. А потом…
Когда будет покорена вся Ирландия, когда Бадо́ поглотит всю силу, которую только сможет в себя вместить, она придет и на Эмайн Аблах. Острову и его хранительнице Моргане ничего не останется, кроме как прогнуться перед Бадо́.
Как однажды прогнутся все, кто пытался ей противиться.
Глава 47Последний выбор
Взгляд Морриган скользил по лицам тех, кого она призвала в тронный зал Тольдебраль. Файоннбарра – ее личный наставник, Ада – защитница королевского Дома и с недавних пор член Камарильи, лидер последней Джамесина, представители Высокого Собрания в расставленных всюду зеркалах…
И, конечно, Саманья.
Ее губы были плотно сомкнуты, в покрасневших глазах горел такой огонь, что, казалось, мог спалить Бадо́ дотла, окажись она тут. Всю жизнь Саманьи Ганджу готовил ее к тому, чтобы однажды она стала Mambo Asogwe, верховной жрицей. Но вряд ли хоть один из них представлял, как скоро это случится.
Морриган не могла чувствовать ту же боль, которую ощущала Саманья, в одночасье потерявшая и друга, и любимого отца. Однако она скорбела вместе со жрицей. Ганджу был первым, кто помог ей, когда Морриган оказалась в Пропасти.
И он воскресил Клио.
Теперь Саманье предстояло исполнить последнюю волю отца. И что-то подсказывало Морриган – мечта Ганджу станет для его дочери смыслом жизни.
Утрата двух близких людей не уничтожит ее, не ввергнет в пучину отчаяния. Саманья не из тех, кто позволит себя сломить. Случившееся лишь подстегнет ее сражаться с Бадо́ еще упорнее и неистовее. Ее дух окрепнет. С лица, быть может, исчезнет прежняя улыбка – или будет появляться только в редкие мгновения. Изменится голос – станет более звучным, даже властным, изменится и то, как она будет подавать себя.