– Что ты там мямлишь?
«Фоморы вопят как резаные. Мир теней отрезала от мира живых не Дану. Верней, не она сама».
– Кто? – прошипела Бадо́. – Кто посмел выступить против меня?
Однако мертвое сердце подсказывало – Морриган.
«Твоя дочь. Живая дочь. Не знаю, как ей это удалось. Что-то ее скрывало…»
– Будь ты проклят, ты ее упустил! Ты должен был приглядывать за этой тварью!
«Но ты сама впитала меня в себя, черпала из меня силу!»
Дрожа всем телом, Бадо́ издала отчаянный вопль. Ярость плескалась в ней, своей мощью едва не вытесняя полуночную силу.
«Он не нужен нам, правда?» – вкрадчиво спросила Немайн, деля с ней одни и те же мысли.
«Нам будет хорошо втроем, мамочка», – пролепетала Маха.
Бадо́ выпрямилась. Дрожь унялась.
– Да, – медленно, с усилием произнесла она. – Не нужен.
Своей возрастающей силой Ткач Кошмаров делилась с дочерьми… но не с королем демонов. И теперь они встали стеной – столь же неприступной, монолитной, как та, которую она видела перед собой.
Все раздоры были забыты – Триумвират сплотился перед лицом общего врага. Слабого звена, который нарушал целостность их цепи.
Маха и Немайн поглощали Балора, а Бадо́ сдерживала его, не позволяя покинуть ее тело. Не позволяя трусливо сбежать.
Когда все было кончено, в сознании Ткача Кошмаров осталось место лишь для Мертвых Дочерей. Сила Балора отныне принадлежала ей целиком и полностью. А короля демонов больше не существовало.
Что ж, он сам позволил этому случиться, когда так ее подвел.
Теневые тропы привели Бадо́ не в Юдоль, несколько лет назад созданную для нее и ее дочерей. Она пришла прямиком в царство Балора, в его темный замок, сотканный из трепещущей и вечно голодной тьмы. Эта тьма была голодна настолько, что поглощала любой свет. Однако в какой-то момент Бадо́ поняла, что ей больше не нужны души, которые она по привычке утянула за собой.
Ей не нужны другие цвета. Не нужен свет.
Ее мир будет навеки окрашен в черный.
Ткач Кошмаров опустилась на трон короля Балора, для устрашения его подданных сложенный из иллюзорных костей и черепов. Ярость еще клокотала внутри, но постепенно сменялась ледяным огнем.
Люди мира живых во главе с ее дочерью – и, конечно, проклятой Дану – наверняка считали, что, изгнав ее, как когда-то Балора с фоморами, победили ее, лишили всякой силы.
Как бы не так.
– Будь ты проклята, Морриган, – прошептала она темноте – и царству живых, отрезанному от мира мертвых. От ее мира. – Но ты ошибаешься, если думаешь, что победила. Я буду ждать тебя здесь. Буду ждать столько, сколько потребуется. Так что дважды подумай, прежде чем умирать.
Прикрыв глаза, Бадо́ обратилась к поглощенной ею энергии Балора. Будто драгоценный камень на ладони, не спеша исследовала все грани силы, оценивала ее. Она кожей чувствовала мир теней и ту живую тьму, из которой он состоял.
Мир полуночной магии лежал перед ней как на ладони. Податливый, пластичный и столь многообещающий…
В руках Бадо́ появились тонкие призрачные нити, коих были сотни, тысячи, десятки тысяч. С любопытством исследователя и одержимостью кукловода она потянула за одну из них, затем за другую. Фоморы – преданные куклы, ее прекрасные мертвые подданные – выросли из темноты перед ней. Ткач Кошмаров привела к трону и верных слуа.
Вскинув голову и расправив плечи, она наполнила мир теней своим голосом.
– А теперь послушайте меня и постарайтесь выжечь мои слова в ваших пустых головах. Отныне я, Бадо́ Блэр – королева демонов и повелительница мира мертвых. Так склонитесь же передо мной!
И мертвые марионетки склонились. Как однажды сделает это и отрезанный от нее мир живых.
Сколько бы веков или тысячелетий для этого ни потребуется.
Глава 50Новое начало
Сказка подошла к своему завершению – спящая красавица открыла глаза.
Кажется, Моргана берегла ее зрение – рассеянных по крипте золотых мотыльков оказалось немного.
Однако Морриган, истосковавшаяся по ярким краскам, жадно впитывала каждый оттенок, что не был серым или дымчато-черным. Фарфоровый, цвет кожи не постаревшей ни на миг Морганы, и фиалковый, цвет ее элегантного платья в пол. Пронзительно-голубой, цвет глаз Ведающей Матери.
В уголках губ лесной ведьмы, в складках на лбу таилась нечеловеческая усталость.
«Ну здравствуй, мир живых».
– Не пытайся двигаться или говорить, – мягко сказала Веда. – Позволь магии слить твою душу с телом. Ему нужно вспомнить, каково это – быть живым.
Конечно, Морриган не послушалась.
Едва голос вернулся – хриплый, незнакомый, спросила:
– Сколько?
Страх бился где-то там, под ключицами, но она не позволяла ему завладеть ее душой.
Моргана, которая водила над телом Морриган руками, окутывая ее вязью целительных чар, юлить не стала:
– Четыре года. Ты справилась куда быстрей, чем мы ожидали.
Морриган прикрыла глаза. Клио успела отметить свое совершеннолетие. Если бы мир теней не захлопнулся за ее спиной, сейчас ей было бы двадцать один.
Совсем уже взрослая…
Четыре года – небольшой срок, но не тогда, когда саму жизнь крадут у тебя, заменяя гнетущей черно-белой вечностью вдали от любимых.
Морриган вернулась в мир живых, но разве можно испытывать хоть толику радости, если ее младшая сестра только что умерла? Она знала, что так будет, была готова, но… проживать что-то мысленно и столкнуться с этим лицом к лицу – не одно и то же.
Она лишь надеялась, что Клио прожила хорошую жизнь вдали от кровавого безумия, что обрушилось на Ирландию.
– Все получилось, да? – открыв глаза, тихо спросила Морриган.
Голос звучал уже чуть увереннее. Моргана царственно улыбнулась.
– Темная магия ушла из Ирландии, а с ней исчезла и твоя мать. Мертвое воинство она, конечно, забрала с собой.
Давящая на грудь каменная плита никуда не исчезла – и, как подозревала Морриган, не исчезнет никогда, – но ее давление ослабло. Стало чуть легче дышать.
Все эти потери были не напрасны.
– Давай, Морриган, потихоньку, – после недолгого молчания мягко сказала Веда. – Пошевели указательным пальцем. Умница, вот так. А теперь мизинцем.
Лесная ведьма разговаривала с Морриган, как с маленьким ребенком, но ее врожденное ехидство, должно быть, еще не восстановилось… или же и вовсе растерялось на этом долгом пути. Потому она старательно выполняла все указания, шевеля сначала пальцами, потом кистью, и в конце концов уже и всей рукой. Постепенно очередь дошла до всех конечностей.
Наконец Морриган разрешили осторожно сесть.
– Теперь аккуратно спускай ноги и…
Не дослушав, она соскочила с постамента. Слишком сильным было желание взглянуть на полноценный, живой мир за стенами крипты. Голова от резкого движения закружилась. К горлу подкатила тошнота.
Морриган дождалась, пока мир перед глазами перестанет изображать карусель. Веда помогла ей одеться. Нетвердо ступая, Морриган направилась вперед. Даже ощущение твердой земли под ногами показалось необычным, странным, как и прикосновение пальцев к прохладному камню стен.
Вслед за Морганой и Ведой она выбралась на поверхность. И едва не ослепла.
Слишком много яркого солнечного цвета, слишком много красок. Сочная зелень травы и деревьев, безмятежная небесная лазурь, разлитая над головой, и мерцающий в золотистых лучах океан.
Их мир всегда был таким прекрасным и ярким? Почему она никогда этого не замечала?
Все было в новинку: и тепло солнечных лучей, ласкающих кожу, и бриз, овевающий приятной прохладой ее лицо. Запахи леса, трав и эфирных масел, исходящие от волос Морганы. А еще – звуки, столь непривычные после угрюмого молчания мира теней, что прерывалось лишь отдаленными, доносящимися словно сквозь вату стонами и криками несчастных душ.
Запахи и звуки жизни. Мира, больше не оскверненного полуночной тьмой.
Морриган потянулась к магии, окружающей ее, обволакивающей, словно шелковая накидка. Вдохнула ее, в отражении осколка истины всегда искрящуюся золотом, вобрала в себя. И этой благословенной энергии было так много, и она была столь сильна и всеобъемлюща…
– Единая магия, – тихо сказала Морриган.
Едва обретя равновесие на твердой земле, едва поняв, что тело слушается ее, как и прежде, она потянулась к темному уголку души, где никогда не было света. К оставленной в ней Госпожой Ночь тьме.
По ее сомкнутым векам, по губам, напротив, приоткрывшимся для заклинания, Ведающая Мать догадалась, что Морриган собирается призвать магию, по которой, признаться, истосковалась больше, чем по хрупкому, вечно требующему то сна, то пищи, человеческому телу.
– Не стоит торопить собы…
Тени, дремлющие под яблоневыми деревьями, стянулись к ней. По пути сплелись воедино, соединяясь с тьмой, что была у Морриган внутри. Они менялись, вытягивались, обретая форму, и минуту спустя – куда дольше, чем обычно – воплотились в гибком зверином теле с длинным хвостом. Пантера ластилась к ней, жалась к боку, будто и впрямь соскучилась, хотя Морриган знала, что воплощает в живой тени собственные чувства, собственную тоску.
Уголки губ Морганы дрогнули в понимающей улыбке. Ей, как и многим колдунам и ведьмам, была знакома эта жажда, что утолялась лишь тогда, когда души касалась колдовская сила.
На этом Морриган не остановилась. Из сумочки на поясе, с которой она прибыла на Эмайн Аблах, она вынула два осколка истины. Мир в одном из них сиял, переливаясь золотым, полнился светом, словно кубок с игристым вином. Мир в другом был… обыкновенен. Никакой тэны – пахнущего полынью следа.
Прошептав: «Kes amuada atroin», Морриган словно натолкнулась на невидимую стену. Она ничего не почувствовала. Ничего.
– Не доверяешь нам? – со смешком осведомилась Моргана.
– Не в том дело, просто…
– Нелегко поверить в то, что мир бесповоротно изменился, – кивнула Веда. – Даже если ты сам – виновник этих перемен.