В итальянской commedia dell’arte комедия о «доне Джованни» продолжает процветать, окончательно потеряв свой серьезно-религиозный характер, пока в 1736 г. во время веницианского карнавала не появляется пьеса Карло Гольдони «Дон Джованни Тенорьо или распутник». Гольдони идет еще дальше Мольера в стремлении к реальности действия и выбрасывает финал с оживающей статуей. Откидывает он и грубо-комические элементы вместе с традиционным комиком-слугой. Он, выводя в лице дона Жуана реальную личность, актера, отнявшего у него возлюбленную, делает своего героя мелким распутником, не возвышающимся над общим уровнем и потерявшим широкие черты прежнего характера дона Хуана.
В Англии тип озорника попадает на подготовленную почву. Еще в 1621 г. в «Охоте на дикого гуся» Флетчер рисует развратника, хвастающегося своими победами. В 1676 г. появляется пьеса Томаса Шодуэлла «Распутник», сделанная по образцу пьес, уже существовавших во Франции и Италии. Шодуэлл усложняет интригу и число жертв дона Джона. Фантастический элемент усилен несколькими явлениями призраков, комический — грубой циничностью самого героя. Холодная воля, управляющая безудержным темпераментом — вот английский дон Джон. К списку его злодеяний прибавляются грабежи, убийства и пьянство.
Французская литература, предоставляя в XVIII веке «Дон Жуана» ярмарочным театрам и подражая английским образцам, «Клариссе Гарлоу» Ричардсона, например, воспроизводит тип галантного соблазнителя тех времен, Ловласа, доводя до предела нравственной извращенности героя в «Опасных связях» Шодерло де Лакло.
Вместе с эпохой романтизма и тип Дон Жуана приобретает противоположное развитие.
В Германии, заимствовавшей в XVI–XVII веках вместе с переводными пьесами шутовское толкование легенды об озорнике, Дон Жуан становится в один ряд с Фаустом и Вертером, сливаясь вместе с Фаустом в одну личность в драме Николая Фогта (конец XVIII века). Фауст проникает в Испанию и под именем дона Хуана переживает фантастические приключения, продается дьяволу и попадает в ад. Но впервые законченное романтическое толкование этого образа даст Гофман в своих «Фантазиях в духе Калло» (1809–1813). Описывая свои впечатления от оперы Моцарта, он сводит их к символике борьбы между радостями жизни и адскими силами, придавая Дон Жуану черты духовной неутоленности и разочарования в жизни, а донье Анне — облик идеала красоты, к которому стремится Дон Жуан.
«Дон Жуан» Байрона, написанный в 1818–1823 гг., начатый в Венеции, где все чаще ставились commedia dell’arte на тему о Каменном госте, и оборвавшийся на шестнадцатой песне со смертью автора (18 апреля 1824 г.), не сохраняет почти ни следа традиционного сюжета (не считая кораблекрушения, которое терпит герой). Поэма Байрона — грустно-сатирическая панорама нравов, сквозь которую проходит герой, несущий автобиографические черты автора. Дон Жуан рано узнает любовь опытной женщины и, уехав путешествовать со своим наставником, после кораблекрушения становится возлюбленным дочери пирата. Ее отец, возвратившись, продает Жуана в Турцию, где его покупает пленившаяся им султанша, а он, изменив ей, бежит, попадает в Россию с армией Суворова, становится фаворитом Екатерины II и, уехав затем в Англию, завязывает там несколько любовных интриг, обрывающихся в шестнадцатой песне. При гигантском влиянии Байрона на мировую литературу тема Дон Жуана становится одной из излюбленных романтических тем. Первым берется за нее Пушкин в «Каменном госте», придавая своему герою черты благородства и пылкости, сближающие его с Севильским озорником, но лишенные его цинизма. «Каменный гость», написанный Пушкиным по французским образцам и опере Моцарта,[450] замечателен проникновением автора в черты испанского характера; это почти единственное произведение мировой литературы, где Дон Жуан, не приобретая иных национальных черт, остается настоящим испанцем.
Предела своего романтическое толкование этой темы достигает у Мюссе во второй песне его «Намуны», где он, рассуждая о дон-жуанстве, придает Дон Жуану очарование мечтательности, искренности и пылкости.
В новелле Мериме «Души чистилища» фигурирует дон Хуан де Маранья, встречающий собственный гроб, несомый его жертвами, вышедшими из чистилища. Мериме строит рассказ вокруг исторической фигуры Мигеля Маньяры, севильского гранда, которому легенда приписывает, между прочим, присутствие на собственных похоронах, и вводит в него элементы легенды о доне Хуане Тенорьо. Этим двойным сюжетом воспользовался Александр Дюма, написавший фантастическую драму «Дон Жуан де Маранья или падение ангела» (1836), насыщенную массой бьющих на эффект эпизодов самого невероятного характера и кончающуюся раскаянием Хуана.
Среди романтических произведений, объединяемых тенденцией к идеализации дона Жуана, следует упомянуть его биографию, принадлежащую Теодору Крейцнаху (1836–1837), «Падшего ангела» уругвайца Эчеверриа, рисующего портрет борца за освобождение латино-американских стран, «Прощание Дон Жуана» Гобино (1844), «Дон Жуана де Маранья» Видмана (1858) и «Возрождение Дон Жуана» и «Обращенного Дон Жуана» Дезире Лавердан (1864). Неравную борьбу пылкой души Дон Жуана с мелочностью жизни хотел изобразить молодой Флобер, судя по найденному среди его документов плану новеллы. Дон Жуана, бесстрашно плывущего в ад на ладье Харона среди призраков его жертв и отказывающегося раскаяться, рисует Бодлер в одном из своих лучших стихотворений — «Дон Жуан в аду», Алексей Толстой отчасти под влиянием Пушкинского «Каменного гостя» и Гетевского «Фауста» (пролог) пишет своего «Дон Жуана» (1860), рисуя его искателем вечно-женственного, не находящим его ни в одной из женщин.
Другая цепь относящихся к тому же времени произведений рисует нам Дон Жуана, человеком несущим лишь несчастья самому себе и окружающим. В Германии Граббе, подражая Фогту («Дон Жуан и Фауст»), выводит их обоих сразу: Фауста — человеком, разочаровавшимся в своем всеведении, Дон Жуана — отказывающимся раскаяться сластолюбцем.
Бальзак в «Эликсире долголетия» (1830), отбрасывая традиционное окружение Дон Жуана, сохраняет все его отрицательные черты, доводя их до гиперболического предела. Жорж Санд в романе «Лелия» (1839) вкладывает в уста своей героини бурную тираду против дон-жуанства.
Среди ряда немецких драматургов, затронувших тему Дон Жуана и объединенных отрицательным к нему отношением, выделяется Ленау («Дон Жуан», 1844, незаконченный и появившийся только после смерти автора), создавший произведение, проникнутое глубочайшим пессимизмом, — герой умирает, сознавая, что в жизни он приносил только вред себе и людям.
Литература конца XIX и начала XX века, посвященная непосредственно Дон Жуану, не перестает расширяться: в эпоху натурализма — создавая тип Дон Жуана пресыщенного и разочарованного, перенесенного в современную обстановку или остающегося в испанской среде XVII века, в эпоху символизма и ницшеанства — возводя его в категорию «сверхчеловека» или же возобновляя религиозную трактовку темы его раскаяния и искупления.
Не прошел мимо этой темы и русский символизм. Достаточно упомянуть стихотворение А. Блока «Шаги командора», где традиционные персонажи — дон Хуан, донья Анна и Командор — оказываются носителями мыслей и переживаний самого поэта. В наши дни Асеев в стихотворении «Три Анны» пользуется теми же типами испанской драмы, как антитезой к типу новой женщины Страны советов.
Избирая местом действия «Севильского озорника» Неаполь и Севилью, относя действие к эпохе короля Альфонса XI Кастильского, Тирсо с большой резкостью рисует распущенность современных ему нравов аристократии и дает картину, насыщенную богатыми бытовыми подробностями. Условность языка и поведения его персонажей (Тисбея, например) — это определенный театральный прием, и его сложная игра слов, хитро построенные намеки прекрасно доходили до испанской публики и доставили Тирсо заслуженную славу. Интересно в этом отношении обратить внимание на выбор социальных характеристик соблазненных Хуаном женщин, — герцогиня, средняя дворянка, рыбачка и крестьянка, — сделанный с целью подчеркнуть «универсальность» распутства Севильского озорника.
По фигуре Альфонса XI, выведенного в пьесе, действие «Севильского озорника» следует отнести к XIV веку, но тогда никакого неаполитанского короля быть не могло, и он является лишь условным поэтическим персонажем. Но Тирсо, впрочем, и не старается придерживаться исторической верности (см. примеч. к стр. 260).
Комедия эта напечатана впервые в IV части собрания комедий Тирсо де Молина (1635). Без указания места и года (в Мадриде, около 1734 г.) ее переиздала Тереса де Гусман, приобретшая исключительное право на перепечатку произведений Тирсо де Молина сроком на десять лет с 1732 г. Пьеса эта фигурирует в томе I собрания сочинений Тирсо, изданных Ортега, в томе IV «Сокровищ испанского театра» Очоа (IV), в томе III «Избранного театра брата Габриэля Тельес» Арсенбуча, и в томе V «Библиотеки испанских авторов» под его же редакцией (1856). Она входит и в том I «Комедий Тирсо де Молина» в «Новой библиотеке испанских авторов» под редакцией Котарело-и-Мори (1907). В 1901 г. она вышла в Нью-Йорке со статьей и примечаниями Борланда. Отдельным изданием «Дон Хиль Зеленые штаны» был выпущен в Валенсии в 1884 г. В начале XIX века Дионисио Солис переработал «Дона Хиля» для постановки его на сцене, и в этой переделке комедия была представлена 14 октября 1814 г. в мадридском Театре Креста в честь возвращения из французского плена короля Фердинанда VII. Перед спектаклем была исполнена так называемая Хвала (Loa), — Знатность, Воинственность, Народ и Слава произносили похвалу королю, портрет которого был помещен в храме Бессмертия. В антрактах были показаны интермедии с танцами, и пантомима «Щедрый султан». Главные роли исполнялись, очевидно, премьершей труппы этого театра Мануэлой Кармона, роль дона Мартина, — Хуаном Карретеро, который известен своими переделками пьес Тирсо. Впоследствии роль Хуаны исполняла знаменитая артистка Агустина Торрес, и Арсенбуч восторженно вспоминает об ее игре.