– Если Циркач что-то тебе сказал, не обращай на него внимания. Иногда он не чувствует, что перегибает палку.
– Не расскажешь, как дела у вас в театре? – спросила я после минутного молчания.
– Потихоньку. Уже репетируем спектакль по письмам Франца Кафки.
– И как?
– Да ничего, пойдет. Мне достались самые сентиментальные речи, – Том засмеялся, коротко кинув на меня взгляд. Потом он снова стал смотреть прямо.
– Хотелось бы посмотреть, – сказала я.
– Да что там смотреть, обычный спектакль, – Том подозрительно хмыкнул, будто пытаясь отбить всякое желание идти на премьеру. Я проигнорировала это, и мы неспешно пошли дальше.
– Хочешь, покажу один эпизод? Совсем короткий.
– Да, – опешила я.
– Тогда стой.
Том отошел на два шага и глубоко вздохнул. Актер около минуты смотрел на асфальт, а потом резко поднял на меня глаза и произнес с горечью в голосе:
– Не отчаиваться, не отчаиваться и по поводу того, что ты не отчаиваешься. Когда кажется, что все уже кончено, откуда-то все же берутся новые силы, и это означает, что ты живешь. Если же они не появляются, тогда действительно все кончено, и притом окончательно[24].
По моей спине пробежали мурашки. Актер сказал именно то, что я хотела от него услышать, когда еще час назад планировала распахнуть перед ним душу и разрыдаться, сетуя на жизнь.
«Почему именно эти слова? Почему не другие? Откуда он знает, что я сейчас чувствую?»
– Это так, всего лишь одна цитата из дневника, – Том подошел ко мне и улыбнулся. Он снова стал собой, а не Кафкой. Но вдруг, заглянув мне в глаза, продолжил его манерой: – Не отчаиваться, понимаешь? Не отчаиваться.
– Можно один глупый вопрос?
– Давай.
– У тебя бывает такое, что твой характер переплетается с характером персонажа, которого ты играешь на сцене?
– Да, – Том засунул руки в карманы плаща, и мы, как ни в чем не бывало, побрели по улице дальше. – А иногда я и вовсе не понимаю, где я настоящий. Смотрю на себя в зеркало и вижу в его отражении чужого и незнакомого человека. Знаешь, это очень жутко. Или сижу на кровати, а за моей спиной стоят все персонажи, которых я когда-либо играл. Думаешь, я псих?
– Нет, ты просто актер, – серьезно сказала я.
– Ты права, – Том снова пристально посмотрел на меня. Может быть, мне всего лишь показалось, но в этот момент его взгляд стал яснее и прозрачнее, чем вода в океане. Я вдруг почувствовала, что знаю его, хотя на деле Том Харт оставался все той же загадкой. Или даже так – с каждым разом он все больше походил на головоломку, решить которую мог только вундеркинд.
Когда мы попрощались с Томом у метро, я поймала себя на мысли, что всю прогулку мне казалось, что со мной идет просто оболочка, сгусток воспоминаний, а не человек из плоти и крови. В этот раз актер казался непривычно отрешенным, задумчивым, холодным. И Том снова отказал в интервью с Редом, не объясняя причины.
22
Я вернулась домой, открыла календарь в ежедневнике и поняла, что, если не хочу остаться без квартиры, должна за неделю найти новый заработок. В худшем случае мне пришлось бы взять часть из накопленных денег, которые я скрупулезно откладывала на магистратуру и не разрешала себе брать из них и пенни. А еще я могла написать статью для «Таймс» и забыть обо всех лишениях. Но проблема – писать пока было не о чем.
Из рассуждений вывел телефонный звонок Джейн.
– Сара, я целый день думала о твоем рассказе, – серьезно сказала Джейн, даже не поздоровавшись. – И у меня созрел план.
– Какой?
– Нам нужно поговорить с профессором Теодором Томпсоном, младшим братом первой жертвы – Эмили. Сейчас только он может рассказать правду о девушке.
– Ты серьезно? – сомневаясь в адекватности подруги, спросила я. – Да он нас на порог не пустит. Ты забыла, как профессор ко мне относился? Видеть не мог – это еще мягко сказано! После того как он узнал мою жизненную позицию, я стала для него пустотой.
– Вот именно – ты, а не я, – заметила Джейн.
– Ах, ну да, конечно, тебя и всех остальных он боготворил. Только я у него была нерадивой гусыней, – язвительно высказалась я. – Кстати, ты ведь сделала несколько снимков его жены? Наверное, он поэтому воссиял.
– Да, провела съемку перед ее днем рождения. Она была в восторге и постоянно благодарила профессора за такой подарок. Мэри из тех редких женщин, которые восхищаются собой в любом возрасте. Ей можно даже позавидовать. А ты, Сара Гринвуд, выпей воды и остудись. Что с тобой происходит? Ты слишком нервная.
– Со мной все в порядке, – сказала я, пытаясь придать голосу хотя бы градус теплоты. – Прости. Просто меня до сих пор грызет обида за его отношение. Пока все студенты любили профессора, мне приходилось его ненавидеть.
– Тебе ничего не приходилось делать. Это был твой выбор, Сара. И больше ничей. Человека нельзя заставить что-то испытывать, пока он сам этого не захочет.
Ладно, – тяжело вздохнула Джейн, не получив ответа на свою умную мысль. – У тебя как со свободным временем? Предлагаю завтра съездить в университет к профессору. Хотя нет, лучше наведаться домой. Домашняя обстановка развяжет ему язык.
Мы встретились с Джейн перед двухэтажным домом четы Томпсонов в одиннадцать минут четвертого. До обеда профессор был занят в университете, поэтому пригласил «любимую студентку Джейн Крофт» на послеобеденное время.
– Наверное, опять рушит мечты студентов, – прыснула я, когда подруга сказала, что профессор позвал ее к трем часам из-за занятости в вузе.
Первую половину дня я провела за поисками дополнительной информации об Эмили Томпсон, но все попытки оказались тщетными. Маленькая заметка с ее биографией – самое большое, что удалось прочитать о девушке за последние сутки. И никаких упоминаний о театрах и брате. Тупик.
– Ты предупредила профессора, что с тобой буду я?
– Решила устроить сюрприз, – Джейн хитро улыбнулась и подмигнула мне. – Не беспокойся, со мной не пропадешь. Профессор хороший человек. Ничего страшного не произойдет.
«Ну, не знаю», – подумала я, но ничего не сказала.
После двух пронзительных звонков в дверь она отворилась. На пороге нас встретила пожилая женщина в синем домашнем платье. Седые волосы дамы на фоне одежды напоминали белое облако, затерявшееся в небе.
– Джейн, дорогая! – Миссис Томпсон широко улыбнулась, расставив руки для объятий.
– Дорогая Мэри! – Джейн не заставила себя долго ждать, и уже через долю секунды обнималась со старой женщиной, которая напоминала ангела, спустившегося на бренную землю.
Когда радостные возгласы подошли к концу, на меня обратили внимание.
– А вас как зовут? – спросила Мэри Томпсон, приглашая войти в дом.
– Сара Гринвуд, я тоже слушала курс филологии у профессора Томпсона, – сказала я, улыбнувшись.
– У моего мужа всегда были красавицы-студентки!
Старушка засмеялась, а Джейн вслед за ней. Не зная, как реагировать на необоснованную радость, я тоже сделала веселый вид.
– Я же тебе говорила, – шикнула Джейн, когда мы шли за Мэри Томпсон в кабинет профессора, где в этот момент он читал книгу. – Мэри – сущий ангел.
Я понимающе кивнула. Мэри Томпсон казалась молодой девушкой с душой сильной и уверенной в себе женщины. На вид ей было около семидесяти лет, но она никак не напоминала несчастную старушку, еле-еле волочившую существование в ожидании смерти. Наоборот – Мэри Томпсон была так бодра и хороша, будто готовилась прожить еще как минимум лет сорок.
Есть женщины, которым всегда пятнадцать. Таких обычно любят сильнее всех. И, когда мы зашли в кабинет Теодора Томпсона, я лично в этом убедилась. Потому что, когда Мэри привела нас к нему, он смотрел на нее так, как смотрит мужчина на женщину, которой обязан если не всем, то многим.
– Тео, к тебе пришла Джейн со своей подругой, – сказала Мэри.
Кабинет профессора выглядел как классическое пристанище людей науки начала двадцатого века. В помещении витал запах книг, свежего чая и знаний. Стеллаж с литературой достигал почти самого потолка. Стол, расположенный около чуть приоткрытого окна, был идеально чист. Когда мы вошли, Теодор читал книгу, сидя за ним на кожаном кресле.
– Добро пожаловать, – профессор, не вставая, улыбнулся, глядя на нас. Кажется, он не узнал меня. По-прежнему седой и с усами, чуть закрученными вверх, как у короля Великобритании Георга Пятого, он напоминал ученого кота.
– Девочки, хотите чай? – спросила Мэри, уже собираясь уходить. – Или кофе?
– Нет, спасибо, мы ненадолго, – улыбнулась Джейн.
– Тео, а тебе налить еще?
– Спасибо, не нужно.
Когда за Мэри Томпсон закрылась дверь, Теодор посмотрел на нас с Джейн с любопытством и жестом попросил присесть на диван, который стоял напротив стеллажа с книгами.
– Мисс Крофт, признаться, я очень удивился, когда вы позвонили мне вчера вечером, – начал профессор, когда мы присели. Меня он будто бы не замечал. – Что-то случилось?
– Да, мы с Сарой пришли по важному делу. Вы же помните Сару Гринвуд? Она тоже была вашей студенткой.
– Здравствуйте, профессор, – сказала я дрогнувшим голосом. Обида на него все еще сидела глубоко внутри и вспыхивала каждый раз, когда я вспоминала свою практику в желтой газетенке, куда он меня отправил, даже не спросив, согласна ли я. У всех студентов было право выбирать, куда пойти. У всех, кроме меня.
– Здравствуйте, мисс Гринвуд, – холодно сказал профессор. Он даже не рассмотрел меня. Лишь бросил короткий взгляд, как на муху, которая потревожила его спокойствие, пролетая мимо. По-прежнему делал вид, что такой девушки, как я, не существует. – Так какое у вас дело, Джейн?
– Мы с Сарой хотели поговорить о вашей сестре, – без стеснения и неловкости сказала Джейн. Я всегда поражалась ее хладнокровию во время работы. И пусть сейчас подруга была «не на службе», она демонстрировала мастерство человека, который отвечает за правду.