– Нам всем тяжело, но это не значит, что нужно распахивать душу перед первым встречным. Что за мода. Вот бы вернуться на пару десятилетий назад. Тогда англичане были настоящими англичанами – и во время пыток не скажут, о чем они думают.
На слова Джейн я ничего не ответила. Наш разговор зашел в тупик. Я не чувствовала в себе сил поддерживать философские размышления подруги, поэтому попросила у нее прощение за отчужденность, попрощалась и сбросила вызов. После этого я пошла в комнату, легла на не разложенный диван, закрыла глаза и увидела умершего Эндрю Фаррела. Его губы беззвучно шевелились. Он говорил: «Только не дай ему влюбиться в тебя, иначе он закончит так же, как и я, если попытается спасти».
– Не переживайте, Эндрю. Ему на меня все равно, – пробормотала я, засыпая. – Том в безопасности.
Следующим утром я проснулась около десяти утра, но даже после душа и сытного завтрака, который состоял из овсяной каши и тостов, не получила достаточно энергии для работы. Только ближе к обеду появились силы. И то лишь потому, что знакомый журналист Джейн прислал заготовки для новости. Сев за работу, я перестала прокручивать в голове события, которые произошли со мной за последний месяц. Пока я писала, не думала об убийствах, Эмили Томпсон, странных театрах и их актерах.
«Сара, отличная работа! Спасибо, что выручаешь на этом сложном поприще!» – написал Ирвин в Фейсбуке.
На это я отправила ему смайлик, а вдогонку добавила:
«Обращайся».
Писать новости и расшифровывать интервью для другого человека – совсем не то, о чем я мечтала. Хотя примерно через три дня безвылазной работы перед ноутбуком я подумала, что таким способом смогу накопить на магистратуру и устроиться в «Таймс» как обычный журналист, без конкурсов и отборов.
И тут я вспомнила любимое изречение отца: «Журналисты – стервятники. Они всегда летят на запах смерти». И я летела. Стремительно и не боясь умереть самой. Собственная смерть казалась таким же безумием, как существование потустороннего мира. Думая об этом, я даже не догадывалась, как сильно ошибаюсь.
Наш мир не изучен до конца. И утверждать, что сверхъестественного не существует – большая глупость.
До премьеры нового спектакля в театре оставалось две недели, когда мне на почту пришло сообщение от начальника отдела стажеров редакции «Таймс» Элизабет Боуэн.
Здравствуй, Сара!
Как продвигаются дела? Сегодня я узнала, что кто-то из наших конкурентов тоже работает над статьей про театр «GRIM». И самое неприятное в этой ситуации то, что с такими же намерениями, как и мы. Они хотят взять первое в истории интервью у художественного руководителя, выяснить, на какие средства появилось это заведение и кто его сегодня содержит.
Надеюсь на твой быстрый ответ. Меня сильно обеспокоили эти новости. Я верю, что мы станем первыми, кто прольет свет на эту полувековую историю.
С уважением, редактор «Таймс» Элизабет Боуэн.
Я прочитала письмо не меньше пяти раз, будто от количества прочтений могла узнать, кто еще, кроме меня, пытался открыть шкаф со скелетами, который стоял в театре «GRIM».
«Вы тоже из прессы?» – вдруг прозвучал в голове сиплый голос умершего актера Эндрю Фаррела.
Тоже.
Вы тоже из прессы?
Он задал его, когда я представилась. Еще говорил про то, что «та другая» лучше, чем я.
Я сидела перед экраном ноутбука, сдвинув брови к переносице. Часы показывали около четырех дня, но из-за густого тумана, окутывающего улицу, казалось, что уже поздний вечер. Схватив телефон, я сразу же набрала номер санитара Эндрю. Кевин ответил только с шестого гудка.
– Алло, – его голос звучал так, будто молодой человек сидел в бункере.
– Привет, Кевин, это Сара Гринвуд, журналист, – я попыталась придать голосу непринужденности, но, кажется, получилось совершенно обратное. Мои слова напоминали холодный металл.
– Да, привет, Сара. Прости, не могу долго разговаривать – сейчас на осмотре пациентов.
«Бункер», в котором находился Кевин, приобрел очертания и даже запах. Я вспомнила белые стены и аромат хлорки.
– У меня только один вопрос. Кто-то еще из журналистов приходил в последнее время к Эндрю? С кем он разговаривал, кроме меня?
– Кроме тебя, никого не было, – сразу ответил Кевин.
– Но Эндрю сказал, что…
– Сара, он был невменяемым, – слишком тихо сказал санитар. – Иногда он бредил, говорил неправду. И особенно – в последние годы жизни.
Кевин замолчал. В этот момент я отбивала по столу азбуку Морзе кончиком карандаша. От нетерпения снова стали сдавать нервы.
– Ты уверен в этом? Никто не мог прийти не в твою смену?
– Я каждый день проверял его посетителей. Единственный человек, который к нему приходил, носил имя Орсон Блек. Но я не знаю, кто он.
– Орсон Блек? – воскликнула я.
– Да.
– Как часто он к нему приходил?
– За мою работу один раз, – ответил Кевин и вздохнул. – Прости, Сара, мне нужно идти. Но, если появятся еще вопросы, пиши. После обхода прочитаю и отвечу.
– Хорошо, пока. И спасибо тебе.
– Обращайся.
Завершив вызов, я отложила телефон и снова перечитала письмо Элизабет Боуэн.
Здравствуйте, Элизабет!
Хочу сообщить хорошие новости — совсем скоро, надеюсь, я сдам материал. Через две недели у театра «GRIM» премьера нового спектакля, и меня пригласили на него как прессу. Я приеду за час до начала и поговорю с художественным руководителем. Вопросы собираюсь задать самые провокационные, поэтому не переживайте — никто другой не напишет статью раньше и ЛУЧШЕ меня. Мне осталось сделать всего пару штрихов в этой истории. Не думаю, что другой журналист проделал ту же работу, что и я.
С уважением, Сара Гринвуд.
Ответ от Элизабет пришел через пять минут. Она и правда ждала моего сообщения.
Вы меня сильно обрадовали, Сара. Я в Вас не ошиблась. Жду статью.
P.S. У вас есть подозрения, кто еще пишет про «GRIM»? Просто Вы очень уверенно говорите о конкуренте.
К сожалению, нет. Просто я не сомневаюсь в себе. Вот и все.
Только я хотела закрыть почту, как раздался телефонный звонок. Я посмотрела на экран – на нем высветился незнакомый номер.
– Алло, – осторожно протянула я, ответив на вызов.
– Сара, привет. Это я, Джейн, – послышался голос подруги. – Я сейчас в редакции, звоню с рабочего номера. Есть новости. Дедушка поговорил со своим давним знакомым. Тот заявил, что после пожара почти всех погибших преступников похоронили в поле. И да, трое заключенных и правда сбежали. Как раз из корпуса с новоприбывшими. Кажется, их так и не нашли. Но знакомый деда предполагает, что они тоже погибли. Может, не в этот день, а позже. Заключенные не могли сбежать из горящего здания без телесных повреждений. Огонь не щадит никого.
– Ты права. Но Кристофер мог убежать до пожара.
– То есть ты все-таки утверждаешь, что это он его устроил? А смысл? Сам ведь сдался.
– Не знаю, – я тяжело вздохнула и, встав со стула, начала расхаживать по комнате. Со стороны это выглядело так, будто я гонялась за мыслью, которая постоянно от меня убегала. – Чисто теоретически, может быть. Я все-таки думаю, что он сдался в приступе безумия, а потом понял свою ошибку. Тем более, возможно, он был в курсе, что по приказу инспектора Хаммилтона его задержали не за ограбление, а за поножовщину. Надеялся, что спасется и начнет жить заново.
– Ну, наверное… – недоверчиво сказала Джейн. – Еще дед рассказал про отца Кристофера – Чарльза Бейла. Он пришел к сыну через день после ареста. Как оказалось, в тюрьме были почитатели его творчества. Надзиратели сильно удивились, когда увидели великого актера и художественного руководителя театра «Кассандра». Но, по рассказам, он не был похож на себя. Осунулся, шел медленно и…
– И?
– Злился. Он очень сильно злился на всех, кого видел. К нему подошел знакомый деда, чтобы попросить автограф, – да, подходящий случай, согласна – и Чарльз огрызнулся на него, как собака. Потом, правда, попросил прощения, но осадок от «приветствия» у надзирателя остался. И еще, пока не забыла. Отец тоже помог. Он узнал, кто по документам арендует театр.
– Не томи, кто?
– Тебе знакомо имя Орсон Блек?
Мне показалось или из комнаты выкачали весь кислород?
– Да, это актер театра «GRIM». Его прозвище – Барон. Он похож на охранника. Такой… такой устрашающий.
– С начала 2000-х арендатор здания он. Налоги платит он. Все в театре принадлежит Орсону.
Я стояла у окна. Улицы по-прежнему застилал густой туман. Он походил на грязную сахарную вату. Мои руки била сильная дрожь.
– Ты все еще собираешься идти на премьеру в театр?
– Да, – не задумываясь, ответила я.
– Я пойду с тобой, – голос Джейн вдруг стал слишком серьезным. – Не нравится мне это культурное заведение. Не пущу тебя туда одну.
– Как скажешь, дорогая, – засмеялась я, хотя смеяться – это последнее, что я хотела делать в тот момент.
13
Следующие две недели до премьеры я провела как в тумане. Почти не выходила из дома, писала новости для знакомого Джейн и пыталась расставить по полочкам все сведения, которые удалось собрать о театре «GRIM» и его предполагаемом прошлом. С одной стороны, все было понятно. С другой – я все так же оставалась в неведении, как и в начале расследования. Я была уверена, что театром руководил Кристофер Бейл. Уже немощный старик, некогда сбежавший из тюрьмы Уондсворт. Он выжил. Не знала как, но думала, что он выжил. А все, что говорили экспедитор Джон Райли и мертвый актер Эндрю Фаррел о духах, – просто помутнение их рассудков.
Кристофер был живым. Это не истории из мультика про Скуби-ду, где главные мистические злодеи в конце серии оказывались обычными людьми. Нет. Тут изначально всем руководил человек, считала я.