Законы естества не потеряли ль власть?
Цветущим юношей овладевает жадность,
А старца хилого одолевает страсть.
Феант, Флорам! Для них любовь пустое слово,
По видимости лишь была их страсть сильна.
Отвергнув одного и потеряв другого,
Осталась я ни с чем, осталась я одна.
О сердце, впредь не верь обманчивой надежде!
Мне — лишь выращивать, другим — сбирать плоды;
Печали и труды мне доставались прежде,
А что ждет в будущем? Печали и труды.
Старик! Ты сделал дочь разменною монетой,
Но знай — купив жену, ты проклянешь судьбу:
До гроба каяться ты будешь в сделке этой,
А небеса лишат покоя и в гробу.
Пусть, черной ревностью томимый все жесточе,
Ты жалок станешь мне, а в довершенье зла
Пусть юная жена мечтает дни и ночи —
Ах, поскорей бы смерть супруга прибрала!
РАЗБОР «КОМПАНЬОНКИ»
Я не стану отзываться слишком дурно об этой комедии, так как полагаю, что она построена с соблюдением должных правил, хотя и не безупречна. По слогу она слабее других. О любви Жераста к Флоризе в первом действии не упоминается, поэтому вступительная часть пьесы захватывает первое явление второго действия, где Жераст появляется в обществе своей поверенной, Селии, хотя ни тот, ни другая еще публике незнакомы. Тут не было бы греха, если бы он явился, как отец Дафны, пекущийся лишь об интересах дочери, но его собственные интересы слишком значительны — в них главный узел интриги и развязка. А потому я полагаю недостатком то, что он не появляется с первого действия. Еще куда бы ни шло, если бы Флорам (как Селидан во «Вдове»){9} пришел просить руки его дочери и по ходу беседы предложил ему руку своей сестры: в таком случае Жераст был бы введен в комедию Флорамом, то есть его представил бы зрителям актер, действующий с самого начала. Кларимон, появляющийся на сцене только в третьем действии, упоминается уже в первом, где Дафна говорит о его к ней любви и признается, что отнеслась бы к нему благосклонно, будь он похож на Флорама. А сам Кларимон присылает своего дядю Полемона, появляющегося в пятом действии; таким образом, эти два персонажа лишены того недостатка, который я отметил у Жераста. Встреча Дафны в третьем действии с незадачливым поклонником написана с опасной нарочитостью: реплика каждого состоит из одного стиха, что выходит за рамки правдоподобия, ибо в жизни такой размеренности разговора не бывает. Эту искусственность можно было бы оправдать ссылками на Еврипида и Сенеку: они прибегают к ней столь часто и в диалогах на столь общие темы, что порой может показаться, будто их герои выходят на сцену лишь затем, чтобы обмениваться разящими сентенциями. Но не следует им подражать, как бы это ни было красиво: тут слишком много румян и белил, чтобы пленить людей с острым зрением, и слишком мало старания скрыть искусственность приема, чего требует от нас Аристотель.{10}
Жераст ведет себя для влюбленного старика не так уж скверно: он объясняется в любви через посредство третьего лица, он понимает, что привлекателен лишь своими деньгами, и не торопится предстать перед предметом своей страсти из боязни вызвать отвращение. Можно усомниться, не отступает ли мой персонаж от характерности старика, скупого по натуре, — подобные ему, устраивая браки своих детей, думают прежде всего о деньгах, тогда как Жераст, невзирая на скромный достаток Флорама, спокойно отдает ему дочь, получая в обмен его сестру. Тут я пошел вслед за Квинтилианом, живописавшим старика, женившегося на молоденькой, и думаю, что имел право применить его прием к старику, только собирающемуся жениться. Квинтилиан выражает{11} мысль столь совершенно, что я не осмеливаюсь портить его фразу своим переводом:
Genus infirmissimae servitutis est senex maritus, et flagrantius uxorioe charitatis ardorem frigidis concipimus affeciibus.
Я, как мне кажется, достаточно обосновал суждение о моем старичке такими двумя строками:
Охотно отдал бы он не одну — трех дочек,
Лишь бы с Флоризой в брак вступить без проволочек.
Породить могло бы возражение и то, что и Феант и Амаранта оба строят планы, как воспрепятствовать союзу Флорама и Дафны, — стало быть, две интриги нарушают единство действия. На это я отвечу, что, во-первых, два их плана возникают одновременно и, развиваясь, до самого конца остаются сплетенными и таким образом не мешают единству; дело обстояло бы по-иному, если бы Амаранта составила свой новый план после того, как замысел Феанта потерпел неудачу. Во-вторых, две их интриги объединены тем, что строятся на любви Кларимона к Дафне: и Феант и Амаранта пользуются этим предлогом. И, наконец, лишь уловка Амаранты служит истинной пружиной действия, при том что интрига Феанта завершается занятным эпизодом, когда два достойных человека дурачат труса и выставляют его в смешном виде.
В «Компаньонке» открывались столь же благоприятные возможности для речей a parte, что и во «Вдове», но я питаю к этому приему неприязнь; мне пришлось им воспользоваться в начале пьесы, дабы дать понять зрителю, что кроется за тем, о чем беседуют действующие лица, да еще в дальнейшем раз пять для необходимых пояснений.
Единство места в этой комедии соблюдено полностью, хотя я даю себе поблажку (о чем уже шла речь),{12} заставляя Дафну говорить у порога или на улице то, что натуральнее было бы ей сказать в своей комнате, но где могли быть представлены только сцены с участием ее самой и Амаранты. Поэтому мне пришлось заставить ее выходить из дома, дабы не нарушать полного единства места и непрерывной связи явлений; если бы она произносила свои монологи, в отличие от других актеров, у себя в комнате, и то и другое было бы нарушено.
Мне уже случалось говорить, что, если выбираешь местом действия городскую площадь, такого неудобства не избежать; я поговорю об этом более подробно, когда займусь особо единством места.{13} Я уже упомянул о непрерывной в этой пьесе связи явлений; тут я разумею две разновидности связи — связь присутствия и связь зрительную. Иные полагают, что когда актер уходит со сцены, дабы избежать встречи с другим, то это нарушает связь явлений; я с ними не согласен и считаю достаточной связью, когда входящий замечает уходящего или уходящий — входящего, все равно — ищет ли один другого, или хочет уклониться от встречи, или просто видит, не ища его и не избегая. Все это я называю «зрительной связью», тогда как другие употребляют понятие «связь поиска». Я признаю, что такой род связи менее совершенен, чем связь присутствия и разговора, когда при уходе актера со сцены остается другой, ведший с ним диалог, и в последнее время я стараюсь предпочтительно следовать второй методе, избегаю первой; но все же и та мне кажется удовлетворительной, уж во всяком случае, куда лучше связи так называемой звуковой, которая, на мой взгляд, совершенно недопустима, если только нет важнейших и основательнейших причин, чтобы актера вызвал за сцену какой-либо шум: уход актера из простого любопытства — что бы мог означать шум? — представляет столь слабую связь явлений, что я никому бы не посоветовал прибегать к подобному средству.
Продолжительность событий «Компаньонки» не превосходила бы продолжительности спектакля, если бы второе действие не отделялось от первого обеденным часом. Все остальное вполне вмещается в отведенное время; больше мне и не надо, ибо тогда действующие лица успели бы объясниться: ведь все зиждется на недоразумении, которое не может не рассеяться, когда Жераст, Флорам и Дафна сойдутся втроем. Мне совестно признаться в столь ревностном желании добиться равенства всех действий, что в каждом из них одинаковое количество стихов: эта искусственность нисколько не украшает сочинение… Следовало, в сущности, добиться их приблизительного равенства, но уж в такой скрупулезности не было нужды: достаточно избегать неравновесия, которое утомляло бы внимание зрителя в иных действиях, оставляя это внимание неудовлетворенным в других.
КОРОЛЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Перевод Мих. Донского
ГОСПОДИНУ ***
Милостивый государь!{15}
Я свято соблюдаю условие, предписанное мне Вами, и свидетельствую свое к Вам почтение, окружая Ваше имя такой же тайной, как если бы речь шла о любви, а я был удачливым поклонником. С меня довольно, что я сам уведомляю Вас об уплате моего долга, но так, чтобы об этом не узнал весь свет, и так, чтобы Вы не приобрели дурную славу среди особ прекрасного пола, благоволением коего Вы особенно дорожите. Герой этой пьесы не слишком жалует дам и высказывает суждения столь для них нелестные, что никак не мог бы зваться их защитником. Они могли бы заключить, что если герой пришелся Вам по вкусу, то Вы разделяете во многом его чувства, и что образ его мыслей скорее списан с Вас, чем явился плодом моего воображения. И в самом деле, самообладание, столь непоколебимо Вами сохраняемое в самых запутанных интригах, весьма Вас с ним сближает. Именно от Вас я узнал, что любовь добропорядочного мужчины должна быть безусловно свободной; что если уж нельзя не полюбить, то не следует влюбляться без оглядки; что если уж дело принимает такой оборот, то следует сбросить иго этой тиранической власти; и что, наконец, возлюбленная несравненно более ценит наше чувство, когда оно есть следствие нашего выбора и ее достоинств, нежели когда оно порождено слепым влечением, зажжено мгновенно вспыхнувшей страстью, которой мы не в силах противостоять. Разве ты в долгу перед тем, кто благодетельствует тебе против воли и дает лишь то, чего не может не дать?