Смущать вас, мрачностью унылой докучая:
Ведь душу, что больна от тысячи невзгод,
К уединению печальному влечет.
(Уходит.)
Юлия, Камилла.
Камилла.
Зачем она свести нас хочет для беседы?
Да разве мне грозят не те же злые беды?
Да разве ныне я, чей жребий так суров,
Роняю меньше слез и меньше скорбных слов?
Такой же страх несет моей душе мученье;
Обоих лагерей мне горько пораженье,
За честь своей страны мой друг падет в бою,
А если победит, то победит мою,
И от меня, увы, одно получит милый:
Иль злую ненависть, иль слезы над могилой.
Юлия.
С твоей бедой удел Сабины не сравним:
Возлюбленных — найдешь, супруг — незаменим,
Ответь Валерию согласьем на исканья
И связь с альбанцами порви без колебанья.
Ты нашей целиком останешься тогда,
И горем для тебя не будет их беда.
Камилла.
Как за такой совет не брошу я укора?
Сочувствуй горестям, не требуя позора.
Хоть лишь с трудом несу я бремя мук своих,
Мне легче их терпеть, чем стать достойной их.
Юлия.
Как! Называешь ты разумное постыдным?
Камилла.
А ты предательство считаешь безобидным?
Юлия.
Мы ничего врагу не можем быть должны.
Камилла.
От клятвы разрешать себя мы не вольны.
Юлия.
Зачем таиться там, где смысла в этом мало?
Ведь ты Валерия еще вчера видала
И так сердечна с ним, так ласкова была,
Что в сердце у него надежда расцвела.
Камилла.
Я с ним себя вела, как с самым лучшим другом,
Не из любви к нему, не по его заслугам.
Сердечности моей причиной был другой.
Послушай, Юлия, рассказ подробный мой.
Я не хочу прослыть изменницей обетам —
Мне Куриаций друг, жених пред целым светом.
Когда сестру его Горацию вручил
Счастливый Гименей, он тоже полюбил,
И мой отец, к его влеченью благосклонный,
Пообещал отдать ему Камиллу в жены.
Тот день — не помню дня отрадней и мрачней, —
Два дома сочетав, поссорил двух царей,
Зажег пожар войны и факел Гименея,
Надежду пробудил и сам покончил с нею,
Блаженство посулил и отнял в тот же час,
И, наш скрепив союз, врагами сделал нас.
О, как же сердце нам терзали сожаленья!
Какие небесам он посылал хуленья!
И не было конца рыданиям моим:
Ты видела сама, как я прощалась с ним.
С тех самых пор в душе, смятению подвластной,
Надеждою на мир любовь пылала страстно,
А слезы горькие струились из очей
О женихе моем, о родине моей.
И вот дерзнула я под гнетом ожиданья
Оракулов узнать святые предсказанья.
Я расскажу тебе, какой мне дан ответ,
А ты реши, должна терзаться я иль нет?
Тот грек, вещающий на склонах Авентина,{67}
Какие жребии готовит нам судьбина, —
Его ль не одарил предвидением бог? —
Конец моим скорбям в таких стихах предрек:
«Спор Рима с Альбою заутра прекратится:
Врагам даруя мир, пробьет желанный час.
Твой Куриаций вновь с тобой соединится,
И больше разлучить судьба не сможет вас».
Рассеялась моя гнетущая тревога:
Ведь прорицание сулило мне так много,
Что большей радости, без меры, без конца,
Счастливые в любви не ведали сердца.
С Валерием всегда мне тяжки были встречи,
Но тут я слушала взволнованные речи,
Докучные в устах того, кто нам не мил,
Совсем не думая, кто их произносил.
Валерий не ушел, презрением гонимый:
Во всем вокруг меня мне чудился любимый;
Все, что ни скажут мне, — любимый говорит,
Что ни скажу сама — к любимому летит.
Сегодня грозный день последнего сраженья,
Вчера я эту весть узнала без волненья,
Затем что разум мой, как в самый сладкий сон,
Был в мысли о любви и мире погружен.
Но сладостный обман развеян этой ночью:
Мне ужасы во сне предстали, как воочью,
Привиделись резня и груды мертвых тел.
Забыла радость я, и страх мной овладел.
На смену чередой друг другу возникая,
Кровавых призраков бесчисленная стая
Тянулась предо мной в безвестности своей,
И каждый новый лик был прежнего страшней.
Юлия.
Но сны толкуются всегда в обратном смысле.
Камилла.
Покой могу найти я только в этой мысли,
И все же новый день, прогнавший злые сны, —
Не мирный день торжеств, а грозный день войны.
Юлия.
Положит ей конец последнее сраженье.
Камилла.
Болезни тягостней такое исцеленье!
Пусть Альба верх возьмет, пусть одолеет Рим —
Любимому, увы, уже не стать моим.
Супругом никогда не будет для Камиллы
Ни победитель наш, ни пленник римской силы.
Но кто сюда идет, но кто явился к нам?
Ты, Куриаций, ты? Не верю я глазам!
Те же и Куриаций.
Куриаций.
Отбрось, Камилла, страх: я тем, чем был, остался
Я Рим не победил, но Риму и не сдался,
Не бойся: рук моих не сделали красней
Ни гордых римлян кровь, ни тяжкий гнет цепей.
Ведь были бы тебе равно невыносимы
И тот, кем сломлен Рим, и жалкий пленник Рима.
Поэтому, страшась малейших перемен,
Что принесли бы мне победу или плен…
Камилла.
Довольно, милый друг! Теперь мне все понятно:
От битвы ты бежал, как от судьбы превратной,
И сердце, до конца предавшееся мне,
Руке твоей не даст служить родной стране.
Другие стали бы тебя хулить наверно,
Твою любовь сочтя безумной и чрезмерной,
Но я, влюбленного не смея осудить,
За этот знак любви сильней должна любить.
Чем неоплатнее твой долг стране родимой,
Чем больше грех пред ней, тем ты верней любимой.
Скажи, ты виделся уже с моим отцом?
Скажи, он разрешил тебе войти в наш дом?
Ведь пуще, чем семью, он славу Рима любит
И, чтоб ее спасти, родную дочь погубит!
Удастся ль нам с тобой навек себя связать?
Как принят ты отцом — как смертный враг иль зять?
Куриаций.
Во мне приветствовал он будущего зятя,
Как родичу открыв отцовские объятья.
Но не изменником предстал я перед ним,
Чтоб осквернить ваш дом бесчестием своим.
Как должно, до конца родному верен краю,
Камиллу я люблю, но чести не мараю.
Достойный гражданин и любящий жених,
Покуда шла война, стоял я за своих.
Отчизну и любовь я сочетать стремился:
Я о тебе мечтал, когда за Альбу бился,
И до сих пор готов, покорствуя судьбе,
Сражаться за нее, томиться по тебе.
Да, сколь ни сладостно желаний страстных пламя,
Не прекратись война, я был бы там, с войсками;
Но, к счастью, это мир меня привел сюда,
Чтоб нас соединить, Камилла, навсегда.
Камилла.
Могу ль поверить я, что есть конец страданью?
Юлия.
Камилла, ты должна поверить предсказанью!
Но как же было нам даровано судьбой,
Что мир принес тот час, который звал на бой?
Куриаций.
Да, кто подумал бы? Уже, готовы к бою,
Двух станов воины, равно горя враждою,
Грозя очами шли и ждали, что взметнет
Их боевой призыв и устремит вперед,
Как вдруг альбанский вождь,{68} не начиная дела,
У вашего царя вниманья просит смело
И, выйдя, говорит пред войском: «Что творим?
И для чего должны с тобой мы биться, Рим?
Пусть разум озарит наш дух, враждой смущенный.
Соседи! Дочерей мы вам давали в жены,
И мало ли теперь — союза нет тесней! —
У вас племянников средь наших сыновей?
Один народ двумя владеет городами.
Так для чего ж пылать усобице меж нами?
Не долго ликовать тому, кто победит.
Разгром соперника бедой ему грозит:
Ведь наши недруги уже спешат по следу —
У победителя отнять его победу:
Не даст он им отпор, лишенный прежних сил
И помощи от тех, кого он сокрушил.
Пусть распри наши их не радуют. Пора нам
Подняться против них, идя единым станом.
Пускай утихнет спор, что превратить готов
В преступных родичей столь доблестных бойцов.
И если в эти дни слепая жажда власти
Внушила вам и нам убийственные страсти,
Пусть, кровью малых жертв легко утолена,
Уже не разведет, а сблизит нас она.
Назначить надо нам на поединок славный
Борцов за честь страны и блеск ее державный.
Их смертная борьба решит судьбу сторон, —
И подчинятся те, кто будет побежден;
Но войску доблестных пускай в исходе боя
Не рабство предстоит, а подданство простое:
Без унижения они пойти должны
За победителем в суровый час войны.