Преследуя парфян, разбитых им в сраженье,
Он к ним же в плен попал. Мятеж тогда разжег
Злокозненный Трифон, коварен и жесток.
Он жаждал трон занять, пока в плену владыка,
И преуспел — почти. Забыть ли, Лаоника,
Что половиною страны он овладел?
Царица, сетуя на горестный удел,
Страшась предательства порою этой смутной,
За жизнь царевичей дрожала поминутно:
Над беззащитными, казалось, меч навис.
Но тут ей удалось отправить их в Мемфис,
Где брат ее царил{81}. Я жил там с ними вместе.
Разноречивые к нам приходили вести
О тех событиях, что потрясали вас,
И ложь от истины не отличал наш глаз.
Лаоника.
В боях четырежды изменником разбиты,
Мы лишь у этих стен могли искать защиты.
Трифон нас осадил, и, в довершенье бед,
Разнесся слух, что царь покинул этот свет,
Что умер он в плену. Народ, утратя разум,
Противоборствовал царицыным приказам,
И требовали все — пусть в новый вступит брак.
Что было делать ей? Теснит снаружи враг,
Внутри опоры нет. Пришлось душой смириться.
Брат Никанора стал избранником царицы.
Сначала Антиох во всем удачлив был:
Он в яростном бою мятежников разбил
И те, осаду сняв, стремительно бежали —
Теперь уже они за жизнь свою дрожали.
Трифон в сраженье пал, царь выиграл борьбу
И, все завоевав, всем изменил судьбу.
Своим племянникам вернуть престол наследный
Он прежде обещал, но, путь свершив победный,
Как бы забыл о том, и горестная мать
Не смела сыновей на родину призвать.
Семь мирных лет прошло, и, полон духом бранным,
Замыслил Антиох отмщение парфянам
За то, что Никанор погиб у них в плену,
И снова с Парфией он развязал войну.
Сирийские войска вошли в ее пределы,
Подобно молниям, разили насмерть стрелы,
И подвигам царя мы потеряли счет…
Я после доскажу — царевич к нам идет,
Оставлю вас вдвоем.
(Хочет уйти.)
Те же и Антиох.
Антиох.
Не убегай в испуге:
Вы оба мне нужны для дружеской услуги.
Я потерял покой. Решенья близок срок,
Душа полна надежд, душа полна тревог.
Узнает этот день, сияющий и юный,
Владеть ли мне венцом и вместе — Родогуной,
Изведать ли восторг, в унынье ль прозябать:
О том всей Сирии сегодня скажет мать.
По воле случая, слепой, капризной воле,
Я выиграть могу, лишь брата обездоля,
А мы с начальных лет так дружны и близки,
Что нет блаженства мне во тьме его тоски.
Я больше обрету, решившись на утрату:
Трон искусительный пусть достается брату,
А Родогуна мне. Я буду счастлив с ней,
Всех тронов на земле царевна мне милей,
Величья шаткого ее любовь дороже.
Брат будет царствовать, он старше иль моложе,
И не нарушится вовеки наш покой
Его обидою или моей тоской.
Ступай же, Тимаген, к Селевку с порученьем,
Скажи, что за нее плачу я отлученьем
От права старшинства. Поярче распиши,
Как дивен царский сан, как сладок для души:
Да позабудет брат от радости великой,
Чем он мне жертвует, чтоб стать моим владыкой.
Тимаген уходит.
(Лаонике.)
Царевну разыщи, вступи с ней в разговор,
Зажги участием ее небесный взор,
Скажи, что мне венец, быть может, уготован,
Но взором к ней одной я навсегда прикован;
Пусть за него лилась мужей славнейших кровь,
Его отвергну я в надежде на любовь.
Возвращается Тимаген.
Тимаген.
Твой брат сюда идет, и ты, научен страстью,
Искуснее, чем я, прельстишь Селевка властью.
Антиох.
Немею, трепещу, в глазах мутится свет…
О, как он будет прав, когда мне скажет — «Нет!»
Те же и Селевк.
Селевк.
Могу ли высказать, что душу мне туманит?
Антиох.
Обиден твой вопрос: он нашу дружбу ранит.
Селевк.
Она-то, милый брат, — предмет моих тревог.
В равенстве жили мы — вот в чем ее залог,
Ее прекрасная, надежная опора.
Она нарушится — увы! — и очень скоро:
Один утратит все, другой все обретет,
И заколеблется вернейший наш оплот,
Стыда и зависти не выдержав обузы,
И братской нежности — как знать? — ослабнут узы.
Антиох.
С рождения, Селевк, едины мы во всем;
Я тоже думаю всечасно об одном
И, кажется, нашел целительное средство…
Селевк.
Есть у меня оно: державное наследство,
Все, чем пленяет власть, тебе я уступлю.
Отныне ты мой царь. Но, Антиох, молю:
Отдай царевну мне в отплату за державу.
Ты будешь властвовать спокойно и по праву,
И зависть никогда мне сердце не смутит,
И никогда твой сон не потревожит стыд.
Мы дружбу сохраним, своей довольны частью,
Я — Родогуною, ты — безраздельной властью.
Антиох.
Увы!
Селевк.
Но чем, скажи, раздел мой нехорош?
Антиох.
Свое желание разделом ты зовешь,
Мечтая, трон отдав, присвоить клад бесценный,
Клад, что дороже мне сокровищ всей вселенной.
Селевк.
Как! Родогуна?..
Антиох.
Да. Они все подтвердят.
Селевк.
Так ценишь ты ее?
Антиох.
Ты меньше ценишь, брат?
Селевк.
Сирийский трон отдам, чтобы назвать своею!
Антиох.
Все троны Азии за обладанье ею!
Селевк.
Ты любишь?..
Антиох.
Любим мы равно и ты и я.
Об этом боль души, об этом скорбь моя.
Я втайне уповал — мечтаешь ты о власти,
И сердцу твоему другие чужды страсти,
Но к трону холоден, к почету не ревнив,
Ты сделал выбор свой, меня опередив.
Несчастный Антиох!
Селевк.
О, как судьба сурова!
Антиох.
Я уничтожил бы соперника другого!
Селевк.
Как много нежности таится в слове «брат»!..
Всех уничтожил бы, но для меня ты — свят.
Антиох.
Мне братская приязнь сегодня горше казни.
Селевк.
Чему ж уступим мы? Любви или приязни?
Антиох.
Любви, Селевк, любви — она всего сильней,
А наша дружба — что ж, прольем слезу над ней.
Высокий дух легко пожертвует державой
И увенчается за это вечной славой,
Но кто, покорствуя, отдаст свою любовь,
Тот жалкий человек, в нем ледяная кровь.
Утратив гордый дух в безумном ослепленье,
Царевне оба мы наносим оскорбленье:
Посмели мы забыть, в огне любви горя,
Что стать она должна супругою царя.
Не знаю, кто из нас в порфиру облачится,
Но знаю: ей пристал высокий сан царицы,
А мы, безумные, в мечтах о ней одной,
Хотим, чтоб подданный ее назвал женой!
Так примем же венец. Равно великодушно
И властью пренебречь, и власть принять послушно,
Коль честолюбие лежит у ног любви.
Жестоким, горестным наш жребий назови,
Но с ним, с незыблемым, не будем спорить втуне,
Дабы достался трон прекрасной Родогуне.
Селевк.
Но так же важно, брат, чтоб в грозный этот день
И дружбу, как любовь, не омрачила тень.
Ты помнишь, почему пожрало Фивы пламя
И в Трое кровь текла багряными ручьями?{82}
Грозит сейчас и нам та самая беда,
Что знаменитые сгубила города,
Что стольких в Греции и в Азии скосила.
Какая в ревности неистовая сила!
Обоих трон влечет — заветная мечта,
Одна и та же нас пленяет красота:
В одном погибель Фив, в другой погибель Трои.
Царевной и венцом владеть не могут двое,
Неразделим, един владыка и супруг,
И право старшинства, пустейший этот звук,
На слове матери основанное право —
В нем сладость одному, другому в нем отрава.
Для обойденного такой раздел таит
Исток угрюмых дум, язвительных обид.
Захочет он восстать — и на кого? На брата.
Подумай, чем для нас грядущее чревато.
Так закалим сердца, чтобы враждебный рок
На рознь и ненависть обоих не обрек!
От взора женского наш взор да не ослепнет,
Наперекор судьбе пусть наша дружба крепнет,
Оглохнем к зависти, забудем боль утрат,
И братским счастием да будет счастлив брат: