Ее не насыщал безмерный мой позор…
Быть может, он утих, успел уснуть с тех пор,
Но чуть пройдет молва, что выбор мне предложен,
И кто-нибудь опять им будет уничтожен…
Прошу прощения, царевичи, у вас
За то, что воскресить решилась я сейчас,
В дни примирения, кровавое былое,
Но искры пламени живут и под золою,
И если тот огонь бездумно ободрю,
По справедливости в нем первая сгорю.
Селевк.
Откуда этот страх? Пусть гнев ее проснется —
Он слаб, а ты сильна, тебя он не коснется,
Ты изберешь царя, взойдешь на высоту,
И замыслов своих она поймет тщету.
Огонь уляжется и, немощный, гонимый,
Оставит по себе лишь едкий запах дыма.
Нет, мне твою боязнь постигнуть не дано.
Селевк иль Антиох, не все ли ей равно,
Кто будет властвовать, кому владеть престолом?
Возможно ли назвать безумным произволом
И надругательством над правом естества
Отказ признать судьбой случайность старшинства?
О нет, для нас судьба — твое расположенье,
И если выкажем к нему пренебреженье,
Не посчитаемся с желанием твоим, —
Мы недостойное деянье совершим.
Супругою царя ты станешь поневоле,
Ты будешь властвовать, скрывая стоны боли;
Блистательный венец, точа незримый яд,
Отяжелит чело и затуманит взгляд.
Пылает в нас любовь, полна благоговенья,
Так не вселяй в нее тревожные сомненья,
Возвысь избранника, восторг его удвой
Прямым признанием, что избран он тобой.
Родогуна.
Пылание любви вам очи ослепляет,
Указывая цель, от цели удаляет.
Блаженство, мните вы, ждет одного из двух,
А тот, кто обойден, смирит смятенный дух.
Но если до конца я душу вам открою,
Вас, доблестных душой, навек лишу покоя.
Мне выбирать нельзя. Любви я не чужда
И одному из вас сказать могла бы «да»,
Но так превознестись не позволяет разум.
Пусть удостоит царь меня своим приказом,
Я подчинюсь легко. Трудней во много раз
Отдать себе и вам суровый мой приказ.
О, если б знали вы, к какой крутой вершине
Пошлю избранника в неслыханной гордыне!
С кем повелю вступить в ожесточенный бой!
Какую пропасть он увидит пред собой!
Я сердце верное отдам царю безгласно,
Но волю дать ему, царевичи, опасно:
Такую цену с вас я за него спрошу,
Что чистый пламень ваш, быть может, погашу.
Антиох.
Мы нетерпением горим. Скорей скажи нам,
Куда нам путь держать, к каким крутым вершинам:
За радость высшую быть избранным тобой
Бестрепетно пройдем над пропастью любой.
Селевк.
Царевна! Ты о нас несправедливо судишь,
Любви не умертвишь, жар сердца не остудишь,
Отвергнем легкий путь, труднейший изберем,
Дабы избранник стал счастливейшим царем.
Родогуна.
Итак, решаетесь?
Антиох.
Любовь на все дерзает.
Родогуна.
Боюсь, раскаянье обоих истерзает.
Селевк.
Мы не раскаемся, клянемся жизнью в том.
Родогуна.
Готовы ко всему?
Антиох.
Твоих велений ждем.
Родогуна.
Ну что же, если так — откинем покрывало.
Один из вас — мой царь, с ним спорить не пристало,
Но ваших укоризн потом я не приму:
Благие небеса свидетели тому,
Как вам противилась и как с собой боролась,
Стараясь заглушить незаглушимый голос.
Но порвала не я державный договор,
Так пусть же истина выходит на простор.
Родитель ваш убит… Жестокая кончина!
Убийца — ваша мать, убийству я причина.
Меня заставил долг осилить гневный пыл,
А ныне долг иной в свои права вступил.
Открою вам ее, горчайшую из истин:
Мне дорог сын царя, царицы — ненавистен.
Вы с ним против нее иль с ней против него?
Чьей крови больше в вас? С кем близость и родство?
Я взвешиваю вас лишь этими весами,
Нет у меня других. Теперь решайте сами:
Не удостоится моей любви вовек
Могучего ствола насквозь гнилой побег.
Царю обязаны вы жизнью, троном, властью.
Теперь взывает он к сыновнему участью;
Ответить на призыв велят любовь и долг,
Не допускайте же, чтоб этот зов умолк.
Но если злобная царица вам дороже,
Вы с ней, с убийцею, свирепым сердцем схожи.
Вам должно суд свершить, вину ее признав,
Иль подражать во всем, постыдно оправдав…
Как! Вы вздыхаете? Ни гнева, ни дерзанья?
Исполнились твои, о сердце, предсказанья!
Антиох.
Ты…
Родогуна.
Слово сказано, теперь мне все равно:
Я чутко стерегла, но вырвалось оно.
Зовите злобой долг, твердите про измену,
Но раз и навсегда назначила я цену.
Кто за отца отмстит, тому любовь отдам;
Посмотрим, истинно ль она бесценна вам.
Прощайте!
(Уходит.)
Селевк, Антиох.
Антиох.
Брат, увы! Так обойтись жестоко
С любовью преданной, с любовью без упрека!
Селевк.
Жестоко обошлась и скрылась с наших глаз.
Антиох.
Но на бегу сразив стрелой парфянской нас.
Селевк.
Незрячим небесам могу ль не подивиться?
От нашей матери пристало ей родиться.
Антиох.
Зачем кощунствовать?
Селевк.
Для горести моей
Твоя умеренность тяжеле всех цепей.
Ужель так мил венец и страсть так обольщает?
Антиох.
Великая любовь сомненья укрощает.
Селевк.
Возможно ль так желать венца или любви,
Чтоб власть иль счастие построить на крови?
Антиох.
Возможно ль их ценить так безрассудно мало,
Чтоб сразу же восстать и сбросить с пьедестала?
Селевк.
Но если верность им на честь пятно кладет,
Нам долг велит восстать и сбросить этот гнет.
Антиох.
Не будем восставать на то неумолимо,
Что можем изменить, что изменить вольны мы.
В безмерной дерзости алкаем высших благ,
Но бережем свой труд, считаем каждый шаг,
А небу между тем любезен лишь свершитель,
Триумфом шествует один лишь победитель…
Но что я говорю! Слова пустые, прочь!
Столь пагубных невзгод ничем не превозмочь.
Бездонной пропасти передо мной утроба:
Там преступлению венец подносит злоба,
Там славен тот, кто лют, достоин — кто жесток,
Убийство матери там счастия залог!
Виденья страшные ползут ко мне как змеи,
Хочу тебе помочь и сам душой слабею,
Вздыхаю, трепещу, застыв на полпути:
Утратить ли мне честь? Любви ль сказать «прости»?
Несвязна речь моя, но будь великодушен —
Когда в смятенье ум, весь строй его нарушен.
Селевк.
Я тоже, Антиох, к рассудку был бы глух,
Но сбросил наконец ярмо сомнений дух;
Желанье властвовать и страсть клонили долу,
Но цену женщине и царскому престолу
Сегодня я узнал, и мой огонь погас.
Власть, женская любовь, я не желаю вас!
Их отдал бы тебе без грусти и боренья,
Но мне возвращена богами ясность зренья,
И с угрызеньями я думаю о том,
Что гибель кроется в подарке роковом.
Так обе яростны, так страшны их раздоры,
Что лучше отвратить от них сердца и взоры.
Антиох.
Дано надеяться, пока дано любить,
И, не убив любви, надежду не убить.
В ее мерцании виднее мне, быть может,
Глубь этих гордых душ и все, что их тревожит.
Стремительно уйти обеим им пришлось,
Чтоб не растаял гнев в потоке наших слез.
Смириться не легко их чувствам уязвленным,
И все же ненависть сдалась бы нашим стонам.
Селевк.
Ну что ж, рыдай, проси любви и теплоты,
Но не погубят ли тебя твои мечты?
Возможно, их приязнь мольбами ты пробудишь,
Но вечно примирять непримиримых будешь,
Стоять меж них щитом, пока когда-нибудь
Не поразит тебя удар смертельный в грудь,
Сейчас лишь этого душа моя страшится.
Мать и любимая, царевна и царица,
Как ни ярись они, нам больше не закон:
Царевну отдаю и уступаю трон.
Я счастие обрел, беги ж навстречу счастью,
Вкушай восторг любви и наслаждайся властью,
И будет на тебя смотреть твой грустный брат
Не ревностью — о нет! — а жалостью объят.
(Уходит.)
Антиох один.
Антиох.
Как был бы счастлив я, когда б не участь брата: