Те же и Тимаген.
Тимаген.
Господин!..
Клеопатра.
Как смеешь, дерзновенный,
Врываться!..
Тимаген.
Госпожа!..
Антиох(отдавая чашу Лаонике).
Что ж ты молчишь? Я жду.
Тимаген.
Сейчас… сейчас скажу… лишь дух переведу…
Антиох.
В чем дело? Что стряслось?
Тимаген.
Твой брат Селевк… Немею…
Антиох.
Не может мне простить? Ну, говори скорее!
Тимаген.
Везде его искал, хотел ему помочь
Утрату пережить, скорбь сердца превозмочь,
И наконец нашел в глуби тенистой сада,
Где целый день царят и сумрак и прохлада.
Он на траве лежал, бессилен, странно бел
И о несбывшемся, казалось мне, скорбел.
Склонившись на руку, от всех отъединенный,
Подобный статуе любви неразделенной,
В раздумье горькое душою погружен…
Антиох.
Ну что ж ты замолчал? Скажи, что сделал он?
Тимаген.
Под грудь он ранен был. Из страшной этой раны
На зелень муравы струился ток багряный.
Клеопатра.
Он мертв?
Тимаген.
Да, госпожа.
Клеопатра.
Немилосердный рок,
На беды и печаль ты жизнь мою обрек!
Вот что предчувствие шептало мне всечасно,
Вот что свершил Селевк, измучен мукой страстной:
Сильнее, чем себя, царевну он любил
И, потеряв навек, сам смерть поторопил.
Тимаген.
Успел промолвить он, что в этом неповинен.
Клеопатра(Тимагену).
Так, значит, ты, злодей, коварен и бесчинен,
Убил царевича, и вот, покончив с ним,
Приписываешь ложь устам уже немым!
Антиох.
Стерпи, не отвечай, мой друг, на оскорбленье:
Царица, видишь сам, от горя в исступленье.
Ты был при нем один — когда б тебя не знал,
Я тоже, может быть, подозревать бы стал.
Что говорил Селевк? Скажи мне слово в слово.
Тимаген.
Я вскрикнул, в ужасе от зрелища такого,
И веки тяжкие он разомкнул с трудом,
Прерывисто вздохнул и поглядел кругом,
И свет блеснул в глазах на несколько мгновений:
Он брата милого увидел в Тимагеые.
Последние слова к тебе он обратил:
В них горечь и печаль жар дружбы победил.
«Рука, обоим дорогая,
Отмстила за отказ злодейство совершить.
Мой брат! Цари, не забывая,
Коль не наскучило тебе на свете жить,
Что та рука…» Но тут опять смежились веки,
Дыханье замерло, и он уснул навеки.
Взволнован, потрясен и ужасом томим,
Я бросился к тебе с известьем роковым.
Антиох.
Рассказа нет страшней, удела нет ужасней.
В ручьях горючих слез, свет радости, угасни!
Мой драгоценный брат, соперник милый мой,
Равно я дорожил и ею и тобой,
Но, как ни велика великая утрата,
Грознейшею бедой грозит мне гибель брата.
О бездна мрачная его предсмертных слов,
Твой зев разверзнутый чудовищно багров!
Гадаю, кто убил, но каждая догадка
Меня бросает в дрожь сильней, чем лихорадка.
Зловещие слова как разумом объять?
В деянье роковом кого мне обвинять?
«Рука, обоим дорогая…»
(Родогуне.)
О ком он говорил, меня оберегая?
Гнев и тебе и ей язвил нещадно грудь,
Вы черный замысел хотели в нас вдохнуть,
Когда ж и он и я обеим отказали,
Одна из вас нашла сообщника в кинжале.
Тебя ль подозревать в чудовищной вине?
Тебя ли в этот час остерегаться мне?
Клеопатра.
Подозревать меня!
Родогуна.
Меня считать виновной!
Антиох.
С тобою связан я, царица, связью кровной.
Царевна! Для меня ты жизнь, ты солнца свет,
Но только к вам двоим приводит этот след.
Все это, Тимаген, могло ль тебе помни´ться?
Тимаген.
Чем мыслью оскорбить царевну и царицу,
Пошел бы твой слуга на смерть сто тысяч раз.
Нет, точен и правдив, владыка, мой рассказ.
Антиох.
Злодейства этого рассудком не измерить,
И, веря до конца, в него не смею верить.
Но та ль, другая ли запятнана виной,
Пусть не старается покончить и со мной.
Когда со света сжить друг друга вы хотели,
Мы не могли служить вам в черном этом деле,
Что лишь наемнику под стать и по плечу,
А ныне послужить обеим вам хочу:
Нить жизни сам прерву без стона и печали —
Уже своей враждой ее вы надорвали.
(Выхватывает меч и хочет покончить с собой.)
Родогуна.
О, что ты делаешь!
Тимаген.
Мой господин, очнись!
Антиох.
Я предварю удар, что надо мной навис.
Клеопатра.
Живи и царствуй, сын.
Антиох.
Я — камень преткновенья,
Но для кого из вас? Рассейте же сомненья,
Скажите, кто из двух мне хочет жизнь спасти,
Чтобы своей рукой потом убрать с пути?
«Живи!» — ты говоришь. Что ж, свыкнуться с судьбиной?
Невинность обвинять? Считать вину невинной?
Жить, чтобы каждый миг от вас удара ждать?
Не веря ни одной, обеих почитать?
Боль жизни предпочесть забвения напитку?
Нет, дайте умереть иль прекратите пытку!
Я смерти вечный сон приму как благодать,
Дабы вам рук своих злодейством не пятнать.
Клеопатра.
В тот день, когда тебя на царство я венчаю,
Один мой сын убит, а ты, ты, в ком я чаю
Опору обрести, не утешаешь ты,
А хлещешь яростно словами клеветы,
И с чужеземкою меня ты вровень ставишь,
И оправданий ждешь, и суд неправый правишь.
Так знай же, господин (уже нельзя, как встарь,
Мне сыном звать того, кто мой судья и царь):
Она — виновница чудовищного дела.
То ненависти плод, тлетворной, застарелой,
Плод ревности ко мне. Заране знала я —
Нарушит договор избранница твоя
И поразит меня рассчитанным ударом…
Опередить ее хотела я недаром,
Но милосердие ты пробудил во мне.
(Родогуне.)
Царевна! Я тебе поверила вполне,
Хотела первенца венчать с тобою ныне,
Но ты, чудовище, поправшее святыни,
В Селевка моего вонзила ты клинок,
Чтоб скорбной матери никто помочь не мог.
Кто приютит меня, в ком я найду опору,
Когда предашь меня гоненьям и позору?
Покорен будет царь всем прихотям твоим,
А станет возражать — расправишься и с ним.
Тебе они — враги, мне — дорогие чада,
Тебе нужна их смерть, мне — слава и отрада,
Ты трон наследственный у них бы отняла,
Но на пути твоем я встала, как скала.
Вот в чем различны мы — нет, противоположны!
Пусть сын подумает, чьи заверенья ложны,
В чьем сердце свет любви — в моем или в твоем,
И обелишь себя ты разве волшебством.
Родогуна(Клеопатре).
Как защищать себя? Застыв в недоуменье,
Невинность слушает наветы обвиненья,
Глаза потуплены, безмолвствуют уста,
И, взяв над нею верх, ликует клевета.
Твой ловкий поворот я поняла мгновенно!
В убийстве обвинив сначала Тимагена,
О собственных словах забыла ты тотчас,
Еще бы! Ведь давал тебе его рассказ
Возможность на меня набросить подозренье.
Сын не успел назвать в последнее мгновенье
Убийцу-мать, увы! Смерть оборвала речь,
И ни с одной из нас нельзя вины совлечь.
Возрадовалась ты и сразу подхватила —
Одна из нас двоих царевича убила.
Мне из почтения пристало онеметь,
Но все-таки кому — прошу тебя: ответь! —
Привычней убивать? Кто, в бешенстве зверином
Супруга заколов, способна кончить с сыном?
О да, я отрицать не стану, не хочу —
На ненависть твою такою же плачу,
Мы обе грезили кровавою расправой,
Но в мудрости своей, в умеренности здравой
Царь все сумел смягчить, и был тогда он прав:
И матери и мой ему известен нрав.
(Антиоху.)
Чтоб мужу стать милей и одарить богато,
Я в день венчания его сражаю брата
И более того: спешат ему внушить,
Что и его хочу дыхания лишить.
(Клеопатре.)
Как от тебя спастись гонимой, бесприютной?