Как победителем я ни увлечена.
Та, кем любим такой, как он, герой и гений,
Обязана во всем быть выше подозрений,
И перестала бы себя я уважать,
Пытаясь низостью приязнь его стяжать.
Хармиона.
Как! Любишь Цезаря ты всей душой своею
И хочешь, чтобы встал Египет за Помпея,
Направил беглеца опять на путь побед
И тем последствия Фарсала свел на нет?
Не много же любви ты придаешь значенья!
Клеопатра.
Цари себя смирять умеют от рожденья:
Сознанием того они наделены,
Что долг предпочитать всегда страстям должны.
У них в крови — на все идти во имя славы.
Пока они себе верны, цветет держава,
А там, где начал вдруг народ роптать на них,
Лишь на советниках вина лежит дурных.
Вот почему теперь Помпея ждет кончина.
Ему бы Птолемей помог, не будь Потина.
Он, веря подлецу, на подлость сам пошел;
А верил бы себе — как царь себя бы вел.
Хармиона.
Ты любишь Цезаря и все же враг его ты?
Клеопатра.
Достойное его и чуждое расчета
Питаю чувство я.
Хармиона.
Взаимна ль ваша страсть?
Клеопатра.
Надеюсь.
Хармиона.
Но могла ты и в ошибку впасть.
Клеопатра.
Знай, не откроется в любви неразделенной
Особа, чье чело украшено короной:
Хранить молчание велят ей сан и честь,
Коль во взаимности хоть тень сомненья есть.
Еще когда пришлось нам в Риме находиться,
Я в чувствах Цезаря успела убедиться,
И каждый день с тех пор он, даже на войне,
Посланья пылкие шлет с вестниками мне.
Повсюду, где врагов он к бегству принуждает,
Успех его ведет, любовь сопровождает;
Смиряя Галлию, Испанию и Рим,
Венок лавровый он кладет к ногам моим
И тою же рукой, которая вздымала
Клинок, дымящийся от крови, в день Фарсала,
За стилос{21} жалобный хватается с тоской
И пишет мне, что он навеки пленник мой.
Да, не забыл и в день победы он о милой,
И коль усердия не меньше в нем, чем пыла,
Или, верней, коль шторм не остановит флот,
В Египет нынче же мой Цезарь приплывет.
Увидеться затем ему со мною надо,
Чтоб обрести во мне за ратный труд награду.
Мне сердце предложить и руку хочет он,
Чье мановение для всех владык закон,
И коль я откажу ему в желанье этом,
Несчастен станет тот, кто правит целым светом.
Хармиона.
Не злоупотребишь, как смею думать я,
Ты властью, что дает тебе краса твоя:
Коль счастье Цезаря зависит от тебя лишь,
Отказом ты его вовек не опечалишь.
Но что хорошего сближенье с ним сулит,
Когда в супружестве уже он состоит
И уважать жену в Кальпурнии обязан,
Коль скоро узами святыми с нею связан?
Клеопатра.
Теперь не то, что встарь: к разводам Рим привык.
От всех препятствий нас избавит это вмиг:
Ведь Цезарь опытен в делах такого рода —
В дом и Кальпурнию он ввел путем развода{22}.
Хармиона.
А вдруг с тобою он расстанется, как с ней?
Клеопатра.
Быть может, счастье мне отмерено щедрей;
Быть может, красотой и верностью своею
Надежней удержать я Цезаря сумею.
Но пусть судьба сама решает, что и как.
Коль брак возможен с ним, вступлю я в этот брак
И буду прославлять удел свой несравненный,
Хоть день пробыв женой властителя вселенной.
Чем честолюбие ни почитал бы свет,
Достоинство оно иль корень многих бед,
Я с детства не чужда ему, единой страсти,
Приличествующей тем, кто рожден для власти,
Но я хочу, чтоб нас оно вело путем,
На коем мы не стыд, но славу обретем,
И с отвращеньем им пренебрегу, коль скоро
Велит оно за трон платить ценой позора.
Не удивляйся же, что я свой долг блюду
И за Помпея спор в душе с судьбой веду.
Не в силах пособить ему ничем на деле,
Я лишь молюсь, чтоб он успел бежать отселе,
Чтоб ветер флот его отбросил от земли
И жертву палачи настигнуть не могли…
Но вот наш Ахорей идет назад поспешно,
И новость от него услышу я, конечно.
Те же и Ахорей.
Клеопатра.
Ужель все кончено и наши берега
Багрянит кровь того, чья жизнь столь дорога?
Ахорей.
Владычица! Я был в порту, как ты велела.
Измену видел я, я видел злое дело.
Я видел, как убит великий человек,
Чья гибель памятной останется навек,
И раз ты хочешь знать о доблестной кончине
Того, чья смерть на нас пятном легла отныне,
Внимай, и негодуй, и волю дай слезам.
Велел на якорь стать он трем своим судам
И, увидав в порту триремы{23} на отчале,
Решил, что царь и двор, которые узнали,
Сколь переменчивой судьбой Помпей гоним,
Уже, как долг велит, спешат на встречу с ним.
Когда ж направился к нему лишь челн со свитой,
Он понял, что его заслуги позабыты,
И Птолемеево коварство разгадал,
И страху над собой власть на мгновенье дал,
Но тут же подавил в себе его сурово,
С усмешкой бросил взор на корабли царевы
И ограничился в опасности такой
Тем, что Корнелию так и не взял с собой,
Сказав ей: «Поглядим, с чем нам спешат навстречу,
Но головой за все лишь я один отвечу,
А ты, коль мне ее сегодня не снести,
Беги и за меня потом с лихвой отмсти.
Царь Юба даст тебе приют: он друг мой давный.
Там сыновья мои, там твой родитель славный,
Но если даже вдруг похитит их Плутон,
Надежды не теряй, покуда жив Катон».
Пока великий муж с женой прощался милой.
Был к судну подведен зловещий челн Ахиллой,
Септимий поднялся на палубу и вот
От имени царя такую речь ведет
На языке родном Помпея — по-латыни:
«Сесть в этот скромный челн тебе придется ныне,
Затем что под водой так много мелей здесь,
Что крупные суда к земле нельзя подвесть».
Не выдал, все поняв, герой ничем тревоги,
Простился с ближними, приказ им отдал строгий
Не провожать его и сел бесстрашно в челн,
Привычной доблести и перед смертью полн.
Все с тем же царственно невозмутимым ликом,
С каким короны встарь давал земным владыкам,
Глядел он на убийц, теснившихся кругом.
Был лишь отпущенник его Филипп при нем.
Рассказ Филиппа здесь и повторил точь-в-точь я,
Все ж остальное сам, увы, узрел воочью,
И даже в Цезаря, клянусь, печаль вселит
Столь горестный конец того, кто им разбит.
Клеопатра.
Вселить ее в меня не бойся: знать должна я,
Как умер тот, о ком заране я стенаю.
Ахорей.
С земли смотрели мы, как он в челне сидел,
Предвидя, что ему назначен за удел,
Коль скоро говорить — и то с ним избегают.
Но вот и суша. Встать Помпею помогают,
И тут к убийству знак, схватив кинжал стальной,
Ахилла подает у гостя за спиной,
И в грудь разят того, чье всюду славно имя,
Септимий негодяй с тремя людьми своими,
Такими ж римскими наймитами, как он,
И яростью их сам Ахилла поражен.
Клеопатра.
Отмстите за него, но смилуйтесь над нами,
О боги, вздувшие войны гражданской пламя!
Хоть преступление в Египте свершено,
Руками римскими содеяно оно.
Но что сказал, как вел себя Помпей злосчастный?
Ахорей.
Полою тоги он лицо закрыл бесстрастно,
Чтоб жребий свой принять с покорностью слепца
И взор не устремлять до самого конца
С мольбой о помощи иль мести к небу, коим
Допущена была расправа над героем.
Пред смертью он сумел ни звука не издать,
Чтоб слабостью своей убийц не оправдать.
Под их ударами застыв, как изваянье,
Он вспоминал свои бессмертные деянья
И не унизился до гнева на того,
Кто в низости своей велел убить его.
Изменою наш царь ему лишь придал славы,
И был последний миг им встречен величаво:
Негромко он вздохнул и, пав на дно ладьи,
Среди толпы убийц окончил дни свои.
Увидев, что на борт Помпей чело откинул,
Из ножен острый меч Септимий гнусный вынул,
И голову отсек, и поднял на копье,
И гордо, как трофей, Ахилле дал ее.
Затем, переходя в кощунстве все пределы,
Злодеи подлые швырнули в волны тело,
И бесприютный прах далеко от земли
По прихоти своей стихии унесли.
Все это с корабля Корнелия видала.
В отчаянье она металась и рыдала,
Но воплем жалостным супруга не спасла,
И руки к небесам бессильно вознесла,
И рухнула, лишась сознания от горя.
А спутники ее, поняв, что только в море
Удастся, может быть, им жизнь свою спасти,