На муку смертную ты мною выдан был,
Но имя, а не плоть твою тиран убил.
Мой долг пред тем, чей трон захвачен гнусным Фокой,
К самой себе меня заставил быть жестокой:
Под топором погиб не ты — мой сын родной.
Злодей дался в обман, что был подстроен мной,
И сжил взамен тебя Леонтия со свету.
(Вздыхает.)
Ах, государь, не ставь в вину мне слабость эту!
За отнятую жизнь хотя бы вздох вернуть
Мне преступлением не кажется отнюдь.
На время заглушить я зов природы властна,
Но голоса лишать ее не тщусь напрасно.
Моей уловкой так был Фока ослеплен,
Что благосклонностью ко мне проникся он
И весь наш дом взыскал щедротами своими,
Но докучать тебе я не желаю ими.
Я тайну от тебя скрывала сколь могла,
Затем что выжидать принуждена была,
Покуда доблестью ты не докажешь миру,
Что, без сомнения, рожден носить порфиру,
И случай нам не даст надежду на успех,
Как дал сегодня слух, что на устах у всех.
Поскольку твой отец, не зная о подмене,
Ничем не подтвердил твое происхожденье,
Боялась я, что, коль о нем скажу одна,
Поверить не дерзнет моим словам страна.
Экзупер.
Тиран Маврикия не сразу обезглавил.
Он казнь сынов узреть сперва его заставил.
Подмену видя, тот хотел ей помешать,
Но было палача уже не удержать;
Когда ж над жертвою секира проблистала,
Расчета обличать обман уже не стало.
Маврикий Феликсу, пришедшему в тюрьму,
О тайне рассказал и дал письмо ему,
Надеясь, что в свой срок тебе твои признанья
Поможет подкрепить подобное посланье.
Недавно в смертный час открылся Феликс мне
И молвил: «Экзупер! Тебе, своей родне,
Я завещаю трон вернуть монарху снова
И за отца отмстить сурово».
Я, тайной завладев, проверил наперед,
Какое действие она произведет:
Слух о тебе пустил, царевич, по столице,
Дал, втайне от тебя, ему распространиться
И, убедясь, что ждет тебя народ давно,
Всех, кто тирану враг, сумел сплотить в одно,
Хоть тем, что знаю сам, не поделился с ними.
В тебе им дорого покуда только имя,
И только этим вот двум женщинам сполна
Известно, что из них содеяла одна.
Ответ на свой вопрос услышал от нее ты
И должен ей воздать теперь за все заботы.
Народ готов восстать, друзья тебе верны,
Тиран дрожит, его клевреты смущены.
Вели же нам страну от деспота избавить
И, низложив его, с позором обезглавить.
Маркиан.
Так поражен я тем, что услыхал от вас,
Что трудно с мыслями собраться мне сейчас.
Я помнил, госпожа, с пелен, что всем обязан
Той, с кем, как полагал, сыновним чувством связан,
Но долг мой больше стал, с тех пор как понял я,
Что, жизнь мне подарив, ты все ж не мать моя.
Однако не хочу благодарить тебя я
Сейчас, когда в таком смятенье пребываю.
Ты знаешь, я любил, и вот сестрой моей
Вдруг стала девушка, что жизни мне милей.
Я обретаю трон, возлюбленной лишаясь,
О том, что потерял, всем сердцем сокрушаюсь,
Противоборство чувств унять бессильно тщусь
И меж отчаяньем и торжеством мечусь.
Но честь велит забыть мне о тоске бесплодной.
Возглавить я готов союз ваш благородный
И скоро, Экзупер, приду к друзьям твоим,
Но дай нам с госпожой поговорить одним,
А сам тем временем устрой все чин по чину,
Так, чтоб, убив отца, вреда не сделать сыну:
Лишь кровь в нем общая с тираном, но из жил
Дурную эту кровь в сраженьях он излил.
Экзупер.
Тебе ответим мы слепым повиновеньем
И будем ждать тебя царевич, с нетерпеньем.
(Уходит.)
Леонтина, Евдокия, Маркиан.
Маркиан.
Я верю, госпожа, что ты была всегда
Своекорыстия презренного чужда
И в тайну не дала проникнуть мне доныне
Лишь по изложенной сейчас тобой причине.
Другие бы сочли все это за обман:
Мол, любит дочь твою царевич Маркиан,
И материнскому тщеславью поддалась ты,
Для чада кровного взалкав верховной власти,
А мне, дабы смягчить печальный жребий мой,
Внушив уверенность, что я твой сын родной.
Но мысль подобную с презреньем отстраняя,
Одно тебе в вину я все-таки вменяю:
Зачем дала мне ты, кого я чтил, как мать,
Кровосмесительной любовью воспылать?
Зачем позволила к сестре питать влеченье?
Леонтина.
Я рассказала б все тебе до обрученья,
Хоть Фока бы и так не допустил его —
Царевну прочит он за сына своего.
Хотела, государь, я, чтобы, движим страстью,
Ты доблестью стяжал себе права на счастье
И, видя, что тебе отказывают в нем,
Бесповоротно стал обидчику врагом.
В своих надеждах я ничуть не обманулась:
Любовь в тебе враждой к тирану обернулась,
Да и рука твоя была б в бою слабей,
Когда бы силу страсть не придавала ей.
Царевич! До конца иди дорогой славы,
И в миг, когда грозит Пульхерии расправа…
Маркиан.
Не лучше ль, чтоб я сам к тому ее склонил,
Чего насилием добиться деспот мнил?
Любя меня, она противилась тирану,
Но в этом смысла нет, раз я ей братом стану,
А кто ж ее руки достойней, чем мой друг?
Леонтина.
Что в голову тебе взбрело, царевич, вдруг?
Маркиан.
Да то, что партии мешая столь прекрасной,
Я, как мне кажется, пойду на риск напрасный
И слишком поспешил, решив возглавить тех,
Чей дерзкий замысел едва ль сулит успех.
Проникнуть к деспоту им не позволит стража.
Но если им убить его удастся даже,
Стыдиться буду я до гроба, что взошел
Ценою низкого злодейства на престол.
Не подобает ли мне, воину, с тираном
Померяться лицом к лицу на поле бранном
И власть законную вернуть себе в бою,
Отмстив тому, кто встарь сгубил мою семью?
Вот это обсудить я и намерен с тою,
Кто из возлюбленной мне сделалась сестрою.
Вы ж обе…
Леонтина.
Государь, постой! Поговорим.
Маркиан.
Мне в этот трудный миг совет необходим,
А у тебя сейчас, прости уж ради бога,
И без Ираклия забот чрезмерно много.
Не сомневаюсь я, что ты честна со мной,
Но наставлений жду лишь от души родной.
Прощай!
(Уходит.)
Леонтина, Евдокия.
Леонтина.
Все путь сейчас мне преграждает к цели.
Себя всесильной мня, бессильна я на деле
И вижу, милостям судьбы теряя счет,
Что прахом замысел мой дерзостный идет,
Как будто некая таинственная сила
Мои усилия свести на нет решила.
Письмо, которое принес мне Маркиан,
Сильней, чем я сама, ввело его в обман,
И сын родителя возненавидел яро,
Но в миг, когда занес он руку для удара,
Природа, вопреки намереньям моим,
Воздвигла тайную преграду перед ним.
Обманут правдой он, но не прельстился ею;
Спасает то, чему душой враждебен всею,
И не предотвратить, но облегчить, боюсь,
Кровосмесительный попробует союз.
Евдокия.
По крайней мере, мать, могла ты убедиться,
Что слух не мною был распущен по столице;
Но я дивлюсь, зачем тебе, чтоб был лишен
Ираклий имени и прав на отчий трон,
К которому вполне способны стать ступенью
Письмо и данное тобою подтвержденье?
Коль Маркиану впрямь достанется престол,
Захочет ли терять он то, что приобрел,
И возвратить, едва назад возьмешь ты слово,
Власть императору наследственному снова?
Леонтина.
Столь любопытной быть не надо, дочь моя,
Но повторяю вновь, что все улажу я.
Пойдем-ка поскорей отыщем Экзупера
И с ним подумаем, какие взять нам меры.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Маркиан, Пульхерия.
Маркиан.
Созна´юсь, госпожа, — тебя зову я так,
Поскольку звать сестрой не приучусь никак, —
Что в дни, когда мечтой отважился подняться
До той, с кем знатностью отнюдь не мог равняться,
Я спрашивал себя, как стал настолько смел,
Что робость пред тобой преодолеть сумел,
И сердце мне в ответ украдкой говорило,
Что есть в Леонтие неведомая сила,
Которою влеком, наперекор всему,
Он за предел, судьбой поставленный ему.
Пульхерия.
Я помню, и сама нередко ощущала,
Что страсть к тебе мою природу возмущала,
Но как любовный пыл я потушить могла,
Коль мать моя сама во мне его зажгла?
Императрица так шепнула в час кончины,
Когда ей дали яд за то, что Фоке сына
Мешала всячески на мне она женить:
«Дочь! Хоть тиран тебя к замужеству склонить
Любыми средствами пытаться будет ныне,
Супруга для тебя дай выбрать Леонтине:
У ней хранится клад, что станет мил тебе».
И Леонтину я приблизила к себе,