На весла сели вновь и принялись грести.
Но им не даст уйти Септимий от кончины.
Злодейство он свершил, но лишь до половины
И, чтоб не потерять плоды своих трудов,
Вслед беглецам ведет полдюжины судов.
Тем временем спешит Ахилла к Птолемею,
И на его трофей народ глядит, бледнея.
Небесный гром гремит в ушах у одного;
Другому кажется: земля у ног его
Разверзлась, чтоб отмстить за это преступленье;
Все стонут в ужасе и умопомраченье,
Затем что чувствуют: безмерная вина
С безмерной карою всегда сопряжена.
Филипп же с мужеством, особо благородным
В рабе, который стал не так давно свободным,
На берегу морском вперяет в волны взгляд,
Надеясь, что они останки возвратят,
И он обряд свершить сумеет погребальный,
И в урну поместит Помпеев прах печальный,
И скромный памятник соорудит над тем,
Чье счастье и успех внушали зависть всем.
Но, вслед Корнелии летя к владеньям Юбы,
Септимий и его наймиты-душегубы
Вдруг видят Цезаря несчетные суда…
Клеопатра.
Да, из Фессалии он сам спешит сюда.
Возмездье близится. Дрожите же, злодеи!
С приездом Цезаря отмщу я за Помпея,
И вас втопчу во прах, и вновь займу престол.
Тиранству вашему теперь конец пришел.
Но восскорбим о тех, чьи имена нетленны,
И на примере их поймем: все в мире бренно.
Тот баловень судьбы, кого своим главой
Считал сенат, глава державы мировой,
Кто римский стяг принес во все три части света
И награжден тремя триумфами за это,
С кем оба консула в последнюю из смут
Делили до конца опасный ратный труд, —
Погиб, едва ему Фортуна изменила,
Из-за Септимия, Потина и Ахиллы.
Тот муж, чей путь земной был славой осиян,
Стал жертвой подлости каких-то египтян,
И царь, что им на трон взведен в былые годы,
Его придворному трусливо предал сброду.
Так кончил жизнь Помпей, и Цезарь в свой черед,
Быть может, тою же кончиною умрет.
Мои предчувствия, о боги, обманите
И, вняв моим слезам, его от бед храните!
Хармиона.
Умолкни, госпожа: подходит царь к дверям.
Те же и Птолемей.
Птолемей.
Ты слышала, сестра, какое счастье нам
Шлет небо?
Клеопатра.
Слышала. К нам Цезарь прибывает,
И больше твой Потин мной не повелевает.
Птолемей.
Все гневаешься ты на верного слугу?
Клеопатра.
Нет, просто им теперь пренебрегать могу.
Птолемей.
Что сделал он тебе? Чем грешен пред тобою?
Клеопатра.
Тем, что мне делал вред, мог сделать — больше вдвое.
Политик ловкий он, а значит, от него,
Кому покорен ты, могла я ждать всего.
Птолемей.
Потин умен, и я его советам верю.
Клеопатра.
А я коварство их познала в полной мере.
Птолемей.
Царь прав, что б ни свершал для пользы трона он.
Клеопатра.
Страх этим правилом твоим мне и внушен:
Им руководствуясь, венца лишил меня ты;
Из-за него Помпей пал в этот день проклятый.
Птолемей.
Я в самый нужный миг сумел удар нанесть,
Не то б на нас уже обрушил Цезарь месть,
Не дав нам времени подумать об отпоре, —
Ты знаешь, как он скор, своим врагам на горе.
Теперь же я тому, кто всех громит в бою,
В дар предложу свой трон и с ним любовь твою.
Клеопатра.
Мой дар — за мной; ты свой готовь, да без привеса,
Как требуют того твои же интересы.
Птолемей.
И, стало быть, твои: у нас один отец.
Клеопатра.
Добавить мог бы ты: равно как и венец,
Затем что я на трон права имею тоже.
Но интересы все ж у нас не вовсе схожи.
Птолемей.
Да, ибо власть свою я не распространил
За рубежи страны, что орошает Нил;
Тебя же, коль тебе сам Цезарь покорится,
Признают Таг и Ганг{24} законною царицей.
Клеопатра.
Я честолюбия, конечно, не чужда,
Но им ослеплена не буду никогда.
Ни к Гангу не влечет оно меня, ни к Тагу.
Я знаю свой предел, и далее — ни шагу.
Птолемей.
И все ж ты не должна удачу упускать.
Клеопатра.
Коль упущу, меня ты станешь попрекать?
Птолемей.
Страсть Цезаря к тебе сулит нам благ немало.
Клеопатра.
Угрозы для тебя побольше в ней, пожалуй.
Но, как к удаче мне сейчас ни легок путь,
Не бойся: не хочу чужого я отнюдь.
Я столь хорошая сестра дурного брата,
Что ни враждой к тебе, ни злобой не объята.
Птолемей.
Не слишком ли ко мне презренья ты полна?
Клеопатра.
Успех — вот от чего зависит нам цена.
Птолемей.
В чем, глядя на тебя, никто не усомнится.
Клеопатра.
Настал и твой черед перед другим склониться.
Птолемей.
Пред тем, пред кем весь мир склонен? Какой тут стыд?
Клеопатра.
Ступай почти его, а он меня почтит.
Ступай же, чтобы в порт поспеть к его прибытью!
Честь твоего венца сумею сохранить я…
Но вот и твой Потин. Подумай вместе с ним,
Как угодить тому, кому покорен Рим.
(Уходит.)
Птолемей, Потин.
Птолемей.
Ей принялся я льстить по твоему совету,
Но только дерзость в ней подстегивает это,
И я наслушался таких обидных слов,
Что гневу своему дать волю был готов.
Еще мгновение — и меч рука схватила б,
И мысль о Цезаре меня не укротила б,
И оказаться б там пришлось сестре моей,
Где б с нею встретился не Цезарь, а Помпей.
Гордячка на меня уже глядит с презреньем,
И если Цезарь впрямь ее поверит пеням,
И если он любовь питает к ней притом,
Я, брат ее и царь, ей сделаюсь рабом.
Предотвратим удар. Тот, кто силен, не станет
Покорно ожидать, пока беда нагрянет.
Исчезнет пусть сестра, чтоб больше не рвалась
Ни Цезаря пленять, ни притязать на власть.
Нельзя же допустить, чтоб заплатил короной
За первый нежный взгляд ей римлянин влюбленный.
Потин.
Нет, иль в цепях пройдешь и ты, скорей всего,
За триумфальною квадригою его.
Как месть твоя сестре не будет справедлива,
Он, чья натура столь, увы, честолюбива,
Что в рабство рада бы всю землю обратить,
Не поколеблется сторицей отомстить
Тебе за ту, кого похитишь у него ты,
И от тоски по ней, равно как из расчета,
Египет разгромит, трон у тебя отняв
И праведный твой гнев к злодейству приравняв.
Птолемей.
Коль я не устраню сестру, она — царица.
Потин.
Попробуй устрани, и твой удел — гробница.
Птолемей.
Рад, чтоб сгубить ее, я буду умереть.
Потин.
Чтоб с радостью сгубить ее, живи и впредь.
Птолемей.
Жить, видя свой венец у ней на лбу всечасно?
Коль скипетр удержать рука моя не властна,
Пусть Цезарем самим он будет в руки взят.
Потин.
Нет, легче у сестры забрать его назад.
Какою пламенной ни полон Цезарь страстью,
Уедет он, и вновь ты завладеешь властью.
Таких, как он, любовь бессильна удержать:
Свое величье им милей приумножать.
Ждет Африка его, Испания — за нею.
Там Юба, Сципион, там сыновья Помпея{25},
И воля Цезаря для мира — не закон,
Покуда не добил всех помпеянцев он.
Не полководцем бы — глупцом его считали,
Когда б, довольствуясь победой при Фарсале,
Он дал противникам, которых разгромил,
Набраться исподволь решимости и сил.
А коль он верх возьмет над ними в тяжбе ратной,
Ему отправиться придется в Рим обратно,
Чтоб граждан отучить от вольности былой
И преобразовать себя изживший строй.