Те же и Никомед.
Никомед.
Все тихо, государь. Едва я появился,
Бунтующий народ тотчас угомонился.
Прусий.
Как? Осквернить дворец присутствием своим?
Мятежник!
Никомед.
Никогда я не был таковым.
Пришел я не затем, чтоб дерзко перед вами
Бряцать разбитыми железными цепями;
Как добрый подданный пришел, чтоб наконец
Со мной спокойствие вернулось во дворец.
И Рим не думаю винить я в преступленье:
Он верен правилам искусства управленья,
Как и не думаю посла его винить
За то, что власть хотел меж нами разделить;
Но только пусть они оставят принужденье.
Верните мне любовь — вернут вам уваженье.
Простите свой народ за тот излишний пыл,
Что из сочувствия ко мне он проявил.
Простите, если был он власти непокорен:
Конечный результат тех действий благотворен.
Не гневайтесь и вы, царица, на народ,
И ваша доброта на пользу вам пойдет.
Я знаю, что к вражде со мною вас толкало:
Вы любящая мать, и возвести Аттала
На трон хотите… Что ж! Позвольте мне, чтоб он
Моим старанием был возведен на трон.
Есть место в Азии для подвигов, и вскоре
Добуду царство я для брата в ратном споре;
Лишь укажите — где, отдайте лишь приказ —
И я короною смогу утешить вас.
Арсиноя.
Принц! Может ли еще быть большею победа?
И жизнь моя и честь в руках у Никомеда,
А победителю все мало: хочет он
И сердцу моему свой диктовать закон.
Мне сердце защитить от вас не удается,
И ныне радостно оно вам в плен сдается.
Три царства покорив, вы победитель вновь,
Отдайте ж мне взамен сыновнюю любовь!
Прусий.
Все ныне предстает и мне в ином обличье:
Да! Столь великий сын и есть мое величье.
Но, принц, откройте нам, кого должны сейчас
Мы все благодарить за то, что вы средь нас?
Никомед.
Он скрыл свое лицо, когда возник нежданно,
Но попросил в залог кольцо, что постоянно
При мне, и обещал прийти сюда опять.
Аттал.
Вам не угодно ли кольцо обратно взять?
Никомед.
О, вижу я теперь, что в ваших жилах тоже
Кровь царская течет; что мы друг с другом схожи,
Что не тщеславный раб сената предо мной,
А брат мой истинный, освободитель мой!
Цепь разорвав мою, вы также разорвали
Те цепи, что и вас и всех обременяли.
Но почему, таясь, все царство вы спасли?
Аттал.
Чтоб доблесть высшую вы проявить смогли;
Чтоб видеть, как ее невидимая сила
С несправедливостью одна в борьбу вступила;
И чтобы наконец, спасая иль губя,
Отдать отмщенью дань за вас иль за себя.
Царица, я молю…
Арсиноя.
Довольно! Вот решенье,
Что, план мой погубив, мне принесло спасенье.
(Никомеду.)
Я рада, что мой сын, не кто-нибудь иной,
Прервал теченье зла, задуманного мной.
Никомед(Фламинию).
Счастливым почитать я всякого посмею,
Коль одарил его Рим дружбою своею;
Но нам не по душе, когда вы вместе с ней
Несете свой закон, связующий царей.
Без рабского ярма хотим мы дружбы вашей,
В противном случае вражда милей и краше.
Фламиний(Никомеду).
Сенату есть о чем подумать, но сейчас
От имени его могу заверить вас,
Что если дружбы нет, то есть расположенье,
Готовность проявить свое к вам уваженье,
И что он славного врага приобретет,
Коль друга верного в вас все же не найдет.
Прусий.
А мы, кому судьба дарует утешенье,
Здесь приготовим все для жертвоприношения,
И, обратясь к богам, заступникам своим,
Попросим их о том, чтоб стал нам другом Рим.
ИЗ РАЗБОРА «НИКОМЕДА»
[…] В восхищении, вызываемом доблестью Никомеда, я нахожу одну из возможностей очищения страстей, о коей не говорил Аристотель и которая, быть может, более надежна, чем то, что он предписывал трагедии, опираясь на сострадание и страх, Любовь к этой восхитившей нас доблести вызывает у нас ненависть к пороку. Величие смелости Никомеда порождает в нас отвращение к малодушию; а благородная признательность Ираклия, рискующего жизнью ради Маркиана, которому он обязан своим спасением, повергает нас в ужас перед неблагодарностью.
Не хочу скрывать, что эта пьеса — одна из тех, к коей я испытываю наибольшую симпатию. Поэтому отмечу в ней только несовершенство финала, который развертывается слишком стремительно, как я уже заметил это в другом месте{147}, и где можно найти несоответствие в характерах Прусия и Фламиния, которые, избрав сперва бегство по морю, неожиданно призывают на помощь все свое мужество и возвращаются к царице Арсиное, чтобы защитить ее и умереть вместе с нею. Фламиний оказывается в довольно трудном положении, видя, как объединилась вся царская семья, несмотря на принятые им меры для ее разъединения и вопреки инструкциям, которые он привез из Рима. Он видит, как Никомед добивается благорасположения царицы и царевича Аттала, коего Фламиний избрал своим орудием, направленным против величия брата, и кажется, будто он вернулся только затем, чтобы стать свидетелем своего поражения. Первоначально я не заставлял их возвращаться в конце пьесы и довольствовался тем, что Никомед, обращаясь к мачехе, выражал ей свое крайнее огорчение побегом царя и невозможностью выразить ему свое почтение. Это не вступало в противоречие с историей, поскольку оставляло под сомнением смерть Прусия, но вкус зрителей, которых мы приучили видеть всех наших персонажей собравшимися вместе в конце такого рода поэм, был причиной подобной перемены, на которую я решился, дабы доставить им больше удовольствия, хотя несколько и отошел от истины.
СЕРТОРИЙ
Перевод Ю. Корнеева
К ЧИТАТЕЛЮ
Ты не найдешь в этой трагедии приманок, обеспечивающих успех театральным произведениям такого рода: здесь нет ни объяснений в любви, ни буйства страстей, ни пышных описаний, ни велеречивых рассказов. Однако пьеса моя не совсем уже разочаровала публику, а имена ее прославленных героев, величие их побуждений и новизна кое-каких выведенных мною характеров восполнили отсутствие названных выше прикрас. Сюжет прост, но охватывает столько общеизвестных событий, изменять которые можно лишь в той мере, в какой это оправдано непреложной необходимостью подчинить их правилам жанра, что мне пришлось быть особенно строгим к себе в смысле места и времени. Так как история не давала мне материала для женских образов, я вынужден был дать волю фантазии и вывел в трагедии двух героинь, равно не противоречащих исторической правде, коей я придерживался. Первая из них — лицо подлинное: это первая жена Помпея, с которой он развелся, чтоб породниться с Суллой, став мужем падчерицы его Эмилии. Развод Помпея подтвержден всеми его жизнеописателями, но ни один из них не сообщает, что´ стало потом с этой несчастною, которая именуется Антистией у всех них, за исключением некоего испанца, епископа Жеронского:{149} он называет ее Аристией, и я предпочел его версию — она благозвучнее. Молчание историков насчет этой женщины дало мне полную возможность измыслить для нее убежище, и я решил, что будет всего правдоподобней, если она найдет его у врагов своих обидчиков; это тем более убедительно, что позволяет добиться сильного сценического эффекта: она доставляет Серторию письма римских государственных мужей, которые Перпенна передал впоследствии Помпею, поступившему с ними так же, как он поступает у меня. Другая женщина — целиком плод моего вымысла, вдохновленного тем не менее самой историей. Последняя сообщает нам, что лузитаны{150} призвали Сертория из Африки, дабы он возглавил их борьбу против сулланцев, но мы не знаем, была у лузитан республика или монархия. Таким образом, ничто не препятствовало мне наделить их царицей, и, чтобы как можно больше возвысить ее, я сделал эту женщину наследницей Вириата{151} (чье имя она и носит), величайшего из мужей, которых Испания сумела противопоставить римлянам, и последнего, если не считать Сертория, кто оказал им сопротивление в иберийских провинциях. На самом деле царем он не был, но властью обладал поистине царской, и все те преторы и консулы, которых Рим слал против него и которых он столь часто громил, питали к нему такое уважение, что заключали с ним мирные договоры как с суверенным государем и законным противником. Умер Вириат за шестьдесят восемь лет до гибели того, о ком я пишу, так что измышленная мною царица вполне может быть его правнучкой или праправнучкой. Разбит он был консулом Квинтом Сервилием, а не Брутом{152}, как утверждает у меня эта монархиня: положившись на вышеназванного испанского епископа, я, к сожалению, повторил его ошибку. Ее легко исправить, изменив несколько слов в единственном стихе, где говорится о победителе Вириата и который должен звучать так: