Едва ль я оттолкнуть его смогу сурово.
Как только стать моим решится он опять,
Я буду полностью ему принадлежать.
Серторий.
Напрасно обольстить себя я дал надежде!
Мне у тебя в душе нет места, как и прежде,
Затем что властвует там до сих пор Помпей.
Добьюсь я, может быть, еще руки твоей,
Но даже если он к тебе не возвратится,
Мне в сердце у тебя вовек не воцариться.
Аристия.
Что в этом за беда, коль долг свой помню я
И при такой жене прибудет мощь твоя?
Ужель опустишься ты, вождь, до притязаний
На знаки нежности? Ужели пыл лобзаний
Важнее для тебя того, что я в борьбе
Могу быть первою помощницей тебе?
Оставь для мелких душ, всегда судьбе покорных,
Игру вздыханий, клятв и ласк полупритворных.
Мы наши жребии с тобой соединим,
Чтоб отстоять сумел свою свободу Рим.
С твоей политикой мое сольется мщенье,
Чтоб в этом обрела республика спасенье.
Но к славной цели мы лишь через брак придем.
Я многого хочу — и спору нет о том,
Однако чтобы я Помпею отказала,
Понадобится днесь мне тоже сил немало.
Так пусть остатком их распорядится тот,
В сравненье с кем никто из римлян не идет.
Серторий.
Себя великим я не мню.
Аристия.
На это имя
Ты право заслужил деяньями своими.
Изволь, считай его чрезмерной похвалой,
А все же выше ты, чем мой супруг былой.
Серторий — вождь, Помпей — один из подчиненных.
Приказы ты даешь, лишь исполняет он их,
И оскорбил его сильнее, чем меня,
Диктатор, на другой насильственно женя,
И в рабство ввергнут был он, разведясь со мною,
Тогда как вознесусь я, став твоей женою.
Но извинить меня прошу за эту речь —
Мечтаньям я себя позволила увлечь.
Сказать уверенно я не могу доселе,
Что из моих надежд получится на деле,
И слишком дерзкими их вынуждена мнить,
Покуда будешь ты молчание хранить.
Сейчас зависит все от твоего ответа.
Серторий.
Что б ни ответил я, чем нам поможет это?
Что в уверениях моих за прок тебе,
Коль не уверена ты, госпожа, в себе?
Считаю брак с тобой я для себя желанным,
Чту тех, чья помощь стать должна твоим приданым,
И убежден, что, коль поддержат нас они,
Низвергнем деспота мы в считанные дни.
Но опасаюсь я, что не меня — Помпея
Капризно наградит судьба рукой твоею
И что, как загодя не трудно угадать,
Мне обещают все, чтоб ничего не дать.
Аристия.
Когда бы по любви искал моей руки ты,
«Возьми ее, — тебе сказала б я открыто. —
Что б ни решил Помпей, промедлил слишком он».
Но раз наш брак отнюдь не страстью нам внушен,
А лишь политикой высокой, не посетуй,
Коль честно объясню, что ты женитьбой этой
Миллион приверженцев, быть может, обретешь,
Но без нее куда как больше их найдешь.
Коль вспыхнет страсть ко мне в Помпее с прежней силой
И он расстанется с Эмилией немилой,
При жизни Суллы в Рим ему заказан путь,
И выход у него один — к тебе примкнуть.
Став мужем мне, сплотишь под стягами своими
Ты все достойное, что уцелело в Риме;
Но если руку я Помпею вновь отдам,
В твой лагерь перейдет он, сверх того, и сам,
А вслед за ним его друзья и ветераны,
Опора главная свирепого тирана, —
Уж коль не все они, так бо´льшая их часть
От своего вождя едва ль дерзнет отпасть.
Когда ж Серторий Рим возьмет с Помиеем вместе,
Ты, Сулла, мне сполна заплатишь за бесчестье.
Заранее дрожи! Печален твой удел,
Коль отберу я то, что ты украсть сумел.
Помпея ты согнул, унизил, обесславил
Тем, что пойти в зятья к твоей жене заставил{161}.
Но если в нем еще жива ко мне любовь,
Честь и достоинство себе вернет он вновь,
И предпочтет твоим цепям мои оковы,
И взыщем мы с тебя наш общий долг сурово.
Но время у тебя, Серторий, красть грешно.
Ты знаешь все. Решай. Я повторю одно:
Коль скоро побужден ты к браку только страстью,
Я тотчас на него готова дать согласье.
Взвесь доводы мои, покуда есть досуг,
Но помни: нужен мне защитник и супруг,
Чтоб жить здесь, не боясь, что я одна из пленных,
Которых выдают, когда идет обмен их;
А раз ничтожеству не стану я женой,
Лишь ты или Помпей владеть достойны мной,
И мне…
Серторий.
Прими его и вынуди к признаньям.
Аристия.
Прощай! Благодарю, что внял моим желаньям,
И верь: не пощажу я для успеха сил.
(Уходит.)
Серторий.
А я велю, чтоб гость с почетом встречен был.
О боги! Вот теперь скажу, не обинуясь:
Как тягостно любить, расчету повинуясь,
И сколько должен мук политик испытать,
Чтоб, страсть к одной тая, другой супругом стать!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Вириата, Фамира.
Вириата.
Пора с Серторием, Фамира, объясниться,
Иль буду я должна пред римлянкой склониться.
Ее, изгнанницу, ему настолько жаль,
Что обо мне теперь он думает едва ль.
Напрасно тщусь ему я красноречьем взгляда
Поведать то, о чем сказать словами б рада,
И женихов-царей гоню напрасно с глаз,
Чтоб не боялся он, что ждет его отказ, —
В ответ молчание, и не могу постичь я,
Застенчивость тому виной иль безразличье,
И самолюбие больней день ото дня
Язвит огнем стыда и ревности меня.
Фамира! Мне самой с ним говорить невместно.
Так расскажи ему… то, что тебе известно, —
Что только он оплот престола моего
И всем царям в стране я предпочту его.
Достоин он один того, чтоб Вириата
С ним будущность свою связала без возврата.
Открой ему, что я желаю всей душой
Посредством брака с ним престол упрочить свой.
Добавь… Но не нужны все эти наставленья
Тебе, в чьем столько раз я убеждалась рвенье.
Фамира.
Считаю, как и ты, его великим я,
Но, признаюсь, дивит меня любовь твоя.
Я что-то, госпожа, не слышала доныне,
Чтоб возраст пожилой ценили мы в мужчине
И чтоб покрытое морщинами чело
Зажечь в красавице любовный пыл могло.
Вириата.
Моими чувствами не пыл любовный правит.
Вовек он их себе на службу не поставит.
Я одного хочу — свою умножить власть,
И не поработит меня слепая страсть.
В Сертории люблю я гений полководца,
Что со вселенной всей помог ему бороться,
И лавр, обвившийся вокруг его висков,
И взор, который страх вселяет в смельчаков,
И длань, путем побед ведущую дружины.
На солнце доблести невидимы седины.
Дивясь достоинствам, не смотришь на года.
Кто всемогущ, тот мил нам, женщинам, всегда.
Фамира.
Но неужели нет меж нашими царями,
Тебе немилыми твоими женихами,
Таких, кого себе могла б ты ровней счесть,
В ком и достоинства, и мощь, и доблесть есть,
И кельтиберский царь, иль, скажем, турдетанский{162}
Не в силах управлять державой лузитанской?
Вириата.
Да, в силах, если б ей грозил сейчас не Рим,
А лишь какой-нибудь царек, подобный им.
Но властен только Рим нас защитить от Рима,
И римлянина взять должны себе в цари мы,
Коль скоро жаждем ход событий изменить
И в нашу сторону весы судьбы склонить.
Едва лишь алчный Рим, владыкой мира ставший,
Взял под руку свою наш край, ярма не знавший,
Все иберийские цари до одного —
Рабы под именем союзников его,
И всякий раз, когда они восстать дерзали,
В неволе страны их все глубже погрязали.
Чего добились тем, что подняли мятеж
Непобедимые и славные допреж
Мандоний доблестный, Индибилис бесстрашный?{163}
Того, что в первой же погибли рукопашной.
На что уж Вириат, мой предок, был велик,
Но и его разгром в конце концов постиг.
Хоть в десяти боях он вражьи смел отряды,
Трех преторов пленил, сто раз отбил осаду, —
Взошла Сервилия счастливая звезда
И Вириатова затмилась навсегда.
Великий этот царь утратил жизнь в сраженье,
И не избег его народ порабощенья,
И Рим досель бы нас тиранил, если б нам
В лице Сертория вождя он не дал сам.
С тех пор как править стал изгнанник этот нами,
Мы всюду верх берем над римскими войсками,
И вот уж десять лет бессильны нас смирить
Те, что себе весь мир сумели покорить,
А ныне, трупами Испанию усеяв,
Скрываются от нас под сенью Пиренеев.
Не будь Сертория, все было бы не так.
У нас царек царьку всегда заклятый враг
И никогда ничье главенство не признает.
Фамира.
Но как же римлянин себе их подчиняет?
Вириата.
Он притворяется их ровней — не главой,