Но подданными быть вовек ее сынам!
В безмерном чаянье прибыв из дальней дали,
Могучие цари ее руки искали,
А ныне ты велишь дать эту руку ей
Простому смертному, отвергнув всех царей!
Мне навсегда позор, ей стыд и униженье.
Но если, господин, за верное служенье
Ты хочешь мне воздать, вступив со мной в родство,
Союз моей сестры и сына твоего
Всем будет по душе. Твои отцы и деды
Парфян учили жить под знаменем победы,
Так пусть не думает в грядущем твой народ,
Что кровь поверженных в его царях течет.
Брак, что задумал ты, спокойствию опасен:
Волнуются войска, их ропот громогласен,
А люд простой твердит, что никакой приказ,
Будь победителем не ты, а Артабаз,
Не поразил бы их ударом столь нежданным.
Страшнее, чем война, подобный мир армянам.
Все толки я пресек, но, внемля их словам,
Войну, не этот мир, ты предпочел бы сам.
Ород.
Ты мне передаешь их болтовню о мире
Не для того ль, чтоб сесть на царский трон Пальмире?
Заране милости не для того ль просил,
Что дерзновенно стал главой мятежных сил?
Кто побеждает Рим, царя дарует троном,
Тому доступно все, наперекор препонам,
Но все меняется, и доблестный герой
Игрушкою судеб становится порой.
Я договор скрепил и верен договору:
Царевна по душе царевичу Пакору,
И более того: меня он поддержал.
Не скрою, что Фрадат{183} Пакору угрожал,
И опасается теперь наследник брата,
Как в прежние года я — козней Митридата{184}.
Фрадат честолюбив и, злобу затая,
Стремится…
Сурена.
Помнит он, что долг свой помню я,
Что я тирана сверг, что мной мятеж подавлен,
Что…
Ород.
Ты за это все заслуженно прославлен,
Но, пусть венец и трон мне подарил твой меч,
Моею дочерью ты вправе ль пренебречь?
Сурена.
Не пренебречь, о нет, но знать — ее достоин
Царь, а не подданный, властитель, а не воин.
Освободи меня, со службы отпусти,
И я к владычеству пробью себе пути.
Кто повергает Рим, царя дарует троном,
Тому доступно все, наперекор препонам —
Не так ли ты сказал? Дай, господин, мне срок,
Дабы Мандане скипетр вручить Сурена мог,
Дабы венчал ее коленопреклоненно!
Мне сам назначь страну — и, верой окрыленный,
Помчусь престол добыть или костьми полечь.
Тогда не спросишь ты, как смею пренебречь
Твоею дочерью. Но, повторяю снова,
Я только подданный, и жребия другого
Не жду, и за тебя умру сто раз на дню,
Но царственную кровь своей не замутню.
Ород.
Не знаю, что таит смирения ограда,
Но откровенно нам поговорить бы надо.
Да, ты мой поданный, но столь при том могуч,
Что в мире для тебя нет недоступных круч.
Ты именем моим двух областей правитель,
И каждая из них — бесчинных сил обитель:
Там буйство ярое всегда кипит на дне…
Над ними властен я, пока ты верен мне:
Они, признав тебя своим вождем надежным,
При верном верные, восстанут при мятежном.
Да что и говорить! Как я, так царь любой
Хотел бы свой удел соединить с тобой.
Победа для тебя привычкой стала ныне,
И даже гордый Рим дрожит в своей твердыне.
Ты жаждешь ли блеснуть, в меня ль вселяешь страх,
По десять тысяч душ всегда, как на часах,
Стоят вокруг тебя. Не велика ли свита?
Сурена! Я сейчас скажу тебе открыто:
Мне будет видеться в тебе опасный враг,
Пока с Манданою тебя не свяжет брак.
Сурена.
Но чем я заслужил такое недоверье?
Кто обвинит меня в преступном лицемерье
Или подкупности? Властитель! Сколько раз
Успел бы подкупить меня и тот же Красс
И Митридат…
Ород.
К чему о Митридате с Крассом
Опять заводишь речь? Пусть слава зычным гласом
Несет тебе хвалу — я ей велел трубить:
Я должен помнить все, ты ж должен все забыть.
Признательность за трон меня с тобой связала,
Твердить об этом мне, тебе ж молчать пристало.
Я благодарностью свою наполнил грудь,
Я памятлив, но ты назойливым не будь.
Сурена.
К судьбе моей сестры хочу вернуться снова.
Ты мне сказал, что долг — непрочная основа
Для верности. Пусть так! Но ничего прочней
Сестры-владычицы, племянников-царей —
Родства столь близкого — меня с тобой не свяжет.
Тогда уже ничто меж нас двоих не ляжет,
И — в нынешний ли день, в грядущие ль года
Мы будем заодно во всем, везде, всегда.
Ород.
Ты хочешь, чтобы я свое нарушил слово
В канун таких торжеств, когда к ним все готово?
Чтоб друга сделал вновь противником своим
И в нем союзника обрел вторично Рим?
Пусть, зубы сжав, Пакор на это согласится —
Что скажет дочь царя? И царь на что решится?
Сурена.
Не думай о царе — тут я берусь помочь.
Ручаюсь за отца, ручаюсь и за дочь.
Что, кроме горести, ей в этом договоре?
Она царевичу открылась в разговоре,
С какими чувствами ждет завтрашнего дня.
Еще одно скажу, и ты поймешь меня:
Ей мил другой.
Ород.
Кто он?
Сурена.
Назвать не захотела,
Но о любви своей она сказала смело,
Сказала о мечте расторгнуть договор,
Что проклял твой народ, как бремя и позор.
Ород.
Мне у народа ли спросить иль у Сурены,
Чью кровь я вправе влить своим потомкам в вены?
Чтобы решить вопрос иль огласить приказ,
Не до´лжно ль мне просить совета всякий раз?
Что ж, если страсть сильна в царевиче к Пальмире,
Пусть с Эвридикой рвет, не думая о мире:
Получит от меня согласие Пакор,
Потом уже решим, как отвратить раздор.
А ты, проникнутый униженностью странной,
Отвергший наотрез союз с моей Манданой,
Возьми себе жену по вкусу и под стать,
Но бойся повод мне для подозренья дать
В недобрых замыслах. Жду быстрого ответа,
Дабы найти покой и позабыть про это.
Сурена.
Я не решил еще, кого избрать.
Ород.
Реши,
Не то я сам решу. Сурена, поспеши!
Сурена.
Но если, господин, я был бы обесславлен,
Когда б открыл тебе, куда мой взор направлен?
Ород.
Иди и не забудь: любя иль не любя,
Сегодня же реши, с кем свяжешь ты себя.
Тем временем займись царевной Эвридикой.
Внуши, что надлежит и ей, прекрасноликой,
Свою обязанность исполнить без причуд.
Добавь еще, что царь бывает в гневе крут.
Твою сестру сюда я вызвал для дознанья,
С ней общие ль у вас мечты и притязанья.
Сурена уходит.
Ород, Пальмира.
Ород.
Пальмира! Поразил меня сейчас твой брат:
Не только доблестью, он и умом богат;
Признаюсь, от него не ждал такого блеска.
Он дочь мою отверг столь здраво и столь веско,
Что пусть я с ним суров, недружелюбен был,
Но в правоте своей меня он убедил.
Я понял, любит он кого-то, но кого же?
Кто из прелестных дев Сурене всех дороже?
В безмерной щедрости на чей принес алтарь
Союз, которым бы гордиться мог и царь?
Пальмира.
Он холоден ко всем, казалось мне.
Ород.
Напрасно!
Царевна между тем призналась громогласно,
Что кем-то издавна душа ее полна.
Тебе известно — кем, с тобой она дружна.
Пальмира.
Но даже если мне она открыла душу,
Ужель ее предам? Доверие нарушу?
Честь запрещает нам измены совершать.
Ород.
Не думаешь ли ты, что волен разрешать
От всех запретов царь? Но вот мое решенье:
Не на руку и мне сей тайны разглашение,
О ней не говори, зато свою открой.
Пальмира.
Свою? Но у меня нет тайны никакой.
Люблю по-прежнему с неизъяснимой силой
Того, кто был всегда мне дорог.
Ород.
Но помилуй,
Ты так слаба душой? Нет у тебя стыда?
Он разлюбил, а ты, ты любишь как всегда!
Пальмира.
Не слабодушие — величье духа в этом.
Всю нежность подарить, связать себя обетом
С властителем своим — какой же тут позор?
Царевич на меня когда-то кинул взор
И сердце подарил… О, я была любима,
И память этих дней вовек неизгладима,
Когда он, доблестный, он, воплощенный пыл,
Ответной нежностью меня воспламенил!