Все боялись Шпалика, а они – «кошельки» – больше прочих, для них Шпаленков был монстром (его звали Терминатором, когда он появился на дверях ресторана «Сатурн»). Во времена талонной системы он крышевал водочный бизнес в Коплях, его уважали; он был при каких-то блатных телохранителем, ему принадлежали видеосалоны и киоски, он ездил на черном «Ягуаре». Я видел раз, как он нарочито медленно ехал с открытым верхом по улице Карла Маркса, из динамиков гремела The Final Countdown. Улицы Маяковского, Некрасова, Герцена – там он царствовал, мог остановиться, навести на тебя взгляд, подойти к твоему столику, положить руку на плечо и спросить невидимого собеседника: «Вы знаете этого человека? – и, покачав головой отрицательно, будто услышав ответ невидимки, говорил: – Да вот и я не знаю и спрашиваю себя: кто этот фраер, а? И что он здесь делает? И почему я его не знаю?» В такую минуту ужас охватывал всех присутствовавших при этой сцене, ужас брал за яйца каждого, он оседал в сердцах, камнями резал почки и желчные пузыри много лет после того, как Шпаленков перестал быть Терминатором, Царем, Булавой, превратился в мирного ленивого пьяницу, просравшего и ломбард, и киоски, лавки мясные и алкогольные, точки с травой и бухлом, и баню, и видеосалоны, словом, все. Сгорел Шпала, когда пошел в рост – его сделали наместником краснодарской мафии в Эстонии, он потерял над собой контроль, лютовал, о тех временах ходили легенды… Что было правдой, а что ложью, сказать невозможно. Судьи тоже не разобрались. Он отсидел пять или шесть лет за соучастие в убийстве, злонамеренность которого, кажется, доказать не смогли (выпытывали что-то, убивать не хотели, у жертвы остановилось сердце), – после отсидки оказался не у дел. Время убежало вперед: видео было в каждом доме, киоски снесли, менты стали неподкупными, шлюхи научились тихариться, да и улицы, где он властвовал когда-то, переименовали. И вот, спустя двадцать лет, он всплыл тут, в Пыргумаа, его подняла из мертвых Альвина Кирс, в прошлом хозяйка печально знаменитого агентства по недвижимости. Когда я рассказал о ней Леночке, она прикрыла от ужаса рот и прошептала: «Не езди туда больше. Это ужасная женщина, ужасная! Ты и представить себе не можешь, какая она чокнутая!»
Выяснилось, что в конце девяностых Леночка нанималась к ней на работу. Кирс нужна была секретарша со знанием английского. Лена ее так очаровала, что Кирс предложила ей в подарок свою шубу. Лена отказалась, но Альвина набросила ей шубку на плечи, усадила Лену в джип, воскликнула: «А теперь мы едем в собор Александра Невского! Мы вдвоем! Мы – вместе!» – и понеслась с бешеной скоростью. Ее не останавливали, потому что все менты знали ее машину, и она всех ментов знала, и всех бандитов. Говорили, будто она в Питере тоже занималась недвижимостью, и куда более успешно: войдя в сговор с работниками «скорой помощи», она захватывала квартиры умерших пенсионеров. Все шло как по маслу: пенсионеры мерли как по заказу – империя Альвины росла. Но что-то где-то замкнуло, кто-то кого-то не понял, и схему раскрыли, был громкий процесс, врачей или медбратьев посадили и, кажется, убили кого-то (из мести как будто), ей пришлось бежать. Она быстро нашла себе в Эстонии мужа. Очень может статься, что он ее поджидал с готовностью дать ей свою фамилию. По своим повадкам господин Кирс мало чем отличался от нее, они были даже внешне похожи: оба коротконогие, крепко сбитые, с большими ртами и маленькими лбами. Все это было давно и почти легенда. Однако то, что мне рассказала Лена, легендой не было. Когда они подъехали к собору, Альвина Кирс припарковала машину слева от собора, где могли парковаться только служащие, выскочила из машины в коротких брючках песочного цвета и сандалиях со змейкой: «Я купила их в Египте, – хвасталась Кирс, задирая ноги, – смотри, какие! из натуральной змеиной кожи!» На ее шее болтались толстые золотые цепочки, она шла в собор с непокрытой головой, в открытой кофточке и в сандалиях прямо по гололедице: «А холода я с детства не боюсь. Я – морж». Едва поспевая, Лена пыталась ей объяснить, что она никак не может принять ее подарок и вообще не собирается у нее работать (надо возвращаться в Москву, сказала Лена себе, тут одни психи), но сумасшедшая не слышала, что говорила Леночка, женщина-танк шла на собор и, блистая золотом, бренча браслетами, кричала, что Леночка правильный сделала выбор, ей повезло… «Тебя мне послал сам Господь Бог! Он благоволит мне, а значит, и тебе. Это объявление ты прочитала не случайно. Это судьба! Скоро ты поймешь, как тебе повезло! Я для тебя сделаю все. Больше, чем сестра для сестры сделает. У тебя все будет – муж-красавец, золота много, квартира, дом, машина! Будешь летать по всему миру – как я! Эй, стойте! – вдруг крикнула она, заметив двух монахинь, поднимавшихся по ступеням собора. – Вы что! Охуели? – Она схватила одну из монахинь за грудки. – Ты что, срамница! Титьки-то заправь! Ишь, соски-то выкатила!» Кирс принялась тянуть плотную одежду монахини, которая, как отметила Лена, была укутана с головы до пят. Монахиня решительно сопротивлялась. Сжав губы и часто моргая, она отдирала руки напавшей на нее Кирс. Началась возня. Кто-то вскрикнул. Воспользовавшись заминкой, Лена бросила шубу прямо на ступени храма и побежала.
Альвина Кирс была осуждена на десять лет за заказное убийство конкурента, потеряла на зоне руку (за что ее прозвали Нивалидой), досрочно освободившись, унаследовала от мужа (инфаркт миокарда) земли в Пыргумаа. Пока она сидела, ее муж вел ожесточенные войны, завоевывая хозяйство за хозяйством. Он был маленьким корольком в Пыргумаа и имел много связей в Таллине, связи тянулись далеко, и власть его крепла. Он мечтал превратить этот поселок в Нью-Васюки, все прочие жители хотели жить тихо, не тревожа своих предков на кладбище, а Кирс хотел вместо фабрики построить Диснейленд (у него были свои представления о «Диснейленде», например, он говорил: «У нас здесь будут танцы-шмансы-девочки – Диснейленд!»), вместо кладбища – торговый центр, с бутиками и редкими товарами, доставленными прямо из Парижа. Кирс был в прошлом пилотом, он коллекционировал оружие и бронетехнику. У него был свой собственный кукурузник, на котором он любил полетать, чтобы развеять тоску. Никто не знал, когда он потерял над собой контроль. Говорили, будто это случилось в восьмидесятые, после того как его бросила жена и увезла ребенка. Он их любил, стал пить по-черному, а потом получил наследство и – деньги идут к деньгам – в нем проснулся дух предпринимателя, он пускался в самые авантюрные дела с очень опасными людьми, ничего не боялся, нырял за чертями в омут и выныривал со слитком золота в зубах. Его справедливо считали сумасшедшим; он был очень вздорным и эксцентричным, мог запросто ударить человека в лицо, ни слова не говоря о причине; однажды он чуть ли не до смерти загонял участкового. Они что-то бурно обсуждали, затем Кирс прыгнул в машину и погнал его по строительной площадке, он ловко водит и красивые, говорили очевидцы, нарезал круги, полицейский едва поспевал уворачиваться и отпрыгивать, весь в грязи, он дернул в поле, что было совершенно напрасно, надо было в овраг прыгать, уж туда точно Кирс на своей дорогой машине нырять не стал бы, но полицейский опрометью помчался в поле, а там для Кирса было самое раздолье – уж тут он его так гонял, так гонял… а потом в раж вошел и начал палить по нему из пистолета! Полицейский обделался и посреди поля на коленях молил о пощаде. Причины, по которой все это произошло, не знал никто. Могло и не быть причины. Что Кирсу стоило наброситься на человека! Он и не такое вытворял, и никто ничего не делал, все хотели (чуть ли не вся страна), чтобы эти проблемы решали сами жители Пыргумаа, потому что они – такие люди, они так живут, и они имеют право на то, чтобы самим разбираться в своих делах.
Овдовев, Альвина взялась за дело с размахом барыни, которая не имеет представления о размерах своего состояния и, потеряв берега, руководствуется только одной целью – угодить себе и всех вокруг поразить: чтоб завидовали! Она затевала ярмарки, заманивала людей на пивной фестиваль, устраивала соревнования по барбекю и многое другое. Так возник луна-парк, который быстро был брошен и забыт. Так возникло фермерское хозяйство с парниками, в которых еще остаются кадки с корнями тропических растений. Была попытка устроить и зоопарк, и бордель, и казино… Словом, всего понемногу пробовала Кирс, развлекала себя как могла. «Богатство с собой в могилу не унесешь», – говорила она, плача на своем троне в похмельном бреду, а ее обмахивали прислужники, которыми она себя окружила, – у нее была большая свита из завистливых, вечно пьяных развратных подруг, их любовники становились ее любовниками, работники превращались в рабов, она искала самых странных людей, чтобы они ублажали ее плоть и будоражили воображение, и такие люди сами ее находили, они ехали в Пыргумаа, словно чуяли, что на них тут спрос. По этой узенькой стезе к ней забрели карлик Тёпин, костюмер Петухов (про него говорили, будто у него есть врожденный дефект, которым он якобы пленяет женщин, – я до сих пор не знаю, что это за дефект), за собой привел хореографа Блюкмана (у этого член большой – я сам видел). Приличные люди ехали сюда неохотно, и только затем, чтобы устроить себе встряску, потому что здесь, как в девяностые, можно было ожидать чего угодно, здесь могли сжечь твою машину, нанести увечье или, если Хозяйке твое лицо показалось подозрительно знакомым, могли устроить допрос. Да и в прежние времена место слыло проклятым. Говорят, что еще в Средние века тут построили церковь, а затем обнесли ее крепостной стеной, после того как церковь сгорела дотла, построили башню, в ней правил какой-то безумный охотник за ересью, который сидел на бронзовом троне, с людей кожу сдирал и ведьм жег. Легенд было много, и разного рода слухи ходили в народе об этом поселке. Во все века, и даже в наше скорострельное время, чуть что, людям мерещатся привидения, потому никто не удивился, когда в здании текстильной фабрики появился Театр ужасов. Вскоре маленькая мясная мануфактура