Охота в Лабиринте стоила особенно дорого, потому нам за ходку давали пятьдесят евро: за то, что спустился в этот смрад и мрак, я получал пятьдесят, а дальше почасовая. Дылд не брали – потолки низкие. Я ростом не велик, не широк в плечах, мы ходили вдвоем с Кустарем и трусоватым коротышкой. Кустарь ковылял вперед, я за ним, Коротышка за мной, Эркки оставался в хвосте, прятался, следил за порядком и регулировал свет. Теперь все это пошло на убыль, аттракционы переживают закатные деньки.
Я раньше знал Лабиринт наизусть: где кто стоит, какая кукла когда пошевелится. Мы их тоже боялись, во мраке все обретает свою собственную значимость. Попривык потихоньку. Изо дня в день спускаясь в темень, приучаешься чувствовать копчиком. Я наловчился ускользать от охотников, водить их за собой и обходить ловушки. Я знал, где можно дать себя убить так, чтоб удобней упасть, на сундук или чемодан, на ящик с песком или на перевернутую бочку; заранее стелил себе ватник или мешки. Охотник преследовал меня, палил мимо, я выворачивался, убегал до поры, пока не входил в мертвый тупик; довольный, он верил, что подловил меня, не понимая, что я сам подставляюсь. Шлепок в лицо, мои стекла заливает краской, я падаю… но не в воду, не на кучу битого хлама, не на каменный пол, я не заваливаюсь на манекен, не обрушиваю столешницу с черепами, свечками, бутылками и колодой карт, я знаю, куда и как упасть. Петляя, я приводил стрелка к ловушке, прятался в ящик с песком, а на стрелка выскакивал лохматый, на большую мочалку похожий хохотун, охотник палил в куклу, а я смеялся. Я завлекал их на старуху с косой, она из шкафа противно вываливалась, дверца хлопала, я закрывался в гробу и лежал, прислушиваясь к шагам и лязгу старушечьих костей; выстрел, проклятия, недоумение – куда он делся? Да, было весело. Лабиринт был для меня не сложнее супермаркета, я мог по нему передвигаться с закрытыми глазами. Недолго длилась моя лафа, что-то около трех месяцев. Споткнулся раз, оступился другой – и распухло колено, старая травма, ходил к хирургу, две недели сиднем сидел, с палочкой два месяца хромал. Нет, эти игры не для меня, сказал я себе и попросился в Инструментальную: денег мало платят, но я же здесь не за этим.
Я потихоньку обживаю мою Инструментальную, на полках появляются книги, на стенах фотокарточки, рисунки; плакат BAUHAUS: Bela Lugosi’s Dead и репродукция Питера Брейгеля Старшего «Битва Масленицы и Поста» висят поверх афишки, которая называется «Вампир из порохового погреба». На ней в костюме Дракулы обнимает обнаженных шлюшек Хореограф Блюкман, из-за его плеча выглядывает костюмер Петухов, а в ногах у них валяется Тепин. Это было ужасно пошлое представление, но, несмотря на пошлость, я смотрел его три раза, и, если б Хореограф не скуксился, я бы и дальше смотрел, потому что каждый раз воображал что-то свое. Если б злосчастный гном не увел идею у Кустаря, и спектакль был бы другим, и не пришлось бы прятать афишу. Тёпин все придумывал под себя, чтобы как-нибудь поучаствовать в этой репризе, или не знаю даже как назвать это действо… может, так: эксклюзивное представление для тринадцати персон, разыгранное тремя актерами в пороховом складе (подвал старой крепости) в стиле horror porn.
Погреб показал нам Кустарь. Как-то мы пили у него вино, он взял факел и, подмигнув, сказал, что сейчас нам покажет кое-что, и открыл маленькую дверцу, за которой, как я предполагал, был туалет, но там была длинная винтовая мрачная лестница, пахло сыростью, он зажег факел:
– Внимательно, ступеньки крутые…
Я включил телефончик, Эркки зажег фонарь, стены были узкими и сильно шершавыми – плитняк.
Мы пришли к разветвленной галерее, которая шла полукругом, огибая обломки стены. По надтреснутым ступеням спустились на маленькую уютную площадку.
– Осторожней тут, – говорил Кустарь, – и пригибайтесь, тут арка.
Мы встали в полукруг, осмотрелись – из земли торчали остатки стены старой крепости, валялись свежие обломки и мусор.
– А что над нами, как думаешь? – спросил его Эркки.
– Так это, совершенно определенно можно сказать, что мы в погребе пожарной башни. Башню-то переделали. Была боевая, а стала пожарная. Я уверен, что это пороховой погреб. Тут многое о том говорит, хотя бы пол черный, это все порох впитался…
– Хорошо, мрачно…
– Эркки, ты не улавливаешь мою идею, – сказал Кустарь, – это театр, идеальный театр ужасов.
Как только он это сказал, мы поняли, насколько он был прав: это действительно был идеальный театр ужасов.
Кустарь воткнул свой факел в трещину между глыбами в стене, достал из рюкзака еще два факела, один закрепил обломками, другой дал мне, зажег их. Взбежал на галерку и, торжественно обведя руками подземелье, воскликнул:
– Ну, бригадир, что ты видишь?
– Да… – говорил Эркки. – Хм, чувак, а у тебя глаз…
– Ну так!.. Идеальная сцена!
– Сделать деревянный помост, поднять сантиметров на -дцать…
– Да, можно и на метр, чтоб под сценой оставалось пространство – кто знает, какие сюрпризы понадобятся…
– А ты дальновидный…
– Ну так!..
– Или ты уже и представление придумал?!
– Есть кое-что на уме, а то… Я ж не просто так кукол делаю, я думаю, как и что поставить, что одна кукла может другой сказать, как их расположить… А тут такую сцену забабахать можно – ум ошалеет! Когда увидят… А звук, слышишь? Э! Эй! – крикнул он, и мы услышали небольшое эхо. – Эхо, вот. Акустика недурная, и ее можно улучшить, пустить всякие поскрипывания, голоса, стоны… А? Саму картину я тоже представляю, смотреть на эту сцену будут отсюда. – Он пошел по галерее, все охватывая руками, пугая летучих мышей и срывая паутину. – Вот это все пустое, тут поднять стену, сделать амбразуры, в которые мы вставим такие глазки, как в peepshow, сделаем кабинки, чтобы была приватная атмосфера. Поднять стены – раз плюнуть. Что меня беспокоит, так это вот – руины эти, завал, и насколько это все опасно, я не знаю, может, рухнет, а может, и не рухнет… Кто знает… В идеале было бы разгрести завал, сделать вход из башни сюда, чтоб клиент входил в башню и через кассу шел сюда на галерку по длинному коридору, где тоже можно что-нибудь придумать. А на входе посадить Тёпина билетером…
Но Тёпин спутал все карты, он оказался хитрей Кустаря. Прознав о пороховом погребе, он пошел к Шпале с новой идеей, которая якобы целиком принадлежала ему, и рассказал о peepshow. (Если бы Кустарь не вспомнил это слово и не повторял его на каждом углу, думаю, карлика никогда не посетила бы идея сделать в руинах порнотеатр.)
– Порнотеатр, говоришь? – спросил Шпала на экстренной летучке, которую собрал ради нового замысла – они чертовски нуждались в оживлении бизнеса. Нивалида тоже пришла, ей Шпала пересказал идею карлика, она хотела посмотреть сама, как тот будет рассказывать.
– Ну, Тёпин, ты даешь! Ай! – воскликнула неприлично хозяйка, шлепая одной рукой по столу. – Ну, и как это ты такое придумал, а? Озабоченный ты наш! Тебе что, баб не хватает? Сними вон себе – разве ты мало получаешь?
– Дело не в этом, Альвина Степановна, дело совершенно не в том, чего хочу я как мужчина.
– Ой ли, Тёпин? В чем же дело тогда, несчастный ты мой?
– Дело в искусстве, Альвина Степанна! Дело в спектакле, который я хотел бы поставить.
– Ну, Тёпин, давай выкладывай, что ты там собираешься ставить, в этом твоем театре?
– Ну, – карлик сложил ручки и ножки, сделал губками, выпустил воздух, вращая огромными глазами, снова вздохнул, – ну, что угодно можно поставить… главное, чтобы нечисть была… ну, что можно поставить?.. ну, хотя бы из Гоголя – «Вечера на хуторе близ Диканьки», например, там много эротики, скрытой, такой, подспудно томящейся… или, ну хотя бы… спектакль про вампира… под названием: «Дракула и его жертвы», например… Это такой порнохоррор. Зрители наблюдают и совокупление, и кровопитие въявь через глазок, как в peepshow, где девушка раздевается за деньги, а клиент за ней наблюдает, оставаясь невидимым для нее.
– Ну, это нам известно, – перебила Хозяйка. – И кто будет вампиром? Ты, что ли?
– Я? Нет, боже упаси! Какой из меня вампир, ну что вы, Альвина Степанна? Вампира согласился сыграть наш Хореограф. – Карлик сделал жест в сторону Блюкмана.
Все посмотрели на Хореографа. Нивалида подняла бровь:
– Блюкман? Вампир? – в голосе Хозяйки послышалось удивление и разочарование.
Блюкман покраснел и кивнул.
– А почему нет? – вступился костюмер Петухов. – Я вижу, что из него выйдет отличный вампир. – Да, упырь тот еще, – буркнул Шарпантюк, и все загоготали. Блюкман покраснел еще больше. Тёпин и Петухов громко защищали Хореографа.
– Ну, а ты кем тогда будешь, Тёпин? – спросила Нивалида.
– А я буду всего лишь слугой вампира. Помните, у графа Дракулы был слуга? Вот я и буду тем слугой, этаким маленьким уродцем, который приводит женщин, раздевает их, а Хореограф, то есть граф Дракула, будет пить кровь, ну и заниматься сексом… Он же артист балета! – Блюкман и Петухов кивали. – У него пластика, он знает, как надо двигаться, чтобы это было не просто порнография, а – искусство.
– То есть у нас будут реально трахаться? – спросил Шпала.
– Да, – подтвердил Тёпин, Хореограф вздохнул. – Реально. Ну и кровь пить…
– Он и кусать их будет реально? – спросила Нивалида.
– Нет, естественно, кусать он их не будет. Это же театр. Мы придумаем что-нибудь, чтобы он пил их кровь понарошку, но чтоб она текла, как подобает в фильме ужасов.
– Это просто, – влез Петухов, – этим я займусь… будет все очень натурально…
– Ну, олухи, делайте что хотите, – сказала Нивалида, – главное, чтоб народ повалил, а вы там сами смотрите…
Шпала поставил карлика командовать проектом, тот с головой ушел в его осуществление. Начались подземные работы по реконструкции порохового погреба. Тёпин попытался привлечь Кустаря, но Кустарь наотрез отказался, обозвав карлика плагиатором, щелколизом, пролазой и карьеристом.