Так, крадется… хищница…
Какая…
Классная…
Ой, фигурка…
Ну, все. Пора… рычать…
Ррррр!!!
Да, мертвяк тебя заметил, пташка.
Уах, угррррр, ухххх…
Двинулись на сход. Смотри у меня. На тебя идет мертвец, детка…
Ррррррррууххх! Вак-вак!
И она на меня…
Сближаемся, беби…
Ууууууууу!
Ох, какая – кошачья грация… Lara Croft!.. целится, на ярко накрашенных губах усмешка… Господи, как хороша! Голодные игры рядом не стояли…
Шмяк!.. мимо…
Не слишком ли близко я подошел? Целится еще. Давай, детка, не дрейфь, спокойно! Будет больно, Энди. Медленно, медленно… Desperate Andy… Рычу… Шмяк! Мимо…
Не бойся, вот я замер, стреляй!
Шмяк!.. Ой!.. ух, так ударило… стекла заливает краска… молодец…
Уууурах!
Ой, мутно мне… ух, ну и стряхнуло-то… и краска течет на шею и грудь… обильно краски-то… что за ружье…
Уууух!.. еще выстрел, ах ты ненасытная…
Ничего не вижу… Жах еще в плечо… больно как-то… много краски, и удары мощней обычного… что за ружье?.. Свое привезла?.. ничего не вижу… я убит… валюсь на бок, на левый, плечом в стену… слышу шаги… по воде… приближается, слышу:
– Падай, бля!.. падай, сука, в воду!..
Да пошла ты! Не буду я в воду. Сползаю тихонько по стене.
– Я сказала: падай!..
Я упрямо по стене. Она меня ногой – бах! в ребра!.. еще!..
Я вскакиваю:
– Ты охуела?!.
И тут она поднимает хай:
– Эй, чо за хуйня!.. Я его убила!.. Почему он не падает?.. Гоните бабки обратно!..
Да ты ошалела! Вселенский скандал из-за пятисот евро! Назвался груздем – делай свою работу! Да иди ты знаешь куда!
Поднимаемся наверх. Шпала меня к себе:
– Что за нахуй?!
Эркки вступается, но Шпала орет, весь красный от злобы:
– Да чо за яйца?! Почему я должен возвращать пятьсот евро этой козе из-за какого-то дурня, который до сих пор не научился красиво падать? Э?! Ты чо, Эркки, не мог ему втолковать, как надо падать? Упал, отжался, встал, упал, отжался, упал, встал…
Двухметровый спецназ, он прыгал на месте, старый «замок» хотел, чтобы я прямо на месте начал падать и отжиматься, вскакивать и падать, отжиматься и вскакивать; его младший хитрожопый алкоголик-брат сидел, закинув ноги на стул, и зубочисткой в своих противных зубах ковырялся, и лыбился, довольный тем, что его старший брат прыгал, махал кулаками у нас перед рожами, выкатывал на нас свои глазищи, готовый, казалось, спустить нас в подземелье и замуровать там заживо; в том, что Шпала поднялся, его младший брат Лутя видел восстановление исторической справедливости, о чем он частенько гундел в баре; брань, которой поносил нас Шпала, была музыкой для ушей Лути.
– Что вы мне тут танцы устраиваете, а? Я не въехал, вы что? Стриптиз пришли танцевать? Вот так начало сезона! Падать разучились? Забыли, что такое смерть? Показать? Научить? Почему клиент не доволен, а?.. и так далее…
Я даже не пытался объяснить, он бы не стал слушать, ему надо было греметь, метать молнии, он опять вошел в роль главаря банды, он восстал из девяностых, он отрывался, он компенсировал годы, проведенные на нарах и в общагах. Накричал и выставил. Хорошо, что отрабатывать не заставил…
Все впустую. Ноль евро, ноль-ноль центов. Стыдно перед другими. С меня бутылка, говорю.
– Да ну ты чо, брат, бывает, – сказал Коротышка. – Не нам по ребрам съездили.
– Если б мне по ребрам, я бы не такое, наверно, устроил, – добавил Эркки, – что-то часто нас бомбить стали, ты смотри…
Я на себя злился. Ну что я, в самом деле?.. Ну дала она мне в ребра… Да, нехорошо, но мог и стерпеть… Да и почти стерпел. Можно было и в воду упасть, ничего страшного, я по осени в море прыгал лодку с мели снять, и ничего… ах, дурак…
Да только что-то во мне не соглашалось с этими доводами. Дурак-то дурак, но – нет, правильно я сделал, что не рухнул в воду. Она не имела права меня бить – да еще ногой! Охуела она, что ли?!. Кем она себя мнит?! Я же – человек! Или как?! И Шпала, сука, должен был меня выслушать. Вот так. И злость во мне закипела. Сам спокоен, а внутри кровь уже бухает: бух-бух, бух-бух…
Это не все. Если бы на том все и кончилось, то как-то и забылось бы, но… не просто так во мне кровь ходуном ходила, бух-бух, я так этого не оставлю… дурная кровь, мстительная… Дальше хуже. Случилось вот что. Уже после всего. Все, значит, закончилось. Я помылся, переоделся, вышел с чаем покурить, на рассвет посмотреть, расслабиться, и тут вижу: они – парень с девкой, что меня замочила, – припарковались недалеко от нашего каземата, и я вижу: они упаковываются, уже переодетые. Она в спортивном костюме и кепочке, сзади хвостик. Ружье в чехол, в кузов машины, щелк. Все проверяет. Вся ладная, ловкая, хвостик задиристо подпрыгивает, движения быстрые, гибкие, легко наклоняется, молнией сумки вжих! дверцей щелк! лицо строгое, деловая. Мужик ее – качок умеренных размеров, не очень высокий, но на пике формы – он бы меня одним ударом вырубил. Оба холеные, загорелые, сочные. Видно, что при бабках… Смотрю я на них, и вдруг меня вштырило: ах, щас я вас достану!.. упаковались, думаете?.. просто так не уедете!
Вроде ничего не нюхал, и так сорвался. Быстро к клетке с собакой, вывожу ее и на них: фас, Фрида!.. фас!..
А той лишь бы из клетки на волю вырваться, вся в пене от счастья, а что там делать, ей наплевать, она пасть разинула, уши торчком, на задние лапы и – афф-афф! И на них, так и пошла, афф-афф-афф!.. грязь из-под лап кусками летит, рычит, глаза горят! Страшное дело. Они замерли от испуга. Я на них пру. Собака вот уже в трех метрах. Бледные сделались. Они-то не знают, что она их не тронет, пугает только… Аф-аф! Ха-ха, потеха! Давай, Фрида!.. Хорошая девочка! Так их! Афф-афф! Ха-ха! И вдруг она с поводка срывается… Ох, девка в крик, хлоп и в мгновение ока в коробочке закрылись, сидят, жжик-жжик, заводятся, никак. Лица, надо было видеть их лица! Я ржу в три погибели, собака счастливая прыгает, лает, по стеклу лапами скребет, грязь по стеклам размазывает, слюни, лай, ну, завелись, только их и видели. Через пять минут Шпала по рации меня к себе на ковер. Эркки со мной.
– Ты чо, с катушек съехал?.. Не ходи!
– Я сам разберусь, – так я сказал, как позже вспоминал Эркки, он решил, что я в тот момент поехал основательно: «Глаза бешеные, останавливать тебя было бессмысленно». Когда я вошел, Шпала рвал и метал.
– Что за муйня!!! – И кулаком о стол: шарах!
– Да иди ты на хуй! – взорвался я, и дальше совсем белый от ярости, в глазах круги: – В гробу вас видал, понял?!.
Слов не помню… Накопилось, и вот она мне дала тычок в ребро, и все, что во мне копилось не один год, из меня в ту минуту, как из лопнувшего шарика, вырвалось, и прямо на Шпалу. Говорят, я предлагал ему выйти, он на две головы меня выше и в плечах порядочно шире, но я в горячке перестал принимать это ко вниманию, я и его бандитское прошлое вычеркнул из сознания. Я грозил порвать и разнести его ко всем чертям! Шпала расхохотался, сел и слушал, любуясь мной, как мне потом говорили.
– Пуф! Да ты, мужик, охренел, да охренел, в самом деле…
– Насую по полной! – срываюсь на сипоту. Стол ногой шарахнул. – И не таких ломал!!!
Эркки сгреб меня за плечи, вывел на воздух, приходить в себя я начал в Holy Gorby, взял водки – одну, вторую… Тобар рот открыл:
– Ты чего с утра пораньше?..
Эркки ему начал рассказывать… Тобар мне пивка налил:
– Ну-ка, пивком охладись… не надо водки больше…
И тут Шпала со своим братком заходят, а я остыл, мозги как будто проясняются: ну, думаю, конец.
Только все вышло немного не так, как я ожидал. Шпала бутылку водки у Тобара берет и за стол нас кивком приглашает:
– Давайте перетрем. Только без воплей, уши вянут. – Шпала сел, вздохнул. Вижу, не злой, устал Шпаленков, не желает разбираться, ничего не хочет, старый, усталый мужик очень больших размеров, не выспался, ему бы поспать. – Короче, мужички расклад объяснили. Все ровно. Наливай, Лутя.
Брат его наливает всем сразу полстакана.
– Ну, выпьем, – говорит, и мы все торопливо пьем.
– Не надо было вот так при всех, – клокочет Шпала и меня сверлит взглядом, холодным, немного насмешливым, с прищуром (только щека у него слегка дергается, и это пугает). – Это было не совсем грамотно. Нам анархии тут не хватало…
Я напрягся. Всмотрелся в него, прислушался к его голосу. Он был подозрительно низким, с клекотом. Что-то назревает…
– Я приношу извинения, – сказал я глухо, язык заплетался, я сказал и испугался: а вдруг я его этим спровоцирую? Ох, я застыл. Мне казалось, одного лишнего звука достаточно, чтобы началась потасовка, и это было бы избиение. Шпала просто ухайдакал бы меня. Я стал таким вялым. Ничего, брошусь к двери, если мне что-нибудь покажется подозрительным. Или шмыгну за стойку, к Тобару, он разнимет, если свара начнется. Буду кричать. Немного сил на отчаянные вопли у меня еще оставалось. Схвачу что потяжелей и с воплем сделаю попытку заебошить ему по колену, и брошусь вон – не догонят. Я сильно поплыл от водки. После длительного воздержания меня не сразу торкнуло. Первые три стопаря я выпил легко, как воду, теперь они меня догнали и повязали, как героин. Мое тело млело, вспоминая опьянение, оно проваливалось в сладостное отупение, от которого я отказывался почти год, оно хотело продолжать. Я понял, что ляпнуть извинения недостаточно. Я встал и громко, но не вполне четко проговорил: – Я готов принести извинения при всех, – и посмотрел на Шпалу, на его брата, на Эркки, Тобара и на двух хрычей, что сидели в углу и на нас опасливо зыркали. – Я готов принести извинения публично!
– Нет. – Шпала потянул меня за рукав, усадил. – Ну ты… брось… Я что, Кадыров, что ли? Не надо. – И с притворным сочувствием спросил: – Эта стерва по тебе сапогами прошлась?
– Ага, – сказал я, млея (и себя ненавидя за слабость).
– Но ведь так нельзя, – сказал Шпала. – Мы тут въябываем, а они порезвиться приезжают… и сапогом… Так нельзя…