– Ты куда? Идем африканское вино пить! Эркки зовет!
В мастерской стоял терпкий запах жженки, миндаля, клейстера, специй и чего-то еще. Кустарь тут постоянно что-нибудь смешивал, готовил, у него была грязная газовая плитка, на которой теперь стоял большой чан, в нем и варилось странное мутное зелье, куски коры всплывали, переворачивались, исчезали…
– Давайте садитесь, все готово давно, – сказал Эркки, снимая фартук. – Вот я тут уже и остудил.
– Очень хорошо, – сказал я, усаживаясь за верстак, на котором лежали фрагменты из гипса и дерева, и еще какие-то детали будущей скульптуры. – А это что варится?
– Вторая порция! Еще полно… На десятерых хватит!
– Заодно выясним, куда ружье подевалось, – добавил Кустарь, потирая руки, глаза его горели дьявольскими огоньками.
– Да, точно, – сказал Эркки, наполняя кокосовые бокалы напитком отвратительного цвета, – так в древние времена пропавшую вещь находили в видениях…
Вино было еще слишком горячим, но Эркки и Кустарь прихлебывали, как чай, дули на кокосы и потягивали, щурясь, и я тоже попробовал – гадость страшная – и пока не пил, а рассказал, как мой отец во сне нож сыскал, который потерял, убегая от лесника; они удивились – во как! – с их усов вино капало…
– Так он браконьером был, твой отец, – улыбался Кустарь.
– В детстве и юности, – сказал я, – вообще-то, помню, как-то лебедя подстрелил по пьянке…
– Нарушал частенько, значит…
– Ага, а говоришь, он ментом был, – сказал Эркки, я кивнул, – такие они, менты…
Я сказал, что и мне удавалось во сне книгу потерянную найти и еще… но я не закончил, Эркки ударился рассказывать, как они с шаманом поили этим вином Казимира, как он заблевал весь траулер, бродил в сомнамбулическом состоянии, его чуть не подстрелили, он три ночи бредил и пел песни на разные голоса. Эркки рассказывал и подталкивал меня локтем: «Правильно я говорю?» – добавлял он, или: «Ну, я в письмах это описывал», – и подмигивал мне. Было неудобно, ведь писем его я почти не читал. Эркки увлекся. Сенегал его еще не отпустил. Когда он говорил, его глаза делались пустыми, далекими, и меня начала бить легкая дрожь, мне казалось, что я тоже вместе с ним спускаюсь в трюм траулера, хожу по колено в воде, вижу, что к моей ноге подбирается какая-то тварь, обвивает ногу щупальцами… и я дергал и поднимал ноги. Меня успокаивали. Я озирался.
– Где я?
Они смеялись, их смех меня пугал еще больше, он был похож на собачий лай и карканье. Эркки не обращал на мои страхи внимания, спокойно продолжал:
– В сенегальских кабинетах тоже водятся всякие твари… Думаешь, что разговариваешь с официальным представителем торговой компании, ошибаешься, ты разговариваешь с главой контрабандистов, но говорит он с тобой как политик, и очень скоро ты врубаешься, что говоришь с политиком, то есть чокнутым, потому что они там все повернулись в связи с новой программой. – Эркки встал на табурет и широко над головой развел руками, будто держал воображаемый транспарант, и громко произнес: – Plan Senegal Emergent! – Он снова сел на табурет. – Они там все посходили с ума, на каждом шагу говорят о развитии страны и реформах, даже дети на стенах рисуют взлетающие разноцветные стрелочки и кричат: «О нас скоро узнает весь мир! Мы будем жить лучше всех!». От Казимира, как иностранного бизнесмена, требовали программу с описанием проектов, которые должны были гармонично влиться в цикл общих реформ, запланированных в Сенегале на будущее. Нам три месяца этой дурью забивали головы, водили за нос. И я понял: они хотели, чтобы я превратился в фантаста! Помнишь, я писал тебе об этом? – Он потормошил меня. – Эй, только не спи! Помнишь, я тебя просил мне придумать что-нибудь? Почему ты ничего не придумал? Я тебя спрашивал: что-нибудь из Стругацких на ум не приходит? А ты молчал! Вот мне и пришлось выдумывать самому…
Но ничего самому выдумывать не надо было – за него давно уже все было придумано, программа для траулера уже лежала на столе, оставалось добраться до человека, в кабинете которого стоял этот стол. Как только Казик более-менее протрезвел, они отправились на переговоры. В огромном светлом кабинете, увешанном коврами, картинами, оружием и черепами животных, их ждал жуткий человек, больше похожий на нигерийца, чем на сенегальца. Крупный, с большим хищным ртом и оттянутыми ушами, пробитыми в нескольких местах бриллиантиками. На каждом пальце у него было несколько колец. Браслеты на запястьях, цепочки на шее, амулеты с клыками. Золотые зубы и смешные перламутровые пуговицы, пришитые криво на аляповатый пиджак дурацкого терракотового цвета. Его охраняли громадные накачанные телохранители с АК-47. Это был глава компании по утилизации мусора.
– Хозяин мусора, – Эркки оскалился, пытаясь улыбнуться, но не получилось, – так он назвался: Master of all the city’s rubbish[23]. Если кто-то что-то выкинул, это принадлежит ему. Поэтому на улицах Даккара были горы мусора. Никто ничего не выкидывал и не подбирал, даже если ронял что-нибудь, поднимать не имел права: что упало, то пропало. Крокодил не торопился расставаться со своим добром. Он давал ему полежать. И Даккар утопает в мусоре…
Жуткий тип дал им понять, что с самого начала их судьба была в его руках, файл Bourleskou and Co давно лежал в его столе. Может быть, он там появился даже до того, как Тобар и Казимир, обкурившись у себя в бункере, решили приобрести сенегальский, слухами приукрашенный траулер, чтобы возить гашиш из Африки, о чем они рассказали Шпале, попросив его уговорить Хозяйку дать им денег… немного, потому что траулер был дешевый (а дешевым он был потому, что служил приманкой для простачков, и братья Бурлеску не были первыми, кто попался). «Каждый чем-то питается, – сказал жуткий тип философски, – змея ест мышь, человек ест змею, мышь ест человека. Крокодил питается всеми, кто ему попадется в его водоем, – мышь, человек, змея – все одно, потому что, полежав на дне водоема, все превращается в гниль, годную для употребления в пищу, с точки зрения крокодила. Так вот, – сказал жуткий тип, – я, как крокодил, могу съесть что угодно и кого угодно. Я бы съел даже Советский Союз, если бы тот возродился и угодил ко мне в водоем, я бы дал ему полежать какое-то время, а потом сожрал бы. А уж вас, русских, я съем подавно, если вы не сделаете то, что я скажу. Вы в моем водоеме, и довольно давно, вы достаточно полежали».
– Под видом мусора мы вывезли кое-какие контейнеры в Анголу, а оттуда привезли крупное оружие… Ну, так, мелкокалиберные пушечки и старенький броневичок… Я бы даже сказал, что броневичок был антикварный, но это не мое дело. Все было предварительно разобрано и упаковано в ящики от белорусской сельскохозяйственной техники. Разумеется, нас не досматривали. Так, для виду только. И это только начало. Казимир и его траулер расписаны на несколько лет вперед, занятость и оплата труда ему гарантированы, и все это в согласии с программой по укреплению культурных связей между странами Африканского союза.
Внезапно меня бросило в жар, ледяной пот побежал по спине и груди. Я испугался. Помню, что Эркки меня успокоил: «Все нормально… Так и должно быть… Я же описывал…» Говорят, я плюхнулся, не успели поймать, полетел с табурета на спину и впал в беспамятство, руки раскинув. Хорошо, что мешок с корой у меня за спиной стоял, я на него повалился. Набил синяк на локте. Они меня оттащили, на большую деревянную подставку, им показалось, что тут мне будет лучше. Чтобы не ушел во сне (я будто бы в сомнамбулическом состоянии порывался в лес идти), они меня к глаголи привязали, как куклу. И вот на этой деревяшке, извиваясь вокруг глаголи, я и маялся в бреду шесть часов.
Очнувшись, долго не мог отвязаться, привязали на славу. Искал выход, долго брел в мою Инструментальную. Заблудился. В полутьме увидел людей и пошел за ними. Кричал им, они от меня убегали. Я подумал, что продолжается бред. Под землей было оживленно. По коридорам носились тени, катили на тележке тушу убитого зверя, набросив на него огромное ватное одеяло. «Кого убили? Оленя?» Ничего не ответили, убежали. На всякий случай заперся.
Утром – для меня утро наступило уже после полудня, так что это было около двух, когда меня перестало знобить, мутить и покачивать, – я отправился в лес искать ружье. Я хотел забрать мои триста евро, которые мне не выплатили в прошлый раз, но я не хотел пойти просто так, мне почему-то нужен был предлог, и я подумал, что ружье было бы неплохим предлогом. Я «вспомнил» полянку, на которой оно мне приснилось, это было наверняка квазивоспоминание. В бреду я отчетливо видел ружье – оно лежало на траве под елью, и я знал ту ель! Возможно, этой ели и не было; или она могла стоять в совершенно другом лесу. Очень может быть, что я был все еще под сильным воздействием, потому что лес был странным, ветки не только шевелились, но и плавились, завивались, точно я смотрел на них сквозь кривое увеличительное стекло, деревья то приближались, то отдалялись; и все шептало, будто подсказывая, куда следует идти. Так я мог зайти в другую страну, и мне было немного страшно. Я шел, повинуясь шепоту, и вскоре оказался на той полянке, где, по моим представлениям, должно было быть ружье. Вполне возможно, что мое воображение одомашнило незнакомое место, убедив меня в том, что это и была полянка из моего сна. Я самодовольно направлялся к мохнатой ели, которая мне казалась знакомой, я смело шел, уверенный, что сейчас подберу трофей, и вдруг увидел волка. Меня как током ударило. Я встал как вкопанный. Во рту мгновенно пересохло. Я сразу понял, что это был волк, а не собака. Его взгляд приковал меня. Я замер, ощутив плотную стену воздуха, которая повязала мою волю. Волк сидел и смотрел на меня, а я не мог шелохнуться. Он бесшумно встал. Я похолодел. Страх пробежал по ногам и спине, поднялся к затылку. Волосы зашевелились. Волк медленно двигался в моем направлении. Он видел жалкое трусливое существо, легкую добычу. Ноги затряслись, я присел чуть-чуть. Он замер. Я сделал два странных шага, оскалил зубы и стал водить руками вокруг себя. Как пьяный или сумасшедший. Эти движения придали мне смелости. Я их сделал как бы ненароком, неосознанно. Как только кровь побежала по телу, я сделал еще несколько движений, уже осознанно странных, танцевальных, предсмертных. Откровение смерти застало меня врасплох, но я мгновенно взбодрился и решил драться. Думая только о хищнике, с которым наверняка не совладаю, я пошел боком в направлении сухой, перелом