И второй, опубликованный вариант того же обсуждения – отредактированный, передающий общую направленность речи в смягченном виде (Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 24. Л. 36, 36 об., 37, 37 об., 38).
Первую запись не удалось расшифровать полностью, и я буду давать лишь достоверно прочтенное, иногда – лишь обрывки фраз. Вторая же приведена целиком. Их сравнение позволит прояснить важные нюансы обсуждения. Для удобства читателя первой предлагается запись отредактированная, и лишь потом – трудночитаемая, имеющая уточняющее значение.
Родионов и Яковлев, отнесшиеся к мейерхольдовскому «Ревизору» с интересом и, скорее, положительно, здесь отсутствуют. Выступающие же разделены на два лагеря: принявший спектакль безоговорочно Волков и (с оговорками) Сахновский – и высказавшиеся о спектакле с той или иной степенью возмущения Бродский, Марков, Новиков, Филиппов.
Протоколы заседания Пленума секции и материалы к ним. 16 сент. 1926 – 16 июня 1927 // Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 24. Л. 36–38.
Впервые опубл.: «…Возникает проблема самой природы режиссерского театра…» // Театр. 1994. № 3. С. 84.
И. А. Новиков. Я увидел произведение очень странное, глубоко несовершенное и неизвестно, к какой эпохе относящееся. С одной стороны – старая Русь, но с другой – полное смешение времен и стилей. Драматург беспомощен абсолютно. Вся пьеса построена на трюках. Главное действующее лицо – Анна Андреевна. Эта роль легла, как перина, на все 15 эпизодов. Она статична от начала до конца. Другая роль – Хлестаков, существо загадочное, прошедшее через Достоевского, Мережковского, Уайльда. Сущность его бытия неясна. Сама пьеса могла иметь и другой конец. Гоголевский конец не вытекает с необходимостью из мейерхольдовской редакции.
Новиков считает, что Мейерхольд жестоко расправился с Гоголем. Он подверг его внеэстетическому «перевариванию» [а другое переваривание невозможно, кроме эстетического] (часть фразы, помещенная в квадратные скобки, зачеркнута. – В. Г.). Того впечатления свежести, жизненности, «напоенности росой», какое получаешь от чтения «Ревизора», в спектакле нет. Пьеса превращена в труп, и на этом трупе танцует великий мастер. Мастерство постановки очень значительно, но спектакль внутренне гнил. Нет внутреннего человека – а есть лишь внутренности. Нет прозрачного воздуха, человеческих страстей и душ, всего того, что мы ощущаем, например, на «Орестейе»[1266] – спектакля в смысле постановки ученическом.
В. А. Филиппов был на спектакле дважды – на генеральной репетиции и на одном из рядовых представлений. Он находит, что спектакль подвергся существенным изменениям. Нет сцены единорога, уничтожена сцена Городничего (с мешком). Изменены и исключены слова. Звучит фраза: «Над чем смеетесь?»
Спектакль стал другим. Представляется убедительным, что для художника были неясны цели, им руководившие. И сейчас спектакль остался нянькиным одеялом с несогласованными кусками. Такая неспаянность, впрочем, неслучайна, если принять во внимание, когда знаешь манеру Мейерхольда работать, исходя из детали. Ради детали иногда перестраивается вся сцена, как это было, например, в «Озере Люль»[1267]. Мейерхольд исходит от зрительного момента и не считается с внутренним развитием действия.
В «Ревизоре» также видишь и другой метод работы Мейерхольда – стремление все драматизировать, все показать в действии. Примеров перевода текста в зрительный план очень много. Во многих случаях Мейерхольд идет от противного. Он делает так, чтобы все вышло наоборот. Монологи превращены в диалоги, фигуры изменены в их характеристиках, даны измененные интонации. Обращает на себя внимание и чрезмерное выделение роли Анны Андреевны. Это осталось и теперь.
Многое, вероятно, получилось благодаря узаконению случайных моментов. Это также характерно для Мейерхольда. Многое, что потом объяснят логически, совсем не было сознательно придумано Мейерхольдом.
Самый выбор классического материала кажется также естественным, так как только на таком материале можно до конца применить метод идти от противного.
Н. Д. Волков считает, что о «Ревизоре» у Мейерхольда было уже столько сделано и устных, и печатных высказываний, что пора их теоретически осознать и осмыслить. Нужно фиксировать и сопутствующие постановке явления. Например, ту дифференциацию зрителей в их отношении к спектаклю, повышенность в хуле и хвале. Невольно вспоминаешь зарю романтического театра и первое представление «Эрнани».
Возникает и другой побочный вопрос: об отношении критики к спектаклю. Вспоминая прочитанное, хочется сказать, что так об искусстве не пишут, так писать нельзя.
Огромная заслуга спектакля в том, что он вновь поставил вопрос о гоголевском театре в полном объеме. Вновь возникает желание пересмотреть проблему гоголевской драматургии. Второе, о чем следует говорить в применении к тексту, – это об учете Мейерхольдом не только дефинитивного текста, но и творческой <истории> «Ревизора», и отношения самого Гоголя к своему произведению. Элементы всего этого можно выяснить из анализа мейерхольдовской постановки. Существенна также и проблема об истолковании Гоголя русскими символистами. И эта проблема может быть освещена на примере «Ревизора» в ТИМе, ибо несомненно, что Мейерхольд испытал на себе влияние гоголевского истолкования русской символической школы.
Четвертая литературная проблема, вытекающая из постановки, – это связь «Ревизора» через мотив игры с соответствующими произведениями русской литературы XIX века. Не случайно возникают в связи с Хлестаковым образы «Пиковой дамы», «Маскарада», «Игроков»[1268]. По линии театральной в связи с «Ревизором» возникает проблема самой природы режиссерского театра. Термин «автор спектакля» подлежит соответственной расшифровке.
С точки зрения общественной – надо поставить «Ревизора» в общую связь с театральными явлениями последних сезонов и на почве сопоставлений делать выводы о социальной значимости спектакля. Наконец, на «Ревизоре» заостряется и теория «социального заказа», так как Мейерхольд своим «Ревизором» вступает в известную контроверзу с существующим пониманием, что такое социальный заказ и как его надо понимать.
Вот все эти вопросы, соответственно сформулированные, и могут служить предметом печатного или иного выступления Теасекции.
Н. Л. Бродский отмечает, что с его точки зрения предметом работ Теасекции должен служить «Ревизор» генеральной репетиции. Вся же последующая корректура только указывает на то, какую роль играет зритель в ТИМе, вынуждая даже такого декадента, как Мейерхольд (а человек, любящий Блока и Уайльда, – декадент[1269]), менять и калечить свое произведение.
В. Г. Сахновский считает, что можно оставить в стороне вопрос о том, как разбирался Мейерхольд с текстом Гоголя, и сосредоточить свое внимание на тех особых путях режиссера, которыми он идет в создании спектакля. Сахновский считает, что Мейерхольд совсем не философ и мистик, но человек, мыслящий в категориях театра. Это человек, специально занимающийся театром и преследующий чисто театральные эффекты. Это человек холодной внешности, который недаром любил испанцев и итальянцев. Можно, конечно, смотреть на произведения Мейерхольда вне его самого. Но можно подойти к его работе как к выражению его театрального существа. И тогда многие детали спектакля получат свое глубокое, чисто театральное истолкование.
На том же заседании особо обсуждается вопрос об устройстве заседания секции по «Ревизору» совместно с Мейерхольдом.
Постановлено: суждение о закрытом заседании с участием В. Э. Мейерхольда отложить до получения от Мейерхольда ответа на предложение секции (Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 24. Л. 38).
Стенограмма обсуждения «Ревизора» 24 декабря
Секретари: Н. Д. Волков, Н. П. Кашин, В. В. Яковлев.
В обсуждении участвуют: Бродский, Волков, Новиков, Сахновский, Филиппов.
В. А. Ф[илиппов] докладывает о переговорах с В. Э. Мейерхольдом по вопросу об устройстве заседания секции по поводу «Ревизора» с его участием.
Суждение о закрытом заседании с присутствием В. Э. Мейерхольда отложить до получения ответа (Ф. 941. Оп. 4. Ед. хр. 3. Л. 201–206).
И. А. Новиков о пьесе, которую он видел. Я увидел произведение очень странное, глубоко несовершенное и <неизвестно>, к какой эпохе относится. <…> С одн[ой] стороны – старая Русь. Но с другой – смешение времен и стилей. Драматург беспомощен абсолютно. Вся пьеса построена на трюках. Главн[ое] действ[ующее] лицо – Ан[на] Андр[еевна]. И эта роль легла, как перина, на все 15 эпизодов. Cтатична от начала до конца. Другая роль – Хлестаков, существо загадочное. Не связано начало с концом. Он прошел через Достоевского, через Мережк[овского], через Уайльда. <Книжное графоманство. – нрзб.> Сущность его бытия неясна. <Веселенькое письмо? – нрзб.> Под еще более сгущенную утрированную музыку… Возможен другой конец. Пьеса – как драматич[еское] произведение весьма несовершенна.
Другие элементы – «малаец». Это – Мейерхольд, автор спектакля. <…> Произведение афиши «3 ТИМ». <Предлагается> написанное людьми, не знающими русского языка, – забалт[ывание] текста – к массовой пропаганде «ленинского мировоззрения»! Над драгоценным материалом <нрзб> произведения Н. В. Гоголя. Бедный Гоголь! П. С. Коган о «новой эстетике»[1270] – Эстетика для данного времени. Гоголь. Окруж[ение] спектакля. Судить о нем как о уединенной вещи – не представляется возможным. Переваривание старых буржуазных ценностей <нрзб>. Перечитал Гоголя. Как привычно свежее, осыпанное росой. Никакое другое переваривание, кроме эстетического –