Когда мы рассматривали несколько месяцев тому назад целевую установку и производственные планы Академии, то мы говорили об организации для целей самообработки, самокритики и самовоспитания какой-то ячейки или кружка по марксистской методологии и искусствоведению. Это постановление было принято и по профсоюзной, и по партийной, и по советской линии. О чем оно говорит? Оно говорит о том, что мы не смотрим безнадежно на наших сотрудников ни в смысле пола, ни в смысле возраста. Мы смотрим на них как на работников нужных и способных к творческому развитию. Кто виноват в том, что это постановление не использовано?
Я закончу тем, что когда мы, советские работники, революционные строители, в эпоху самокритики и соцсоревнования, когда делаем доклады, то не должны, говоря о своих секциях и лабораториях, быть ведомственниками и патриотами. Мы должны честно, по-советски сказать, что у нас хорошо и что у нас плохо, и смотреть на действительность открытыми глазами, не надевая никаких очков.
<Н. Д.> Волков. Я очень рад, что отчет Театральной секции вызвал столь страстное к себе отношение, ибо только из этого страстного отношения можно извлечь те уроки, которые будущее руководство Театральной секции, ныне вновь образованной, в состоянии претворить в жизнь.
В качестве бывшего ученого секретаря и автора этого доклада я хотел бы разъяснить те недоумения, которые возникли, вероятно, или в результате моей плохой стилистики, или в результате плохого чтения доклада. Как на мелочь укажу на то, что у нас Комиссии современного театра не было. Мы ставили вопросы современного театра, но Комиссия современного театра будет действовать с будущего года. В отчете об этом сказано довольно ясно. Очевидно, тут смешали прошедшее с будущим. Дело в том, что когда вопрос идет о комиссионной разработке, то он ставится совершенно иначе, чем если мы на заседаниях обсуждаем определенные темы. Этим, конечно, вопрос не разрешается, и я скажу, что вы совершенно правы в том, что в постановке современных театральных вопросов был известный разнобой, ставились вопросы не те, которые нужно, и наоборот. В частности, скажу о своей книге. Товарищ Маца находит, что ей посвятили очень много внимания – три заседания. Но должен сказать, что не я виноват в этом как автор, потому что в процессе дискуссии меньше всего говорили о моей книге: наиболее страстные прения вызвала сама личность Мейерхольда и вообще вопрос написания книги на эту тему. Я это говорю для того, чтобы сказать, что не всякое механическое название доклада свидетельствует о содержании тех заседаний, которые на эту тему происходят. Это очень существенно.
Товарищ Маца говорил очень хорошо о театральной науке. Думаю, что действительно в отношении тех же пространственных искусств и литературы мы находимся в чрезвычайно отсталом положении, потому что театральная наука, конечно же, существует, но гораздо более ограниченное число лет. Илье Людвиговичу хорошо известно, что существует немецкое театроведение, возглавляемое Максом Германом, но если бы мы взяли эту науку за образец, то мы бы получили чрезвычайно большие нарекания, потому что она строится на очень формалистических основах и в своем качестве хотя и очень ценна, но недостаточна для исследования причинно-следственных рядов, которыми и будет, вероятно, заниматься театроведение Театральной секции в своем будущем производственном плане.
Я рад, что товарищ Челяпов говорил об «Истории театральной Москвы», что это – трудная задача, которая может быть поставлена насквозь марксистски. Я считаю, что если тема «История театральной Москвы» поставлена правильно и дает возможность выдвинуть на первый план ряд марксистских проблем и поставить историю театра по-марксистски, то очень хорошо, что это тема трудная, потому что если мы будем выбирать легкие темы, то никогда не построим марксистское театроведение. Если же из «Истории театральной Москвы», из этого большого труда вырастет хотя бы несколько небольших глав, небольших работ, о которых будут говорить, что они представляют собой этюды марксистской истории театра, то это будет превосходно. Поэтому Роберт Андреевич, возражая против включения в план этой работы на том основании, что здесь много марксистских проблем, – по-моему, вы сделали Театральной секции, вернее, производственному плану Театральной секции большой комплимент.
В то же время я считаю, что возможность изучения элементов театрального зрелища, если начинать его без правильного методологического подхода, таит в себе большие трудности и <вызывает> опасения. Конечно, название комиссии неудачно – Комиссия по фиксации зрительских восприятий. И товарищ Павлов, председатель Комиссии, поставил уже вопрос о ее переименовании. Но дело не в этом, а в том, что в производственном плане, который утвержден, как раз дается линия изучения массового зрителя и зрителя рабочего клуба. То есть это неуклюжее название не вскрывает истинного содержания <деятельности> Комиссии, которая будет работать в будущем.
Относительно того, о чем говорил Роберт Андреевич очень страстно, – что Комиссия по строительству театральных зданий не дала той полной продукции, которую она могла бы дать. Я с этим согласен, но мы здесь встретились с трудным организационным моментом. Комиссия по строительству театральных зданий была поставлена на такие рельсы, по которым она могла бы привести к нужному результату. А результат был тот, что вся работа Комиссии свелась к тому, чтобы в мае или в сентябре подготовить конференцию по вопросам строительства театральных зданий. Эта Комиссия, которую энергично организовывал Сахновский, привлекла большое внимание Госплана, <ЦК> профсоюза, РАБИСа[1428]. Но самое существенное не то, что она привлекла к себе внимание этих учреждений, а то, что она привлекла к себе внимание непосредственных театральных работников. И мы, присутствуя на этих заседаниях, видели на них почти большинство московских режиссеров, начиная с Любимова-Ланского[1429] и кончая Мейерхольдом, и большое количество людей, работающих в практике строительства театральных зданий.
К сожалению, случилось так, что выпад из работы одного человека сделал свое дело. В этом отношении я обвиняю Театральную секцию и себя как ее члена в том, что мы не сумели этот выпад заменить коллективными усилиями, хотя в этот небольшой промежуток времени это, может быть, было невозможно.
Когда Роберт Андреевич говорит о макетах и приписывает это Комиссии театральных зданий, то надо сказать, что это идет по линии Театральной лаборатории. Уничтожение Театральной лаборатории – громадный прорыв в деятельности Театральной секции, ибо эта лаборатория, объединявшая много молодежи, работала над тем, что необходимо современности. Она работала над постановкой проблемы в клубном масштабе: как сделать клубный спектакль без больших декоративных затрат, но с остроумным использованием имеющегося в клубе инвентаря. Когда в прошлом году была большая театральная выставка, посвященная итогам сезона (о ней пресса и другие дали хороший отзыв), то клубная комната, где демонстрировался ряд найденных способов организации самой сцены и макетов, была признана очень удачной. Мало того, эта лаборатория подготовила к печати большую работу в 5 печатных листов, посвященную вопросам клубной технологии и спектакля. К сожалению, театральная лаборатория уничтожена. И когда стоял этот вопрос, то я бы <не> сказал, что президиум ГАХН в целом обратил на этот момент должное внимание. Она <Театральная лаборатория> обратилась в комиссию при СТО и теперь выпустит работу, проделанную здесь, под другой маркой. Это большое упущение.
Лекции районным студиям комсомола. Я сказал бы, что Роберт Андреевич чрезвычайно неосторожно говорит такие фразы: «мы имеем товарищей Филиппова, Волкова и т. д., знаем, почему они читают несчастным комсомольцам».
Шум.
Волков. Вопрос стоял так. Комсомольцы обратились в Театральную секцию за лекторами по интересующим их вопросам. Они говорили, что хотят знать о ТРАМе, о Художественном театре, о Малом, Камерном и т. д. Говорили, что доклад должен носить строго фактический характер, о существующем положении дел, т. е. не в плане аналитическом, а в плане сообщения фактического материала. Два доклада у нас пришлись на долю Павла Маркова, а доклад по Камерному театру был дан Павлову, который не смог его прочитать. Таким образом, были ли комсомольцы несчастными, – я не знаю. Дело в том, что вопрос о деятельности членов Театральной секции надо ставить не так, что «мы знаем, и т. д.», а нужно просто запретить членам Театральной секции выступать с какими бы то ни было докладами. Проблема доклада была поставлена очень ясно. Поэтому отпадает и возражение Ильи Людвиговича, который говорит о том, что мы занимались Камерным театром. Этот вопрос стоял в плане доклада комсомольцам. Это был их заказ и наше исполнение. Поэтому ни Камерным, ни Большим театром мы не занимались – это была наша научно-показательная работа.
Большое упущение было в том, что мы самодеятельному театру не уделили внимания в текущий период. Но это и был в плане самокритики существенный вопрос. Поэтому сейчас в Театральной секции находится один из самых больших специалистов этого дела – товарищ Павлов, которому дано задание организовать жизнеспособную рабочую Комиссию, которая будет вести работу и в отношении рабочего театра, и деревенского, и красноармейского. Красноармейскому театру мы уделяли внимание и будем уделять.
Здесь есть небольшое недоразумение. Реорганизационный период Академии потребовал, по существу, отмены производственных планов, утвержденных в прошлом году. Это было как будто бы в декабре или в январе. По предложению научного секретаря <нрзб> был выработан сокращенный план, который давал бы возможность Академии не прерывать своей научной деятельности на все время реорганизационного периода, но работать и освещать известные научные проблемы. Так был поставлен вопрос. Мы выработали сокращенный план, и этот план, который имеется у Президиума, нами выполнен. Тот же большой производственный план, который был утвержден в прошлом году, был отменен, с одной стороны, ГАХН, а с другой стороны, – распоряжением Президиума, – и выполнен не был.