Что касается вопросов театральной критики, ее примиренческой политики, то это не входило в компетенцию обсуждения доклада о деятельности Театральной секции, потому что Театральная секция не занималась театральной критикой.
Другое дело, может быть, следует поставить проблему театральной критики на очередь в будущем и включить дело в производственный план. Тогда будет рассмотрен вопрос о том, каково положение театральной критики в настоящее время в существующих органах печати и как к ней нужно относиться, почему она «Трех толстяков» делает тонкими людьми. Это вопрос сложный, вопрос, связанный не только с нашей театральной критикой, но и с редакционной <позицией> тех органов печати, в которых театральные критики существуют. Поэтому одно дело – театральные рецензии в «На литпосту»[1430], а другое дело – в «Правде»[1431], «Рабочей Москве»[1432], «Известиях»[1433] и т. д. Здесь есть проблема не только театральной критики как таковой, но и проблема редакционной политики, которая не всегда совпадает с проблемой театральной критики.
Еще один момент – о разногласиях. Я думаю, что разногласия, конечно, были. Но в истекший период, за краткостью этого периода они не поднимались на ту большую принципиальную высоту, при которой уже можно было бы говорить о них как о разногласиях, превращающихся в борьбу за четкость принципиальных установок. Если были предварительные стычки на отдельных докладах, то их так и нужно рассматривать как стычки.
Когда мы рассматриваем отчетность нашей секции или другой, то мы забываем, что этот год был годом реорганизационным. Что новые люди приходили в самом конце года, и что вообще за два месяца сделать то, что можно делать годами, невозможно, для этого нужны периоды. И если вы скажете, что производственный план Театральной секции, который будет осуществляться в будущем году, не даст возможности развернуться борьбе за четкую принципиальную установку, то я скажу: пересмотрите с начала до конца этот производственный план и выработайте такой, который бы мирное (а оно было недружественным) содружество превратил бы в настоящую принципиальную борьбу.
Еще несколько мелких замечаний. Группа Актера не существует как таковая. Существует кабинетская группа Актера, которая является рабочей по собиранию материала. Поэтому она занимается тем, о чем Н. И. Челяпов сказал, что этого делать не нужно, – т. е. составляет библиографический словарь, и т. д. Эта работа еще более нужна у нас, потому что вы счастливые люди, во многом за вас поработали немцы. (В эти месяцы Челяпов – заведующий Музыкальной секцией. – В. Г.) У вас есть такой блестящий словарь, как Римановский[1434]. У нас – жалкий словарь Бужена[1435] на Западе, устаревший, и ни одного советского словаря. За границей я нашел крошечную анекдотическую книжку по терминологии театра у французов того же Бужена. У немцев нет ничего. У них есть 50 словарей музыкальных и ни одного театрального. Это очень существенный момент.
Наконец, вопрос ТРАМа. ТРАМ – явление новое. По ТРАМу имеется очень небольшая литература, но все же имеется. Существуют статьи в журналах, апологетизирующие ТРАМ, как, например, статьи Петровского[1436], или «за ТРАМ», что составляет стенограмму прошлогодней конференции. ТРАМ – это явление, к которому можно подходить как к проблеме, которую нужно изучать. Не случайно, что мы тут заслушаем большой доклад Соколовского[1437], руководителя этого ТРАМа. Я скажу больше. Тут говорилось об изучении театра для детей. Совершенно верно – это нужно. Но для этого нужны специалисты. Если это нужно, если вы дадите оклады и т. д., то давайте искать специалистов на это дело.
Еще один момент фактический. Вы говорите, что мы уделили внимание парижскому строительству, но не уделили внимания строительству театра Пискатора в Берлине. Видимо, вы не совсем хорошо осведомлены. Когда шел вопрос о парижском строительстве, то этот вопрос касался Пигаль, нового театра по последнему слову техники. Другое дело – подходит он для нас или нет. Я думаю, что нет. Что же касается изучения театра Пискатора, то ведь это только проект, который надо изучать, а театра как такового не существует. Есть дрянное здание на Нолендорф-плац, такой же системы, что Коршевский театр, т. е. самый отсталый. Но Пискатор дал сложные конструктивные постановки, которые надо изучать не в нашей Комиссии, а в Комиссии режиссерской. Существует, правда, проект Гропиуса[1438], который будет служить предметом изучения Комиссии строительства театральных зданий, т. е., вероятно, мы этому проекту уделим внимание.
В итоге я думаю, что вчерашний день Театральной секции не очень блистателен, но в этом повинны не только ее члены, но также и то, что она дважды переживала реорганизацию в течение короткого времени. Надо говорить прямо о темпах. Я считаю, что весьма удачным моментом является то, что мы уже сейчас поставили вопрос о руководстве Театральной секции и изменили его в корне, а также поставили вопрос о производственном плане на будущий год в отношении его подготовки. Это я считаю большим достижением. Театральная секция, понимая недостатки своей работы, приступила к реальному <планированию> работы на будущий год. Это лучшая самокритика, это лучше, чем ругаться между собой на нескольких заседаниях.
Председатель. Поступило предложение установить регламент.
<Л. Я.> Гуревич. Тут Роберт Андреевич предложил, чтобы комиссии высказались в лице своих представителей за себя. До сих пор этого не было. Может быть, до обсуждения ряда принципиальных вопросов было бы желательно это предложение осуществить?
Председатель. Не знаю, нужно ли выделять.
Пельше. Я хотел ответить товарищу Волкову. Когда я говорил о докладчиках, то я не хотел взять под подозрение мотивы, по которым перечисленные товарищи делали свои доклады. Я хотел только своим замечанием характеризовать случайную идеологическую и методологическую пестроту наших работников.
Председатель. Голосую. Кто за то, чтобы сократить время выступающим на 5 или на 10 минут? Большинство за 10 минут.
<Н. Л.> Бродский. Целый ряд недоразумений был бы быстро развеян всеми говорившими, если бы они имели в виду работу Театральной секции за истекший год только в двух ее частях: во-первых, в той отчетности, которая имелась в ваших руководствах, и, во-вторых, в том производственном плане, который нами составлен. Наша работа основывалась именно на сознании определенного ряда недугов в этой работе, и мы наметили средства исцеления нашего болезненного состояния. Из совокупности этих двух частей сложилась наша работа. Здесь правильно указывалось на то, что наш театроведческий фронт находится в худшем положении, чем какой бы то ни было еще из научных факторов. Кроме блестящих мыслей о драматургии и о некоторых специфических вопросах театрального искусства, данных в работе Плеханова[1439], кроме некоторых превосходнейших по фундаментальности работ Фриче, не говоря уже о товарищах, которые здесь сидят и которые касались в своей практике западно-европейских театров, у нас не имеется, по существу, того, что имеется уже давно на наших других фронтах. Поэтому, когда указывают, что в наших работах, в наших отчетах не видят хребта, говорят, что мы работали без руля и без ветрил, то я отвожу это не как недоразумение, а как незнание того, что было у нас нашей секцией в этом году <сделано>.
Говорят о примиренчестве. Хотел бы я, чтоб товарищ Маца присутствовал на наших заседаниях, где люди занимались такой умственной физкультурой, после которой выходили не с одним десятком синяков на мозговых оболочках. Не о примиренчестве надо говорить, а нужно говорить об обратном, о глубочайшем перевороте, который совершился в недрах Театральной секции, чем, в частности, Театральная секция обязана приходом новых членов, которые влили целый ряд чрезвычайно заостренных тез, заостренных положений, которые в общем в высшей степени оздоровили наше бытие. Руководители нашей секции достигли в итоге этого года, после поистине кровавых схваток и боев, того положения, которое нельзя охарактеризовать как «без руля и без ветрил». Театральная секция приведена в некоторое равновесие, каждый поставлен на свой участок, как солдат, каждому дано определенное задание, и я определенно заявляю, что повороты, которые были в нашей секции, были чисто идеологические. Они не закончились, и приток в нашу среду новых, свежих марксистских сил еще резче поставит вопрос о необходимости еще <жестче> ставить некоторые проблемы.
Должен определенно сказать, что если бы наш производственный план был изучен и известен, то многие обвинения быстро отпали бы, в частности, например, вопрос необходимости активизации тем, и т. д. Да это даже не зависит от производственного плана. Николай Иванович говорит о том, что у нас замечается некоторый аристократизм в подходе к … (не слышно). Хотел бы я, чтобы Николай Иванович присутствовал при оценке 1-го МХАТа на первом нашем заседании[1440]. Это было сплошное развенчивание того, что можно было бы назвать аристократизмом. Говорить об аристократизме – значит не знать установки нашей Театральной секции. Я резко буду возражать против сдвига нашей секции в тот паучий угол, из которого мы все время стремимся вырваться.
Здесь говорят о том, что основной задачей ГАХН в 1930–31 гг. является собирание и классификация материала. Нет, Николай Иванович, мне кажется, на этот путь большинство членов Театральной секции никогда не встанут. Если мы признаем необходимость заниматься словарями, подысканием архивных материалов и т. д., то, признавая все это, мы это признаем постольку, поскольку мы ставим перед собой вопрос о том, зачем это нужно, к чему это все должно привести, и т. д. Когда вы говорите о том, что Комакадемия будет делать свои соответствующие выводы, то разрешите и нам четко поставить вопрос. Мы чувствуем себя настолько выросшими в научном нашем оформлении, что мы можем не только собирать, классифицировать и описывать материал, а, делая все это, делать в марксистском направлении. Это путь постановки теоретических проблем, актуальных проблем, принципиальных, не только мыслится нам в будущей работе, но он занимал центральное место и в нашей