глотает отраву, изготовленную режиссером»[300] (курсив мой. – В. Г.).
При чтении документов создается стойкое ощущение, что, хотя после просмотра спектакля прошло почти две недели, выступающие все еще не справились с эмоциональным шоком, ошеломлены увиденным. Художественное создание Мейерхольда буквально выталкивает театроведов с аналитических рассуждений об актерской игре и режиссерских приемах – в мысли о пугающей современности, вскрытой через Гоголя.
Прямее всех высказывается Марков: «Как мог Мейерхольд увидеть в 26 году такого Гоголя? Когда говорят, что надо увидеть социальный смысл „Ревизора“, – очевидно это живет в современности. И это страшно для наших дней, что Мейерхольд мог так его прочесть.
Когда читаешь судебную хронику, новую беллетристику о комсомольском быте, то тогда скажешь, что только так можно прочесть <пьесу>. Так просачивается жизнь в <спектакль>, и тут видна необычайная смычка между „Ревизором“ и жизнью. Если влезть в каморку общежития и видеть жизнь в ее сухости от лирики, то скажешь, что Мейерхольд эту жизнь своими приемами изобразил. Мейерхольд умеет пользоваться балаганными приемами, но через них он глубоко протаскивает свою тему. Мейерхольд внутренне ни в какую революцию не верит, так как поезда в лучезарное будущее и не увидать. Таков разрез, в котором Мейерхольд поднес тему „Ревизора“.
Мейерхольд очень субъективный режиссер. „Лес“ – период лирической влюбленности в <Революцию?>, где так широко, разухабисто развертывается тема. В „Ревизоре“ все действие втиснуто в узк[ие] рамки, которые неудобны никак актерам. Спектакль глубоко современный и контрреволюционный. Там изображена <не> николаевская Русь, – а сейчас»[301].
В печатном варианте рецензии Маркова на спектакль, конечно, ничего подобного не осталось (ср., например, что писал Марков о «Ревизоре» в «Книге воспоминаний»)[302].
Высказались, кажется, все члены секции: в прениях участвуют Н. А. Попов, А. М. Родионов, П. А. Марков, Н. Д. Волков, В. В. Яковлев, В. А. Филиппов. Причем Родионов и Яковлев, скорее, заинтересованы спектаклем и склонны высоко оценить работу Мейерхольда. Выступивший последним Филиппов укажет, что «от окончательных суждений <…> надо воздержаться, так как <режиссером> не закончена окончательная редакция его работы. Но нельзя терять из виду то, что было показано на генеральной репетиции, и, производя описательную рецензию, производить ее по отношению к обеим редакциям. Открытое заседание надо устроить после окончательной доработки спектакля».
Понятно, что закрывали заседание не случайно. С одной стороны, острое неприятие мейерхольдовской премьеры многими сотрудниками Теасекции секрета не составляло. С другой – возможно, не хотели ни ссориться с режиссером, ни тем более публично поддерживать противников спектакля. Обвинения в «мережковщине» и контрреволюционности были не безобидны. Но безусловно хотели открытого разговора с Мейерхольдом, надеясь задать ему вопросы и получить на них ответы.
Волков (ошибочно) думает, что Мейерхольд испытывает нужду в общении с профессионалами. Более реалистически видящий ситуацию Филиппов предполагает, что режиссер не станет входить в разговор на равных.
«М. Д. Прыгунов предлагает до диспута просить Мейерхольда высказаться перед нами в тесном кругу.
В. Г. Сахновский предлагает, что следует просмотреть протокол и выписать все наши недоумения – и на это пригласить Мейерхольда.
Н. Д. Волков считает, что свидание <Теасекции> с Мейерхольдом ему самому желательно. Надо тезисы продумать.
В. А. Филиппов. Мейерхольд хочет диспута, что касается беседы, то он, вероятно, не пойдет.
Н. Д. Волков предлагает устроить полузакрытое заседание.
Постановили:
1. Просить В. А. Филиппова переговорить с М[ейерхоль]дом о встрече с Театральной секцией с тем, чтоб после пригласить его на диспут.
2. Устроить вторично заседание по поводу „Ревизора“, до встречи с Мейерхольдом.
3. Просить всех членов Театральной секции дать описательную рецензию»[303].
И в тот же день, 20 декабря, появляется машинописный вариант стенограммы прений в сокращенной «секретарской редакции Н. Д. Волкова», не просто сокращенный, но и подвергшийся цензурирующей редактуре (что хорошо видно из сличения хотя бы выступления Маркова – и его протокольной фиксации)[304].
Вопрос об устройстве открытого заседания по «Ревизору» вызывает ряд предложений. В качестве постановления принимается:
«1. Просить В. А. Филиппова переговорить с В. Э. Мейерхольдом о встрече с Театральной секцией на закрытом заседании с тем, чтобы уже после этой встречи устроить диспут.
2. Назначить второе заседание секции по „Ревизору“ на 24 декабря в 3 часа дня.
3. Просить членов секции продумать вопрос об описательной рецензии на „Ревизора“»[305].
Накануне обсуждения на Теасекции, 19 декабря, на «Ревизоре» побывал В. Беньямин[306], записавший в дневнике: «Аплодисменты в театре были жидкими, и возможно, что это также объясняется не столько самим впечатлением, сколько официальным приговором. Потому что постановка безусловно была великолепным зрелищем»[307].
24 декабря, вновь на закрытом заседании, обсуждение продолжалось. Мейерхольд на нем не появился. Со дня генеральной репетиции прошло уже две недели, некоторые успели посмотреть спектакль не по одному разу и могут судить о том, в каком направлении происходят режиссерские изменения в спектакле.
Ведут заседание три секретаря – Волков, Кашин, Яковлев[308]. Протокол сохранил выступления Новикова, Филиппова, Волкова, Бродского, Сахновского.
Новиков резок до грубости: «Пьеса превращена в труп, и на этом трупе танцует великий мастер. <…> Нет внутреннего человека – а есть лишь внутренности»[309]. Филиппов говорит об излюбленном методе Мейерхольда идти «от противного», переиначивая все и вся – структуру вещи, характеристики персонажей; констатирует, что «спектакль остался нянькиным одеялом с несогласованными кусками». Не считает нужным сглаживать формулировки и Бродский. Настаивая на том, что «предметом работ Теасекции должен служить „Ревизор“ генеральной репетиции», аргументирует это тем, что «вся последующая корректура только указывает на то, какую роль играет зритель в ТИМе, вынуждая даже такого декадента, как Мейерхольд (а человек, любящий Блока и Уайльда – декадент), менять и калечить свое произведение».
В речи Сахновского явственен акцент защиты режиссера от идеологических упреков: он напоминает коллегам, что Мейерхольд «совсем не философ и аналитик, но человек, мыслящий в категориях театра. Это – человек, специально занимающийся театром и преследующий чисто театральные эффекты. Это – человек холодной внешности, который недаром любил испанцев и итальянцев. Можно, конечно, смотреть на произведения Мейерхольда вне его самого. Но можно подойти к его работе как к выражению его театрального существа. И тогда многие детали спектакля получат свое глубокое, чисто театральное истолкование»[310].
Обсуждающие спектакль театроведы – живые и страстные люди, поэтому, тщательно отредактировав в «официальной стенограмме» от 20 декабря рискованную речь Маркова, теперь выходит из рамок сам Волков. Он – единственный из обсуждавших, кто занимает позицию безусловной защиты спектакля, кто уверен в его высокой художественной ценности:
«Это постановка, принесшая в театральный мир меч. Одиночество зрителя – дифференциация зрительного зала, а не кооперация. Без Мейерхольда в истории театра этого давно не было. Времена „Эрнани“[311]. <…> Важно, что Мейерхольд учуял, что по отношению к „Ревизору“ нельзя ставить только по дефинитивному тексту. Мейерхольд поставил и это, и творческую историю, и дефинитивный текст. Он поставил и вопрос об отношении автора к своему произведению. <…>
Анализ общественного возражения. Оно не изучено. Это вызов теории социального заказа. Это – мандат на своеволие художника. Принимаете меня или нет, но так я говорю».
Волков упрекает критику (надо полагать, имея в виду в том числе и своих коллег по Теасекции): «По вопросу о значительности этого „Ревизора“ надо сказать следующее: так как пишут в печати, об искусстве не говорят. <…> Надо сейчас изучать и критику, так как на „Ревизоре“ обнаружилось банкротство ряда людей, пишущих о театре. Несомненен факт: безответственность критики»[312]. И вновь повторяет: здесь «заостряется и теория „социального заказа“, так как Мейерхольд своим „Ревизором“ вступает в известную контроверзу с существующим пониманием, что такое социальный заказ и как его надо понимать»[313].
24 же декабря вновь «особо обсуждается вопрос об устройстве заседания секции по „Ревизору“ совместно с Мейерхольдом. Постановлено: суждение о закрытом заседании с присутствием В. Э. Мейерхольда отложить до получения ответа на предложение секции»[314].
Эта запись обсуждения также дублируется, приглаживается и стилистически приводится в порядок на соседних листах (в другой единице хранения).
Протокол заседания Президиума Теасекции ГАХН от 30 декабря 1926 года сообщает, что совещались по поводу обсуждения «Ревизора» на совместном (закрытом) заседании с ТИМ. Сахновский рассказывает, что он вместе с Волковым проработал вопросы, которые хотелось бы задать режиссеру. Решают послать письмо Мейерхольду с приглашением, этими вопросами и объяснением того, насколько важен этот спектакль «для целей научного и объективного театроведения»