[615] могли соседствовать с недавно созданным Народным университетом им. А. Л. Шанявского. Чаще же всего это был Московский университет). Университетский курс стал объединяющей средой, вырабатывающей определенный кругозор, способ (язык) общения, видение проблематики. Распахнутый горизонт, строгое, вышколенное мышление, острота восприятия опирались на круг чтения и опыт художественных впечатлений, превращавшие среду общения в первоклассную и принципиально (в границах человеческой жизни) – неисчерпаемую.
Не одни только доклады и статьи, книги и курсы лекций, но и дружеские связи с поэтами, артистами, режиссерами, писателями, художниками тех лет создавали бесспорный авторитет ученых в мире московской интеллектуальной элиты. В окружении Теасекции – Ю. Балтрушайтис и Б. Пастернак, М. Волошин и А. Ахматова, А. Таиров и А. Грановский, М. Булгаков[616] и Н. Эрдман… Символисты, футуристы, акмеисты в начале 1920‐х – это не застывшие в «измы» литературные течения, а близкие знакомые, захаживающие на заседания Театральной секции. Балтрушайтис, молодые Ахматова и Пастернак бывают на премьерах и диспутах, устраивают совместные вечера, лето можно провести у Волошина в Коктебеле. Может быть, именно эти разнообразные и глубокие человеческие связи и дружбы помогли Театральной секции продержаться до начала 1930‐х годов.
Рассказывать о Бахрушине, Полякове, Гуревич либо Шпете в краткой статье трудно – и не только оттого, что о них уже давно и хорошо всем известно. А потому, что уж к слишком разветвленным и мощным корням московских и петербургских деятелей культуры они принадлежали, очень уж заметными, влиятельными участниками важных течений общественной и художественной мысли были.
Так, бесспорно, рамки данной главы не могут вместить сколько-нибудь подробный рассказ о Любови Яковлевне Гуревич (1866–1940), блистательной интеллектуалке, вдумчивом исследователе актерского творчества, особенностей его психологии и способа мыслить, яркой представительнице ушедшего XIX века, чей вклад в театроведческое наследие бесспорен. Ответственность и самоотверженность были ее неотъемлемыми чертами, как о том свидетельствует хотя бы переписка со Станиславским, книгу которого «Моя жизнь в искусстве» она долгие месяцы редактировала. В середине 1920‐х ей под 60, в те времена – возраст патриарха.
Критик, филолог, историк театра, в прошлом Любовь Яковлевна еще и общественный деятель. Связанная родственными узами со многими крупными литературными, педагогическими и общественными деятелями России (дочь директора известных санкт-петербургских «Гимназии и реального училища Гуревича», двоюродная сестра философа И. А. Ильина)[617], она была близко знакома с Д. С. Мережковским, А. Л. Волынским, Н. М. Минским и др. Получив прекрасное образование (Гуревич окончила петербургскую гимназию княгини Оболенской, затем историко-филологическое отделение Высших Бестужевских курсов), Любовь Яковлевна уже в 1887 году дебютировала в печати, а спустя четыре года приобрела журнал «Северный вестник»[618] и привлекла к участию в нем Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого, В. В. Стасова, Д. С. Мережковского, А. М. Горького, Ф. К. Сологуба. (В 1898 году журнал был закрыт цензурой.) Была активным членом Всероссийского союза равноправия женщин, то есть одной из первых феминисток России. Став свидетельницей Кровавого воскресенья, написала очерк «Народное движение в Петербурге 9 января 1905 г.», сегодня являющийся классическим историческим источником.
После 1917 года, с переездом в Москву, Гуревич привлекли театральные издания. В занятиях искусством театра счастливо соединились общественный темперамент и литературная одаренность Любови Яковлевны. С 1920 года она сотрудничала с научным отделом ТЕО, а с 1922-го – руководила Комиссией (позднее – подсекцией) изучения творчества Актера Теасекции ГАХН.
Личные дела членов Теасекции сообщают, в каком городе и в какой семье родился тот или иной человек, очерчивают особенности его становления (места учебы и службы будущего ученого, расширяющие кругозор путешествия, формирующийся исподволь круг научных интересов, общественно-политические взгляды, перечень печатных и оставшихся в рукописях работ, служебный статус и пр.).
Можно, конечно, скрупулезно подсчитать общее количество докладов и сообщений – и сделать вывод, кто работал интенсивнее других. Но арифметические подсчеты не передадут главного: кто задавал тон? И на этот вопрос ответить не так-то просто.
Нельзя не вспомнить об Н. Е. Эфросе (1867–1923), судя по всему, сумевшем определить несменяемые на протяжении всех этих лет ориентиры, о чем свидетельствуют, в частности, вечера его памяти, ежегодно устраиваемые Теасекцией.
Первого руководителя Театральной секции сменил Владимир Александрович Филиппов (1889–1965), с честью выстоявший все (немногие) отведенные Теасекции годы[619]. Выходец из профессорской семьи (его отцом был заслуженный профессор Александр Никитич Филиппов), будущий театровед окончил историко-филологический факультет Московского университета в 1912 году и был оставлен на кафедре русской литературы. Уже в это время проявил глубокий интерес к театру (в том числе – актерству). По окончании университета два месяца работал в Парижской Национальной библиотеке. Его привлекало изучение истории русского театра, в частности эволюция театрального зрителя: первыми публикациями молодого исследователя стали статьи в «Голосе минувшего» о театральной публике XVIII века и театральных нравах века XIX, а также работа о Федоре Волкове[620].
Обнаружив, по-видимому, нечастый среди гуманитариев организаторский дар, в 1921–1924 годах Филиппов служил заведующим Управлением театров Моссовета, а также стал одним из организаторов Театра для детей. Когда Владимир Александрович принял руководство Театральной секцией, ему было 34 года. Несмотря на свою (относительную) молодость, Филиппов сумел возглавить группу сложных людей, объединив их общей программой исследований. Сколько можно судить по документам, он не был чрезмерно амбициозен, с готовностью отступал на второй план, на первый ставя суть и смысл собственно научной работы. Безусловно яркий и артистичный человек, умел тушеваться, не впадая в пустые обиды, в чем, кажется, проявлялся еще один его талант – педагогический (воспитывающий).
В 1927–1928 годах Филиппов одновременно с Театральной работал и в Исторической секции Академии, руководил аспирантами (А. И. Могилевским и И. М. Клейнером). Результаты изучения репертуара московских театров, проведенного им совместно с коллегами (А. И. Могилевским и А. М. Родионовым), были опубликованы в исключительно ценной и по сию пору не утратившей значения книге «Театры Москвы 1917–1928: Статьи и материалы» (М.: ГАХН, 1928). С октября 1927 года стал еще и директором Государственного педагогического театра (где поставил «Женитьбу» Гоголя), начал преподавать в ГИТИСе.
На долю Филиппова выпали все сложности начавшейся идеологической перестройки в Академии, хлопоты об отчисляемых сотрудниках, защита остающихся, обсуждения всего, что только можно было попытаться предпринять для сохранения Теасекции в качестве научной группы.
1 февраля 1930 года Владимир Александрович был очередной раз утвержден научным сотрудником ГАХН, но уже с 1 июля того же года – отчислен из состава ГАХН. Выписка из Протокола заседания Комиссии по чистке аппарата Государственной академии художественных наук сообщала:
«Слушали: Филиппов В. А.
Будучи членом Президиума Академии, принимая участие в Комиссии по расследованию деятельности типографии, несмотря на наличие явно уголовных материалов, совместно с другими членами Комиссии скрыл данные материалы, ограничившись сообщением о необходимости отстранить от работы А. И. Кондратьева.
Будучи одним из руководящих работников в Наркомпросе, принял по протекции на работу свою бывшую ученицу из гимназии, где он был преподавателем, Берман Н. М., затем перевел ее в Академию, устроив техническим секретарем Теасекции, каковой он был руководителем.
Отстранен от должности директора Педагогического театра. Отстранен от работы в ГИТИСе. Работает заведующим библиотекой Московского Академического Малого театра.
На чистку не явился, будучи подвергнут аресту органами ГПУ.
Резолюция: отнести ко 2-й категории с запрещением занимать руководящие административно-хозяйственные должности»[621].
Любопытно, что тот, из‐за «сокрытия уголовных обвинений» которого был безжалостно «вычищен» Филиппов, а именно А. И. Кондратьев, благополучно пережив все этапы чистки, вскоре вернулся в штат Академии.
После ареста Владимир Александрович отправлен в ссылку. По-видимому, сравнительно быстро выпущен, судя по тому, что уже в 1934 году он возглавил музей Малого театра. И свыше полувека отдал любимому преподаванию[622]. Много лет спустя И. Л. Вишневская вспоминала, что именно спецкурс Филиппова об Островском в ГИТИСе 1940‐х годов, то, «как он говорил об Островском, как он показывал, как он играл, показывал нам Садовских, великих актеров Малого театра <…> говорил о слове Островского, учил понимать, что слово Островского – это уже пьеса», увлек ее настолько, что Островский стал ее «любимейшим писателем», которому тогдашняя студентка «решила посвятить всю жизнь»[623].
Ядро Театральной секции выкристаллизовалось довольно быстро. Судя по интенсивности выступлений, докладов и научных инициатив, его составили Марков, Сахновский, Волков. Но ничуть не менее важной была роль старейшин – Бахрушина, Полякова, Гуревич. Хотя их главные жизненные свершения остались в прошлом (театральный музей Бахрушина; издательства, журнал «Весы»