[624] и переводы Полякова, руководство «Северным вестником» (1891–1898) и публицистические статьи Гуревич), они обладали неоспоримым не только интеллектуальным и художественным, но и человеческим авторитетом. И само их присутствие сообщало секции некую культурную основательность – доскональное знание истории русского театра Бахрушина, эрудиция и систематичность Гуревич, обширная осведомленность о новейших явлениях европейской драмы Полякова. Немаловажной была и охлаждающая пылкие головы трезвость старших в понимании происходящего.
Московский купец, крупный меценат, собиратель и знаток театральной старины, создавший на основании своей коллекции первый в России литературно-театральный музей (1894), позже превратившийся в чисто театральный и получивший имя своего основателя, Алексей Александрович Бахрушин (1865–1929) был зачислен в штат Академии одним из первых, 10 октября 1921 года[625].
Карточку-формуляр для Личного дела сотрудника РАХН он заполняет 23 марта 1922 года. Об образовании Алексей Александрович сообщает: «Среднее. Классическая частная гимназия Ф. Креймана»[626]. На вопрос о научном или художественном стаже отвечает: «Создатель и руководитель в течение 30 лет театральным музеем». «Главнейшие труды» характеризует скромно: «Разные статьи по истории и теории театра. Редактирование сборников и книг по театру».
В Автобиографии изо всех своих многочисленных обязанностей (как правило, включавших в себя распоряжение финансами) и должностей Алексей Александрович упоминает лишь, что «с 1908 по 1917 г. состоял заведующим Московским городским Народным домом-театром на Введенской площади. С 1918 по 1922 г. – член Бюро историко-театральной секции ТЕО Наркомпроса. В настоящее время – член РАХН и заведующий Архивно-библиографическим отделом Теасекции Академии»[627].
В Анкетном листке указывает социальное происхождение: «потомственный Почетн[ый] Гражданин». На вопрос об имущественном положении (хозяйство, земля, капитал – какие и где именно) отвечает: «Нет»[628].
Недавний владелец многих выстроенных на собственные средства и переданных городу зданий и особняков, еще и сегодня украшающих Москву, распоряжавшийся немалыми казенными деньгами, крупнейший столичный благотворитель, в сентябре 1925 года московский Почетный гражданин с семьей существует на жалованье в 59 рублей (после недавней семирублевой прибавки). Но своей практической купеческой рачительности, предприимчивости и сметки не утратил. (Чего стоит один его рассказ Маркову об автомобиле, владельцем которого он стал уже в 1910‐е годы и который хранил, разобрав на части, до лучших времен, не желая потерять его в результате бесчисленных реквизиций для нужд господ комиссаров[629].)
Лишившись театрального музея как собственности, Бахрушин не перестал ощущать себя ответственным за его сохранность и развитие. Он работает над описями рукописей, докладывая о них на заседаниях подсекции Истории, продолжает формировать фонды. Уже упоминалось, что, когда О. Э. Чаянова, изучающая историю театра Медокса, отправляется с мужем (исследователем крестьян в России, ученым и литератором А. В. Чаяновым) за границу, к Бахрушину летят регулярные письма-отчеты о виденных и купленных театральных раритетах, посещениях театров Италии, Франции и Германии[630].
В 1927 году, когда Бахрушину идет седьмой десяток, Ученый совет Теасекции ГАХН избирает его Почетным членом Академии. А в 1929 году его репутация будет осквернена яростными публичными обличителями. Так, И. Бачелис заявит, что в Академии, среди прочих «вам смогут представить бывшего миллионера-антисемита и черносотенца А. А. Бахрушина…»[631].
Дома, выстроенные просвещенным благотворителем, стоят и сегодня, соседствуя на набережной с английским посольством. Некогда замысленные Бахрушиным как бесплатные жилища для вдов и сирот, ныне они приняли небедных жителей современной Москвы.
В том же 1929 году Алексея Александровича не станет.
Еще один театровед «из бывших» – Сергей Александрович Поляков (1874–1943), сын купца 3-й гильдии, владельца Товарищества Знаменской мануфактуры. Самоотверженный российский культуртрегер, издатель и переводчик, в Теасекции первых лет он заведовал подсекцией Иностранной драматургии (которая позднее не раз переименовывалась).
Гахновская Карточка-формуляр личного дела Полякова[632] сообщает, что после классической гимназии его первым высшим образованием стал физико-математический факультет Московского университета, но параллельно студент прослушал еще и два курса историко-филологического. Почти десять лет провел в Швеции, Норвегии, Швейцарии и Италии (в связи с лечением жены), где еще и совершенствовал языки.
В 1890–1910‐х годах Поляков работал в горьковском журнале «Жизнь»[633]. Практически все свое состояние вложил в издательство «Скорпион»[634] (1899), позже издавал журнал «Весы» (1904–1909), сотрудничал и с издательством «Шиповник»[635].
Много переводил («работал в области изящной словесности»», как старомодно сообщает Сергей Александрович) с английского, французского, итальянского, немецкого, шведского (Ибсен, Стриндберг, Гауптман, Пшибышевский, Йетс и пр.), блестяще владел норвежским, его переводы произведений Кнута Гамсуна хорошо известны.
«Старообразный даже в молодости, сутулый, с наружностью не то Сократа, не то Достоевского – он был математиком по образованию, энциклопедистом по знаниям, владел пятнадцатью языками…»[636] – писал о Полякове музыковед Л. Л. Сабанеев[637]. А строгий в оценках художественных явлений до пуританства Владислав Ходасевич вспоминал о его редком литературном чутье и свободном владении полутора десятками языков. «Его специальностью, если не ошибаюсь, был санскрит, но он говорил и читал на множестве языков, европейских и азиатских, которые усваивал с одинаковой легкостью»[638].
Современники вспоминают серый помятый костюм, рыжеватую растрепанную бородку – и человеческую скромность. Не самый нежный из мемуаристов К. И. Чуковский отзывался о нем так: «Скромнейший и тишайший миллионер С. А. Поляков со своей милой, виноватой улыбкой…»[639] Ходасевич тоже вспоминал об исходившем от Сергея Александровича впечатлении скромности и нервной застенчивости (ср.: К. Д. Бальмонт о Полякове: «нежный как мимоза»). Создатель и владелец «Скорпиона» «обладал совершенно исключительною душевною деликатностью <…> В нем было глубоко заложено чувство ответственности <…> Однажды приняв на себя моральное обязательство перед начатым делом и перед людьми, которые это дело делали, он умел приносить жертвы не колеблясь, но и не выпячивая своей жертвенности»[640].
Миллионов к началу 1920‐х у Полякова не стало. И вместо издания любимых журналов на шестом десятке лет ему пришлось поступить на службу. В 1922 году Сергей Александрович – заведующий Репертуарной студии РАХНа, а с 1923-го – заведующий подсекцией Иностранной драматургии. Жалованье его как служащего 2-го разряда в это время составляет 3168 рублей (22 рубля 88 копеек в товарном обеспечении, то есть в червонцах). К концу 1924 года оно вырастет до 43 рублей. К этому времени долго хворавшая жена Полякова умерла, семья состоит из брата и двух сестер. По вопросу об имущественном положении Сергей Александрович отвечает: «Ни у кого ничего не имеется»[641].
После революции Сергей Александрович служил в разнообразных культурных учреждениях (ИЗО, ТЕО, ЛИТО, АкТЕО и пр.). Новую власть воспринимал с нескрываемой иронией. Так, «во время всеобщей переписи в начале большевизма, – вспоминал Сабанеев, – он в анкете написал, что родился за две тысячи лет до Рождества Христова, что он – женского пола и имеет квартиру в 3000 окон на улицу (там была такая графа). Когда я ему сказал, что подавать такую анкету небезопасно, он успокоительно сказал: „Ничего подобного – все равно никто ее читать не будет“. И, кажется, оказался прав»[642]. Ко времени начала работы в РАХН стаж его работы составил уже четверть века.
В его Личном деле минимум следов соприкосновений с начальством, минимум документов. И лишь одна, упорно повторяющаяся просьба: единственный изо всех, отвечавших на вопросы анкет, Поляков настаивал (в графе: «Ваши предложения по улучшению работы») на необходимости «организовать <…> получение театральных иностранных журналов и увеличить получение иностранных выписываемых научных книг»[643]. Стремление быть в курсе зарубежных новинок научной и художественной литературы, представлявшееся, вероятно, просителю совершенно невинным, в конце 1920‐х годов воспринимается властями как криминал. Уже созданы и все шире вбирают в себя зарубежные издания спецхраны в библиотеках[644]. В результате Поляков отправляется в ссылку одним из первых. 1 декабря 1929 года в его Личном деле появляется запись: «Отчислить из состава Академии С. А. Полякова как находящегося в ссылке»[645]