.
Сабанеев вспоминал: «Ему было запрещено жить в пяти городах Советского Союза, включая, конечно, обе столицы, – по-видимому, нашли, что он идеологически был „чужд“. Конечно, он был „чужд“ как законченный и совершенный скептик-анархист. Но надо отдать ему должное: и потерю богатства и даже средств к жизни, и всю тяжкую большевистскую жизненную реальность он принял с философско-добродушным равнодушием и даже любил находить в большевиках положительные качества и значимость, в то же время испытывая к ним, как он сам выражался, „невероятное презрение“…»[646]
Умер Сергей Александрович в эвакуации, так и не вернувшись в родной город.
Самым юным в Теасекции был Павел Якобсон: в 1922 году ему всего двадцать. Следующим по старшинству шел двадцатитрехлетний Павел Марков (1897–1980).
Надо сказать, что будущий умудренный профессор, авторитетный старейшина театроведческого дела Марков в годы работы в Теасекции совсем иной и, пожалуй, неузнаваемый.
Рано определившись с интересами всей последующей жизни, с 1918 года Марков начал сотрудничать с историко-театральным сектором ТЕО Наркомпроса (историко-филологический факультет Московского университета он окончил тремя годами позднее). Еще будучи студентом, попал в круг выдающихся деятелей культуры дореволюционного времени (таких, как М. О. Гершензон, Вяч. Иванов, Вс. Э. Мейерхольд, Вл. И. Немирович-Данченко, Н. Е. Эфрос и др.). В 1920‐м был одним из инициаторов создания Театра сатиры (вместе с А. П. Зоновым, Н. М. Форрегером, В. В. Маяковским). Марков стал тем, кто, впитав жизненные принципы и эстетические вкусы дореволюционной профессуры, сумел соединить их с пафосом обновления искусства, свойственным исследователям, режиссерам, литераторам послереволюционных десятилетий.
Попав в стены Академии, Марков быстро занял в Теасекции одно из ключевых мест. Сколько можно судить по темам докладов (и их количеству), вхождение вчерашнего студента в работу секции на равных с мэтрами произошло сразу же – разницы в возрасте он явно не чувствовал. Этому способствовало то, что в театральной печати Марков выступал еще студентом, а в 1924 году выпустил первую книгу, сделавшую его имя известным в широких театральных кругах Москвы, – «Новейшие театральные течения». С 1922 года Павел Александрович – ученый секретарь и председатель группы Современного театра Теасекции.
Обращает на себя внимание ранняя интеллектуальная и социальная зрелость молодого сотрудника. Он обнаруживает не только редкую работоспособность, одаренность критика, но и нечто гораздо более ценное и редко встречающееся: талант и темперамент не просто исследователя, а – деятеля театра. Вкус к общественной жизни, способность видеть театр в целом и спектакли в отдельности как проявления и свидетельства свершающихся культурно-исторических перемен диктовали ему и выбор подлежащего анализу материала, и критерии его оценки. Доклады о творчестве Сулержицкого периода Первой Студии и о состоянии театроведения в Германии, анализ проблематики современного театра и сценического оформления спектакля, выступления на обсуждении «Ревизора» и «Горя уму» Мейерхольда, «Дней Турбиных» во МХАТе, принципиально важный доклад о феномене социального заказа, размышления о книге Станиславского – это далеко не полный перечень выступлений научного сотрудника Теасекции (и активного рецензента газеты «Правда»).
Ему явно близки и понятны вопросы организации театрального дела, он ощущает тесную взаимосвязь между различными элементами спектакля (текста, сценического оформления, актера – и, конечно, зрителя). Не случайно именно Маркову, легендарному завлиту Художественного театра, принадлежала идея привести на театральные подмостки новое поколение литераторов 1920‐х годов – М. Булгакова, Ю. Олешу, Л. Леонова, В. Катаева. Чутье на свежие веяния, литературный вкус и умение заводить дружбы (не страшась при этом споров и даже ссор) – все эти качества Маркова служили театру. Пожалуй, он как никто соединял в личности профессии, так далеко разошедшиеся сегодня: исследователя, теоретика театрального дела и его организатора; актерского портретиста и критика; профессора, обучающего студентов, и вдумчивого мемуариста. В месяцы же его молодости вся энергия интеллекта, вся страсть привязанности к театру с той или иной степенью полноты получали выражение в докладах и статьях исследователя. Но если замечательная книга мемуарных заметок, статей и выступлений Маркова «В Художественном театре» (1987) появилась, то аналогичной – под названием «В Теасекции ГАХН» – нет. Между тем множество принципиально важных выступлений, рецензий, откликов и прочих текстов Павла Александровича – как опубликованных в различных печатных изданиях тех лет, так и никогда не печатавшихся – задумывались, впервые произносились и бурно обсуждались именно в стенах ГАХН.
Читая доклады Маркова на различных заседаниях Теасекции, понимаешь, как много дали они для становления критика и будущего театрального педагога. Как шлифовались, оттачивались в них идеи и аргументы, как формировалось цельное и острое видение театрального и шире – общественно-исторического процесса в России 1920‐х годов. Позднее, в последующие десятилетия, многое будто забылось, стерлось из культурной памяти[647], о разгромленной Академии не говорили вслух. Оттого знание гахновского периода Маркова заметно углубляет понимание как его личности, человеческого масштаба, так и губительного воздействия ужесточавшихся обстоятельств места и времени.
Еще одним деятельным сотрудником Теасекции был Василий Григорьевич Сахновский (1886–1945). Недооцененный прежде, в последние годы он все чаще привлекает к себе внимание историков театра. Область его интересов и занятий расширялась всю жизнь, захватывая все новые увлечения, но страсть к театру оставалась неизменной. Уже с 1907 года он печатается – сначала в «Русских ведомостях»[648], затем в театральных изданиях (журналах «Студия»[649], «Маски»[650]). В 1917 году выходит его первая книга «Художественный театр и романтизм на сцене». Романтизм, понимаемый предельно широко, во всех его изводах и проявлениях стал, пожалуй, самой важной изо всех когда бы то ни было занимавших Сахновского тем.
Прирожденный книжник и будущий эссеист, он рано заинтересовался глубинными истоками русской культуры, обнаружив вкус к архивным исследованиям. В записях Личного дела, датированных 1927–1928 годами, Сахновский рассказывал: «С 1912 года начал работать по архивным данным по истории русского театра и истории усадебного быта сначала в архивах домашних Смоленской и Калужской губерний, а потом в губернских архивах Смоленска и Калуги…»[651] Позднее занимался как в архивах российских, Москвы и Петрограда, так и зарубежных: «…его влечет магический праязык театра», – замечает современный исследователь[652]. «По истории театра работал в Германии у Эрн[ста] Гроссе[653] и Шурца[654], а затем в России по памятникам и архивным данным, а также опубликованному материалу до сих пор», – писал Василий Григорьевич в автобиографических заметках 1927 года[655]. Эту направленность интересов сегодня назвали бы театральной культурологией.
«В 1914 году я был избран на академическом отделении Университета им. А. Л. Шанявского профессором, в котором оставался до его закрытия в звании профессора, т. е. до 1921 года, – продолжает Сахновский. – Вслед за этим состоял профессором Бакинского государственного университета по кафедре русской литературы и истории театра, а затем в Высшем институте Литературного искусства им. В. Я. Брюсова, где состою профессором до сих пор. Параллельно с научной работой с 1914 года работаю как режиссер…»[656]
Ко времени прихода в Академию этот 38-летний человек освоил множество разнообразных, но непременно связанных с театром профессий: создавал театры и работал в архивах, режиссировал и писал статьи и эссе.
В ГАХН Василий Григорьевич был председателем Теоретической подсекции Теасекции, а с 1928 года – еще и руководителем театральной режиссерской Мастерской. Отчитываясь о работе по этим двум направлениям, Сахновский пояснял: «Доклады я строил таким образом, чтобы в результате получилось рассмотрение элементов спектакля и композиции спектакля. В режиссерской группе работал над проектом устройства нового типа сцены, удобного для развития сценических мест не дальше 4-х метров от рампы, т. е. с развитием сцены в ширину, с отсутствием круга и вместе с тем удобного для большого числа чистых перемен»[657].
В лице Сахновского Теасекция получила не только исследователя и глубокого театрального критика, но и недюжинного организатора. Особенно очевидным это стало в последние месяцы существования прежней Академии.
9 декабря 1929 года на расширенном Президиуме Теасекции рассматривали вопрос об устройстве заседаний, посвященных изучению театральных зданий: Сахновский рассказывал об общем плане действий[658]. В результате неоднократных обсуждений проекта было принято решение «просить Сахновского быть представителем Теасекции в „большом“ Президиуме ГАХН по вопросу об организации изучения строительства театральных зданий»[659].
В том же декабре Сахновский доложил грандиозный план обследования и изучения театральных зданий страны Президиуму Академии. В этом проекте давний интерес к истории театра сплавился с размышлениями ученого по изучению театральной сценометрии, «физического», материального устройства театра. Сахновский увлечен масштабом предстоящего дела. Как инициатор плана Василий Григорьевич избран председателем специальной Комиссии по строительству театральных зданий, ему предложено вступить в рабочие сношения с Госпланом, НКП, ВЦСПС и др. Кроме того, Теасекция обратилась ко всем театральным организациям и учреждениям с предложением «принять участие в работе по изучению театрального строительства»