.
В протоколе Пленарного заседания Теасекции ГАХН 9 мая 1927 года сообщается, что «комиссии Современного театра должно быть поставлено в большой плюс то, что она принимала участие в качестве представителей Теасекции в театральных совещаниях при Наркомпросе и таким образом вошла в живую связь с современным театром»[759]. Другими словами, выясняется, что «живая связь» с театром – это не посещение спектаклей и написание рецензий, не анализ работ режиссеров и актеров, а участие в совещаниях чиновников от искусства.
16 мая Марков на заседании комиссии Современного театра Теасекции читает доклад «Сценическое оформление современных пьес»[760]. Как нередко бывает, название далеко не в полной мере отражает суть доклада, и обсуждение выявляет значительно более широкое поле марковских размышлений. По-видимому, речь идет и о драматургии, и о режиссуре, и о театральных тенденциях последнего времени.
В прениях Волков говорит: «Вопросы, поставленные П. А. Марковым, очень сложны. По существу, это философия театра, размышление об основах драматургии и театра. <…> Конечно, мы сейчас встречаемся с ремеслом в области драматургии. <…> Нужно идти к драматургии органической, с миропониманием. Современные драматурги пишут пьесы без миропонимания и, кроме того, не знают, что такое театр. П. А. Марков предлагает идти по пути субъективизма в изображении эпохи. <…> „Ревизор“ Мейерхольда вызвал большие споры потому, что там утверждалось право художника на искренность. Кризис наших драматургов есть кризис неимения того, что надо вынести на сцену».
«В. Г. Сахновский считает, что постановка вопроса П. А. Марковым очень плодотворна. Критика не касается этих тем. Театр должен слышать эти соображения, но с разрешением проблем нельзя согласиться. <…> Театральное творчество и эволюция его форм вовсе не идет параллельно эволюции драматургического творчества. Поэтому театр должен пройти какую-то стадию в своем творчестве для того, чтобы прийти к новым формам. Так называемое „кривлянье“, о котором говорил Бродский, может быть, ведет к открытию в самом театре сценического лиризма и правды.
П. А. Марков в заключительном слове говорит о том, что рассуждение велось в том плане, что у драматургов будто бы растет воля изобразить мир, каким они его видят, а у театров растет противоположная воля – изобразить жизнь, как она есть. Это в какой-то мере верно.
Театр не хочет прочесть, что сказано в пьесе. Театр хочет отказаться от своего права построения театральной реальности. Театр идет на роль простого чтеца, но выявля[ет сущность] именно мир театра. <…> В „Днях Турбиных“ театр прочел свою тему, пусть не увидев всего Булгакова. А „Зойкину квартиру“ театр прочел так, как ее официально надо было прочесть, и поэтому эта вещь не волнует[761]. Театр должен как-то выявлять театральное видение, а под предлогом „соответствия жизни“ театр не хочет видеть по-настоящему»[762].
19 мая Гуревич на подсекции Психологии сценического творчества читает доклад: «Новые данные о сценическом творчестве по книге Станиславского»[763]. Она говорит о работе, еще далекой от завершения, в связи с которой она сотрудничает с автором увлеченным, сложным и не слишком привычным к систематизированному изложению, казалось бы, хорошо продуманных мыслей.
«Сценическая деятельность актера изображается Станиславским как путь к творчеству, начинающийся с простого исполнительства и требующий непрестанного преодоления внутренних препятствий и соблазнов, заложенных в человеческой природе актера», – рассказывает Любовь Яковлевна.
Прения проходят под председательством Бахрушина.
«В. Г. Сахновский ставит вопрос о том, можно ли сказать, что признаки актерского процесса, приведенные Станиславским, общезначимы.
Л. Я. Гуревич сообщает, что такие общечеловеческие явления, как расторможение, наличное в творческом процессе актера, являются общезначимыми. Это новое, что дал Станиславский. <…>
Сахновский сообщает, что ему приходилось в его театральной работе видеть замечательных актеров не школы Станиславского. В существе все актеры (большие) делают одно и то же: они ищут так называемое „зерно роли“ – все ищут и подтекст. Освобождение же мышц, может быть, и не занимает такого большого места в плане поставленных ими задач.
П. А. Марков говорит, что наиболее важный вопрос – это о том, применима ли система Станиславского ко всем актерам. Практика не опровергает его теории. Примеры не доказательны. И если Ермолову, скажем, крючило[764], то, с точки зрения Станиславского, это недостаток в эстетическом плане. Самое дорогое для Станиславского – это какая-то внутренняя свобода в творчестве. <…> Относительно характеристики, которую Василий Григорьевич дал Станиславскому, то он всецело прав. Станиславский – художник житейской правды. <…> Учение Станиславского очень заразительно. Оно делает нестерпимым наблюдение за игрой актеров другой школы.
А. А. Бахрушин замечает, что система Станиславского хороша, но сам Станиславский далеко не всегда играл по своей системе.
Л. Я. Гуревич указывает в своем заключительном слове, что Василию Григорьевичу Сахновскому в значительной степени ответил П. А. Марков. Что же касается типов актерского творчества, то наличие их несомненно. Вопрос в том, можно ли только их изучать теперь, когда еще так мало материала. В системе Станиславского она принимает и его эстетику, и закон внешнего напряжения»[765].
20 мая 1927 года Теасекция (докладом ее заведующего Филиппова) отчитывается на заседании Ученого совета ГАХН за прошедший академический год (1926/27). Обсуждают доклад В. А. Никольский[766], Н. Д. Волков, А. И. Анисимов[767] и А. В. Бакушинский[768]. Отчет утвержден[769]. Рекомендуется в последующей работе шире привлекать молодежь и профессиональных психологов. Этот отчет достоин того, чтобы о нем было рассказано подробно.
Начну с цифр. За год состоялось 18 заседаний президиума Теасекции, 128 научных заседаний Пленума и 10 – организационных.
П/секция Теории собиралась 11 раз (и провела 1 Пленум),
п/секция Психологии актерского творчества – 9 заседаний (1 Пленум),
п/секция Истории – 12 заседаний (1 Пленум),
п/секция Современного театра – 7 заседаний (1 Пленум),
п/секция Зрителя – 3 заседания (3 Пленума),
п/секция Автора – 6 заседаний (2 Пленума),
Терминологическая комиссия – 12 заседаний (2 Пленума).
Это – работа одной лишь Теасекции. Другими словами, в течение года прошло 60 рабочих заседаний, то есть сотрудники встречались 5 раз в месяц. Но еще состоялось и 11 Пленарных заседаний.
Нетрудно заметить, что самым интенсивным образом работали подсекция Теории и Терминологическая комиссия, объединенные трудами над Словарем. В частности, на Терминологической комиссии при Президиуме был установлен индекс cловаря – 1560 слов и список словарных статей – 403. Среди важнейших событий отмечено обсуждение термина «театр», представленное Сахновским, анализу которого было отдано шесть заседаний[770].
В это время Теасекция насчитывала десять действительных членов и двух научных сотрудников, то есть ее штат был минимален. Работало три подсекции (Истории театра, Теории театра, Психологии актерского творчества) и четыре комиссии (Автора, Зрителя, Современного театра и Революционного театра).
Гуревич инициировала создание еще и Библиографической комиссии (Марков вспоминал позже, как настойчиво Любовь Яковлевна добивалась специальных шкафов и каталожных ящиков для карточек, что молодого сотрудника, скорее, забавляло). Тем не менее в одном из протоколов заседаний появляется запись о том, что шкафы и каталожные ящики доставлены.
В мае 1927 года проходит партсовещание при Агитпропе[771], к которому готовились три месяца. На нем многое заявлено открыто, все точки над i расставлены: театр впредь будет рассматриваться государством как «орудие политического воздействия», правда «в художественной форме».
24 мая на совместном заседании Научно-показательной части ГАХН и Теасекции Волков выступает с докладом «Театральная Москва – сегодня»[772].
28 мая на пленарном заседании Теасекции сообщается, что Станиславский согласен прочесть цикл лекций по «системе», а кроме того, что не менее важно, разрешает членам секции не только работать в архиве МХАТа, но и присутствовать «на практических работах, поскольку это требуется для исследовательских занятий секции»[773]. Судя по тому, что устройство десяти лекций Станиславского и двух открытых заседаний, посвященных обсуждению «системы», включается в научно-показательный план Теасекции[774], планы эти рассматриваются как реальные.
2 июня Якобсон читает доклад «О понятии театра»[775].
4 июня 1927 года на Пленуме Теасекции принимается решение внести изменения в структуру секции, а именно: сохранив три подсекции (Истории, Теории и Психологии), создать кабинет с двумя отделениями – Зрителя и Революционного театра, а также «организовать группы:
а) архивную (под руководством А. А. Бахрушина),
б) библиографическую (Л. Я. Гуревич),
в) деревенского театра (А. М. Родионов),