Вместо Ассоциации им. В. Ф. Комиссаржевской в сентябре 1927 года в ГАХН появляется иное структурное звено: Кабинет по изучению агитации, пропаганды и рекламы. Руководит им А. И. Кондратьев[793]. То, что Кабинет создан при Социологическом разряде, не помешает ему вырабатывать планы для всех без исключения секций Академии. Так, в рамках Теасекции (кстати, театр теперь носит определение «исполнительское искусство») руководитель подразделения полагает необходимым за 1928–1929 годы подготовить и прочитать доклад: «Комплекс агитационных элементов, привносимых в пьесу оформлением спектакля»[794], а также рассказать об опыте постановок, осуществленных по заданиям Кабинета. И 19 октября 1928 года на одном из его заседаний Н. А. Попов[795] выступит с докладом на указанную тему, придя к небезынтересному выводу: «Снижение художественного уровня спектакля применительно к малокультурным вкусам зрителей часто является более действенным агитационным средством, чем комплекс высокохудожественных элементов…»[796] Позднее, после свершившейся чистки ГАХН, Кабинет по изучению агитации, пропаганды и рекламы будет передан в ведение Коммунистической академии как ее органичный структурный элемент[797].
Несмотря на все усиливающиеся помехи, научная жизнь продолжается.
Наркомпрос РСФСР принимает решение созвать в Москве в октябре научную конференцию по социологии искусства. Планируется специальная секция по изучению социологического метода в театре и кино, сотрудники ГАХН приглашаются к участию[798]. (Правда, в дальнейшем информация о том, состоялась конференция или нет, отсутствует.)
17 октября 1927 года на совместном заседании подсекции Теории Теасекции и Психофизической лаборатории с докладом «Регистрация сценического действия» выступает С. Н. Экземплярская. Докладчик полагает, что «для создания научной теории театра совершенно необходима известная устойчивость материала изучения, возможная лишь при нахождении способа записать сценическое представление <…> наиболее интересна регистрация игры актера», при записи которой «возможно применение методов естественно-научного исследования»[799].
Осенью 1927 года в Теасекции просыпается интерес к юридической стороне театрального дела: 3 ноября на Пленуме Теасекции Родионов читает доклад «Театральное законодательство за 1917–1927 гг.».
«Законодательство дореволюционного времени не знало юридических норм, регулирующих театральную жизнь. „Устав о предупреждении и пресечении преступлений“, где находились статьи, относящиеся к зрелищам и театру, был настолько незначителен, что нельзя было серьезно считать его кодексом законов о театре.
Революционная эпоха дает большой материал, содержащий свыше 300 юридических актов различного значения, имеющих целью регламентировать театральное строительство. Для извлечения этого материала использованы почти все оффициальные и оффициозные издания. Хронологически расположенный, он определяет, что время наибольшего внимания театру со стороны правительства – 1918–1921 гг. К сожалению, слишком мало было сделано, чтобы сберечь для будущего правотворчество первых лет революции в области театра, и до настоящего времени еще не разрешена задача собирания и систематизации этого материала.
В частности, в Москве действовали две группы органов – местного и республиканского значения, и обе эти группы оказывали влияние на правовое положение московского театра, издавая самые различные распоряжения и стимулируя высшие законодательные инстанции к изданию различных законов о театре и относящейся к нему сфере. Всего за десятилетие издано свыше 160 актов.
Самым значительным юридическим актом периода первых лет революции является декрет СНК от 26 августа 1919 г. об объединении театрального дела[800]. Он не только учреждает высший правительственный орган для руководства театральной жизнью республики, но и объявляет государственным достоянием всякое театральное имущество.
Этот верховный театральный орган, благодаря близости его к Москве, оказывает огромное внимание московскому театру и вызывает этим естественный протест со стороны местного правительственного органа. Улаживание взаимоотношений между центром и местной властью обнимает период между [19]19 и [19]21 гг. и создает ряд принципиально важных постановлений.
Окончание этой борьбы совпадает с периодом введения новой экономической политики и превращением театра из культурно-просветительного фактора в фактор хозяйственного значения. Театр во втором полугодии (конечно, второй половине. – В. Г.) истекшего десятилетия рассматривается исключительно под углом зрения фискальных интересов и становится объектом налогового обложения»[801].
Обсуждение проясняет некоторые существенные положения доклада. Филиппов замечает, что докладчик «ничего не сказал о постановлениях городских управлений, касающихся театра». Его поддерживает Сахновский.
«Н. Л. Бродский указал на исключительное значение работы, произведенной докладчиком по изучению театрального законодательства. Ему, однако, представляется в докладе не все правильным в том, что касается освещения театрального законодательства в прошлый, дореволюционный период. Состояние театра за это время характеризуется будто бы отсутствием просветительного значения театра. Оппонент указывает на ростки театра при фабриках и заводах, на театр в деревне, при разных общественных учреждениях. Культурно-просветительный характер дореволюционного театра был не миф <…>
В. Г. Сахновский указывает докладчику на то, что в своем докладе он совершенно не упоминает о тех разного рода бумагах и отношениях, касающихся репертуара, деятельности советов театров и т. п., которые довольно часто получались театрами в практике революционного десятилетия. Если все эти документы не составляют законодательства, то нельзя ли ввести в доклад главу, посвященную такого рода распоряжениям, так как они играли большую роль в жизни театра?
А. М. Родионов в заключительном слове <…> возражает Н. Л. Бродскому в части его предположений о несколько лучшем состоянии правового положения дореволюционного театра. В докладе было указано положение театра, а не его состояние. О последнем не приходится говорить. Оно было превосходно <…> В отношении замечаний В. А. Филиппова докладчик присоединяется к мысли о желательности приобщения к материалу и тех сведений, о которых оппонент высказывал сожаление, что ему (Родионову. – В. Г.) этих сведений добыть не удалось. Это является ответом и В. Г. Сахновскому…»[802]
С отсутствием собственно текста доклада в данном случае особенно трудно смириться. Понятно, что тезисы весьма схематично передали суть сообщения Родионова. Но не случайно обсуждавшие высоко оценили идею подобного исследования и согласились, что эту работу необходимо продолжить.
14 ноября 1927 года совместно с Обществом любителей российской словесности в помещении 1-го МГУ пройдет заседание, посвященное памяти А. И. Южина. С докладами выступят Филиппов и Бродский[803].
26 ноября на подсекции Истории Сахновский представит свое эссе «Театральное скитальчество»[804], а 28 ноября на подсекции Теории прочтет доклад «Компоненты спектакля»[805].
В тезисах к «Театральному скитальчеству» режиссер утверждал: «Чтобы лучше понять явление фантазии и фантастические образы, необходимо прибегать к сравнениям, потому что таким образом сложная область творчества театра легко поддается рассмотрению»[806], то есть при разговоре о сущности сценического творчества настаивал на метафорике, а не строгой аналитичности.
29 ноября на совместном заседании подсекции Теории Теасекции и комиссии Художественной формы Философского отделения Якобсон докладом «Что такое театр» продолжит теоретическую полемику с Сахновским[807]. Спустя неделю, 6 декабря, докладчик разовьет положения доклада во «Вступительных замечаниях к обсуждению доклада „Что такое театр“»[808] (см. главу 4).
В конце года в 7-й книжке журнала «Печать и революция» появится статья Когана «Государственная Академия художественных наук». Вспоминая историю ее создания, президент Академии расскажет: «В 1921 году пишущим эти строки была подана Наркому по просвещению докладная записка, в которой выдвигалась мысль о необходимости создания Академии». Коган полагал, что «нужно создать такой орган, который умел бы не столько приказывать, сколько показывать… От создания такого органа выиграют и государство, и художники. Первое будет иметь в своем распоряжении аппарат, всегда в продуманных и обоснованных формах представляющий ему состояние художественной мысли страны. Художественное творчество, в свою очередь, будет избавлено от неожиданностей и толчков, которые в настоящее время нервируют художников и дают им совершенно неверное представление об отношении к ним государства. <…> Само слово „академия“ впервые утрачивало одиозный для нашего времени оттенок некоторого духовного аристократизма, некоторой надменной изолированности от живого дыхания жизни».
Далее автор статьи рассказывает о продуманной структуре необычной Академии. «Работы ведутся в трех разрезах. Первая группа работ имеет в виду синтетическое изучение явлений искусства как продуктов духовной и материальной творческой деятельности с точки зрения эмпирико-позитивного исследования в их элементах, конструкции и композиции». Этим занято Физико-психологическое отделение, которое «объединило искусствоведов и крупнейших представителей точных наук». Социологическое отделение, возглавляемое сначала В. М. Фриче