безусловно, тотальный контроль.
Академические вольности, и самая главная из них – свобода выбора предмета исследования, остаются в прошлом.
Месяцем позже, 24 мая, проходит еще одно заседание Комиссии по обследованию ГАХН[955]. Здесь аспиранты, высказывающие претензии профессуре, уже задают тон. Аспирантов пытается урезонить Ф. Г. Шмыгов[956] – умудренный заведующий хозяйством ГАХН был еще и редактором стенной газеты. По его наблюдениям, все разделились на большинство и меньшинство, уверенное в том, что именно они-то и есть «марксисты». Вместо того чтобы начать дискуссию о сущности марксистского учения, прояснив, в чем же заблуждается большинство, это воинственное меньшинство попросту производит «захват марксизма»: выкрикивает обвинения, вовсе не касаясь содержательной стороны.
В самом деле, лозунг молодых победителей: Академия «должна соответствовать уровню нашей действительности» (Бобылев) – демагогичен. Что это за уровень и что подразумевается под «действительностью», строго говоря, объяснить невозможно. Из дальнейших выступлений становится очевидным, что имеется в виду: подчинение научных идей и тех, кто ими всерьез поглощен, публичным («общественным») словесным заверениям в лояльности. Именно это новое положение вещей объясняет непонятливым товарищ Охитович[957]: общественная работа – это не то, чем ты можешь заниматься в свободное от основных занятий время, – она отныне и есть основное занятие всех и каждого. Таким образом, «соответствовать действительности» для научного учреждения означает, по сути, отказаться от профессиональной деятельности.
Коган, стремясь всех примирить, заявляет, что сознательного противника марксизма он на этом заседании не нашел, и благодарит комиссию за конструктивное обсуждение положения дел в Академии. Уловив, по-видимому, чуждую, снижающую агрессивность экзаменаторов интонацию, один из членов комиссии (Попов) незамедлительно реагирует: «…что касается благодарности, то нам ее не нужно»[958].
Что происходит летом, неизвестно. Возможно, во время еще не отмененных летних вакаций ученые начинают подыскивать себе новые места службы. Иллюзий к этому времени не должно было остаться ни у кого.
Лишь осенью, кажется, театроведы начинают приходить в себя после весенних баталий и летней растерянности. 20 сентября на заседании Президиума Теасекции Волков, после (не раскрытого в документе) «сообщения о положении ГАХН», предлагает заняться следующими темами: клубным репертуаром, изучением архитектуры театральных зданий и «новыми театральными образованиями»[959] (имеются в виду ТРАМы и театр Красной армии). Это – очередная попытка сохранить секцию, применившись с минимальными издержками к ситуации: здания аполитичны и бесспорно имеют прямое отношение к театральному искусству, а названные коллективы пусть и не могут похвастаться значительными художественными достижениями, но все же театры…
Научная проблематика резко меняется, секция изобретает «правильные направления» исследований. Необходимо отыскать для изучения собственно театроведческую тему, которой можно было бы заниматься и которая не раздражила бы власти.
2 октября начинают вырабатывать план действий. Председательствует на заседании Волков (и уже присутствует Морозов). Пунктом первым стоит: «Об осуществлении трехмесячного плана работ Театральной секции» (сообщение Волкова). Чем же намерены заниматься театроведы?
«Считать первоочередными следующие темы: Театр в Красной армии (Родионов, Якобсон), Строительство театральных зданий (С. С. Игнатов, Сахновский, Якобсон)».
Изучением архитектуры театральных зданий должна заняться неразлучная пара Сахновский – Якобсон. Составление библиографии по архитектуре поручено Гуревич.
Среди прочего в плане группы Режиссера записано: «Считать очень целесообразным развертывание Исследовательской мастерской по вопросам организации сценического пространства и оформления»[960].
В октябре 1929 года проходит ежегодная Конференция ГАХН. Ее решения:
Избрать Бюро научной работы (БНР) – 15 человек.
Одобрить план реконструкции Академии, признав, что данная структура Академии «послужит к проведению в жизнь принятого на последней конференции решения об усилении марксистского метода исследований и связи с общественными организациями»[961]. И – подготовить и внести изменения в Устав.
15 октября в Дирекцию ГАХН приходит телефонограмма от Мособлрабиса: «Когда ваше предприятие перейдет на непрерывную производственную неделю?»[962] Ответить требуется в трехдневный срок. Но переход на непрерывку затягивается в связи с идущей реорганизацией Академии.
16 октября в ГАХН прилетит еще одна бумага (в которой подряд стоят шесть родительных падежей) – из Московского областного бюро статистики труда о «необходимости предоставления списков обследования состава аппарата учреждений, так как разработка материалов должна быть закончена к предстоящему XVI съезду Партии»[963].
Явное торможение собственно научной деятельности Академии замещается возросшей интенсивностью чиновничьего документооборота, количество бумаг в эти недели удесятеряется, и заведующий научно-показательной частью (НПЧ) В. В. Яковлев не выдерживает, просит утвердить специальную штатную единицу «для исполнения административных поручений». Решение Президиума – «отложить».
16 октября 1929 года на заседании Президиума Теасекции (его вновь ведет Волков) появляются Шпет и Морозов. Густав Густавович еще вице-президент Академии, но, похоже, уже знает или догадывается, что его отстранение – дело нескольких недель или даже дней. А с Морозовым, по-видимому, есть устная договоренность, что он сменит на посту заведующего Теасекцией Филиппова. И именно на этом заседании принимается важное решение о научной теме, которую готовы разрабатывать сотрудники.
«Слушали:
I. Об изменении структуры секции в связи с новыми задачами, стоящими перед Академией. (Предложение Шпета.)
а) Для усиления коллективной работы вести работу преимущественно пленарными заседаниями <…>
д) организовать особый Кабинет театроведения. <…>
Организовать постоянную Комиссию на предмет организации связи [Теа]секции с современностью (Волков, Марков, Сахновский, Яковлев, [А. М.] Эфрос, Филиппов).
Считать возможным выдвинуть как одну из основных тем для работы тему: „История театральной Москвы в связи с историей города“.
II. Сообщение Сахновского о том, что работа режиссерской группы, которая строится в соответствии с запросами ЦК РАБИС, встречает препятствия в отношении помещения и средств»[964].
Итак, решение найдено: заявить в качестве основной работы на следующие несколько лет подготовку издания «История театральной Москвы». Аполитичная и безусловно привлекательная как для историков театра, так и для властей (в качестве безусловно полезной) тема должна стать сравнительно безобидной нишей театроведческих изысканий. Она даст возможность отступить в глубь времен, на какое-то время отсрочив рассказ о современной ситуации в театральном деле.
Отметим и создание Комиссии по связям с современностью, как будто иначе, без специального, отдельно учрежденного «органа» этой связи нет. Это образование призвано отделить работу остальных сотрудников от пресловутой «современности», связываться с которой не хочется.
23 октября на заседании Президиума председательствует Филиппов, среди участников появляется Шпет, он быстро становится полезным и деятельным сотрудником Теасекции.
Решают: «Приступить к разработке 5-летнего плана работ секции. Образовать комиссию по выработке пятилетнего плана в составе: Бродский, Шпет, Волков, Кашин, Морозов, Филиппов, Прыгунов – под председательством Бродского»[965].
На следующем заседании (30 октября) Сахновский предлагает провести широкое совещание с представителями Госплана, НКП, ВЦСПС – в связи с работой недавно созданной Комиссии по строительству театральных зданий. Резонно намереваются привлечь в Комиссию еще и архитекторов[966]. Кроме того, обсуждается сборник Кабинета революционной литературы (одного из новых отделений Теасекции). Шпет полагает, что в нем должны быть статьи о театральном законодательстве, литературные манифесты, театральная полемика и пр.
Вновь говорят и о библиографии работ Н. Е. Эфроса (ее подготовкой уже длительное время занят Кашин). Но денег на ее издание Академия так и не найдет.
Уже весной 1929 года в прессе начинают появляться статьи, шельмующие ГАХН, организовываются публичные конференции и «дискуссии». На одной из них директор Института философии Комакадемии А. М. Деборин[967] заявляет: «Значительные кадры идеалистов, не сложив оружия, окопались в ряде наших учреждений (например, в ГАХНе) и производят вылазки в качестве „вольных стрелков“»[968] (оратор отсылает к статьям молодого философа А. Ф. Лосева).
Продолжаются и отголоски спора о социальном заказе. П. С. Коган пытается умиротворить дискутирующих, приводя примеры Леонардо и Микеланджело, творивших некогда по заказу власть имущих: «Отрицательного влияния на качество <художеcтвенного произведения> социальный заказ не имеет». Ему возражает упрямый Полонский: «Леонардо и М. Анджело (в газетной заметке так! – В. Г.), выполняя задание Ватикана, оставались независимыми, не поступились ни одним из своих художественных принципов»