, то спустя всего-то три-четыре года связь с Западом превращается в характеристику компрометирующую.
Вполне оценив конъюнктуру, на тонущий корабль Академии нападают со всех сторон.
Дирекции ГАХН предъявляется требование передать помещение, занимаемое Академией по ул. Кропоткинской, д. 32, – Трудовой школе ХОНО № 34 (ХОНО – Хамовнический отдел народного образования). Помещение так просто не отдадут, тяжба растянется на несколько месяцев. Здание ГАХН фактически захвачено школой уже в августе 1929 года. Но передавались помещения частями, пытались отстоять хоть крыло здания, хоть флигель… 11 января 1930 года озабоченный положением вещей управделами Академии Шмыгов направляет докладную записку в Президиум: «Управление 34‐й трудшколы „хозяйничает“ в помещении Академии» – перестраивает помещения, ломает стены, разгораживает комнаты, «поведение школы и ХОНО чрезвычайно агрессивно»[1082]. Между тем здание на Кропоткинской все еще состоит на балансе Академии и материальную ответственность за все происходящее несет она.
«По распоряжению Ученого секретаря ГАХН предлагается в срочном порядке представить производственный план»[1083].
Что должно стать в нем главным? 3 февраля 1930 года Президиум РАНИОН формулирует шестнадцать программных пунктов Директивы по составлению пятилетнего плана. При его разработке
«2. Необходимо предусмотреть дальнейшее укрепление и развитие марксистской методологии.
3. Развертывание социалистического соревнования, переход на непрерывную работу.
4. Основная форма деятельности – коллективная работа.
5. Научно-исследовательские работы, включенные в план, должны носить научно-актуальный характер. При этом внимание Институтов должно быть обращено на повышение качества научной работы, исчерпывающую и углубленную разработку проблем.
6. Усиление связи с рабочими массами и фабрично-заводскими предприятиями. <…>
11. Особое внимание уделить росту марксистских кадров».
Предусмотрено и то, чем мотивировать ученых на перестройку их работы (в сущности – сознания): за послушание и достижение поставленных целей государство (в лице руководителей Наркомпроса) готово хорошо платить. Приведу цифры пятилетнего плана 1929–1933 годов.
Пункт 15 сообщает:
«При разработке смет и штатов необходимо исходить из следующих норм: Повышение штатов действ[<ительных>] членов по сравнению с 1927–28 гг. на 30 % за последние три года пятилетки – ежегодно (годы 30/31, 31/32, 32/33) по 10 %;
Научн[ых] cотр[удников] I раз[ряда] на 90 % – ежегодно по 30 %;
Научн[ых] сотр[удников] II разр[яда] на 60 %; – ежегодно по 20 %;
аспирантов – на 60 %, ежегодно по 20 %. <…>
Повышение кредитов по сравнению с 27/28 гг. фонда зарплаты на 300 % – по 100 % ежегодно, стипендий на 300 % – по 100 % ежегодно, операционно-научные расходы (научные, учебные, экспедиции, издательство, научное оборудование) на 240 % – по 80 % ежегодно, на ремонт и новое строительство и капитальное оборудование на 300 % – по 100 % ежегодно»[1084].
Ставку Президента Академии и членов Президиума в феврале 1930 года предложено приравнять к партмаксимуму[1085].
Штаты и оклады ГАХН с 1 февраля таковы:
Заведующий учреждением – 250 рублей, ученый секретарь – 200, член президиума – 150, заведующий отделом – 150, действительный член – 110, научный сотрудник – 100. Чуть позже будут внесены уточнения: президенту ГАХН положат оклад в 300 рублей, бухгалтеру – 210, курьер, уборщица, сторож, истопник и дворник получат по 60 рублей. Между зарплатами бухгалтера и дворника расположатся оклады ученых[1086]. Ученому незамысловатым и доходчивым способом объяснят, сколько он стоит. Традиция, после некоторого перерыва, вернется в сегодняшний день.
Люди власти, нередко – с минимальным образованием, пришедшие к ней без какой бы то ни было профессиональной огранки, не понимали мотивации деятельности ученого. Не верили в ее особенность еще и из‐за концепции человека, лежавшей в основе «марксистско-ленинского» мировоззрения. Кантовское небо над головой они так же не могли увидеть, как и ощутить нравственный закон внутри себя. Сознанию этих управленцев представлялась некая особь, которую можно, материально заинтересовав, подвигнуть на любые действия. Не то чтобы подобных человекоединиц не было вовсе, но среди крупных ученых их заведомо меньше, нежели в других областях человеческой деятельности. Сама сфера интеллектуального творчества производила и производит жесткую селекцию, прямо противоположную селекции властной: ей жизненно необходима свобода. И она вступает в непримиримое противоречие со стремлением подчинить страну и населяющих ее людей хозяйственно-производственным планам.
К этому времени социологическое направление исследований было вытеснено истматом, философия – диаматом. Прежнее философствование сменилось начетничеством, жонглированием схоластическими формулами. Мало кому понятное, усеченное до перечня догм учение «диалектического материализма» легко давалось тем, у кого фундаментальное гуманитарное образование отсутствовало. Перечень центральных положений диамата выстраивался в зазубриваемый свод формул (что, возможно, коррелировало с принятой в церковно-приходских школах системой обучения катехизису).
11 февраля 1930 года в Президиум ГАХН с письмом обращается Родионов, которого без согласия назначили, с его точки зрения, «конторщиком», сняв с поста юрисконсульта[1087]. Родионов доводит до сведения Президиума, что он служит не по военной части, подобных приказов не приемлет и настаивает на зачислении в члены-корреспонденты Теасекции. Демарш одного из старейших сотрудников Академии оказывается результативным, и уже 22 февраля он возвращен в должность юрисконсульта.
12 февраля принимается решение, что все высшие посты в Академии должны занимать коммунисты[1088]. Одновременно упраздняется институт «почетных членов». Это означает, что научная репутация утрачивает значение, статус служащего Академии определяется принадлежностью к партии – либо нахождением вне ее. Синклит высокоавторитетных, широко известных специалистов, способных в силу своей (сравнительной) независимости влиять на решения властей, каким-то образом их корректируя, не нужен. В Теасекции продолжают появляться новые сотрудники, кроме упоминавшихся Амаглобели, Бескина, Павлова, Пельше в нее приходят Н. И. Львов[1089] и Н. И. Челяпов. Они лучше прежних приспособлены к необходимым мероприятиям: Львов укрепит Теасекцию в качестве специалиста по самодеятельному театру, прежде остававшемуся вне поля зрения высоколобых театроведов-«аристократов», а Челяпов в качестве члена Государственного ученого совета (ГУС) войдет в Комиссию по обследованию деятельности ГАХН.
Сокращают не только скомпрометировавших себя излишней ученостью и недостаточной управляемостью корифеев ГАХН, но и технических сотрудников. Процесс увольнения служащих оставляет свидетельства людского бескорыстия и порядочности. Так, 12 февраля готовится приказ об увольнении одной из машинисток, О. С. Лизгуновой. На следующий день появляются два удивительных документа. Машинистка В. И. Апсит пишет: «Я узнала, что сокращена машинистка Лизгунова О. С. Принимая <во внимание> ее тяжелые материальные условия (на ее иждивении мать) и болезненное состояние ее самой, прошу оставить ее и сократить меня как более обеспеченную <…> тем более, что Лизгунова работает в ГАХН около шести лет»[1090]. Апсит уволят 23 марта.
Просит сократить ее вместо коллеги еще одна сотрудница машбюро, М. Н. Лошкарева, мотивируя это так: «Я, как имеющая собственную машинку, могу скорей найти себе заработок»[1091].
Заступничество коллег не поможет, больную Лизгунову уволят.
Вслед за этими листками появляется сообщение о планирующемся в Ленинграде «Всесоюзном Съезде по изучению человеческого поведения»[1092], об участниках которого беспокоится Главнаука и который с ее точки зрения имеет большое «научно-политическое значение». Он откроется 24 января. Когда к Когану обратятся с предложением делегировать на Съезд докладчиков, тот, не вдаваясь в объяснение причин, ответит Наркомпросу, что посылать на Съезд сотрудников считает нецелесообразным.
4 февраля 1930 года протокол заседания Президиума сообщает о наличном составе Теасекции[1093]. В действительных членах уцелели Волков, Гуревич, Марков, Филиппов, Яковлев, среди научных сотрудников – Якобсон. В новые действительные члены предложены Пикель, Варнеке, Попов; в научные сотрудники – Павлов, Львов, Закс, Алперс. В членкоры – И. С. Туркельтауб[1094] и С. С. Игнатов.
Пунктом 2 протокол доносит просьбу Теасекции:
«в) желательно сохранить член-корреспондентами Дживелегова, <М. А.> Петровского, Чаянова[1095], Соболева, <И. А.> Аксенова;
г) О. Л. Книппер-Чехову, К. С. Станиславского, Вл. И. Немировича-Данченко, В. И. Качалова, Л. М. Леонидова, И. М. Москвина, А. Я. Таирова сохранить в Секции как избранных в связи с юбилейными датами их артистической деятельности»[1096].
Зафиксирована и новая структура Теасекции. Она кардинальным образом перегруппирована: основная ее часть, кажется, захвачена свежими силами. И собственно наука теперь сосредотачивается в только что созданном Кабинете театроведения.