Театральная секция ГАХН. История идей и людей. 1921–1930 — страница 87 из 155

<Режиссерскую> лабораторию». Так мы узнаем, что оба важных начинания Сахновского погублены. Опытной Любови Яковлевне очевидно, что замена одного руководителя на другого равнозначна исчезновению самой Комиссии, хотя формально та продолжает существовать. Как вскоре станет понятно, Гуревич оказалась права: обязанности Сахновского по работе Комиссии были переложены на Филиппова, находящегося вне большой подготовительной организационной работы Сахновского, его рабочих планов и человеческих связей.

Здесь же дан перечень прочтенных на секции докладов. Больше всех докладов (по три на каждого) подготовили и обсудили Сахновский и Якобсон[1117].

На следующем листе появляется новый состав Теасекции. В действительных членах сохранены: Бродский, Волков, Гуревич, Марков, Морозов, Филиппов – и прибавился Амаглобели. В научных сотрудниках, кроме Якобсона, Клейнера и С. С. Игнатова, числятся теперь Львов и Павлов.

21 мая выписка из протокола № 2 заседания месткома работников ГАХН[1118] сообщает:

«Слушали: О проверке работы и чистке аппарата ГАХН.

Постановили: Создать комиссию содействия чистке в составе:

Б. Оршанская[1119], А. А. Заурих[1120], Ю. М. Соколов[1121], Н. Л. Бродский, М. Д. Эйхенгольц»[1122].

Трудовая школа № 34 забирает остатки гахновских помещений: флигеля и надворные постройки.

Теасекция, все еще на что-то надеясь, представляет производственный план на трехлетие 1930–1933 годов[1123].

29 мая профессор И. С. Туркельтауб пишет в Теасекцию, он «позволяет себе выразить сожаление, что в Театральной секции ГАХН отсутствует подсекция или комиссия по разработке теоретических проблем марксистского театроведения (социологии и марксистской философии). Если бы такая ячейка организовалась, я охотно бы принял в ее работах активнейшее участие, а если бы понадобилось, то и руководство ею…»[1124].

30 мая Филиппов делает сообщение в связи с конкурсом Дворца культуры металлистов и о работе Комиссии по строительству театральных зданий. В ее планах, напомним, было «детальное изучение образцов западно-европейского театрального строительства, в частности, оперный театр в Чикаго, парижский театр Пигаль и в будущем (предполагаемый) театр Пискатора». Сахновский был реалистом – требовал невозможного. «В настоящее время эта Комиссия, – удрученно сообщает Филиппов, – фактически распалась»[1125]. Но Филиппов пытается привлечь к ее работе влиятельных людей из СТО, Госплана, Главискусства на худой конец…

4 июня на заседании расширенного Президиума Театральной секции, в частности, обсуждается смета секции по новообразованному Кабинету театроведения. Это – плоды занятий ответственной и обязательной Гуревич. Перечислены необходимые работы: подбор материалов для Словаря русских актеров (200 рабочих часов по 80 копеек), фотографии для «Истории театральной Москвы» (100 штук по 2 рубля 75 копеек), оплата библиографических карточек (1500 штук по 10 копеек); делается очередная попытка приобретения библиографии Н. Е. Эфроса, подготовленной Кашиным (3 печатных листа по 100 рублей за лист) – всего на сумму 1216 рублей[1126].

С 15 июня по 11 июля 1930 года в Москве должна пройти масштабная Всесоюзная олимпиада театров и искусства народов СССР, в организации которой принимают участие театроведы и критики.

Активизируются новые сотрудники Теасекции. 6 июня Павлов выступает на Теасекции с докладом «Противоречия в стиле современного МХАТа». В прениях выступают Волков, Марков, Бродский, Морозов, Клейнер. Стенограмма заседания Теасекции с докладом Павлова на 103 страницах сохранилась[1127].

Павлов апеллирует к тезисам статьи В. М. Фриче «Наши первоочередные задачи»: «Как созревающий класс <…>организует свой стиль <…> возможен ли перенос известных элементов стиля одного класса или группы в стиль других… Наука для нас только средство организации жизни»[1128].

Павлов нападает на Сахновского: «…лично Сахновскому невдомек, что между стилистическим приемом и содержанием идеологии существует взаимообусловленность <…> Апологетика этой „униформы“ мхатовского творчества <…> объективно является доподлинным художественно-политическим лозунгом враждебной пролетариату психоидеологии <…> В досоветском периоде МХТ картины из крестьянской и рабочей жизни представляют собой исключительное меньшинство…»[1129]

Павлов продолжает: «Исторический приказ – встать в шеренгу миллиардов <…> ломает дряблую стилевую ткань Художественного театра». Мимоходом раздает хлесткие политические ярлыки: «революционность Немировича – реакционная», «„Дни Турбиных“ – устряловщина»[1130]. И ставит задачу провинившемуся перед пролетариатом, от лица которого выступает Павлов, театру: МХАТ должен «выйти к большаку пролетарского театра»[1131].

Обсуждение завершится лишь 19 июня.

13 июня в ГАХН поступает бумага из Сектора науки Наркомпроса. Требуют «немедленно приступить» к проработке плана на 1930/31 год. Причем «этой проработке необходимо придать широкий общественный характер, превратив ее в просмотр всей работы Института, с привлечением заинтересованных общественных организаций» (курсив мой. – В. Г.). По всей видимости, план, представленный ранее, руководство ни в какой мере не удовлетворил. Директивная бумага продолжает: «Сосредоточиться на тех вопросах, которые могут представить важность для социалистического строительства»; превратить Институт «в очаг марксистской науки и изжить все остатки идеалистического и немарксистского подхода к вопросам»; «предусмотреть способы широкого привлечения советской общественности к работам Института». Необходимо также, полагает Сектор науки, «предусмотреть прикрепление Института к заводу, если это еще не проведено. Рабочих с этого завода необходимо привлекать к работе общественного политсовета». Кроме того, следует «обратить внимание на подготовку аспирантов, выдвигая и всячески поддерживая кадры из рабочих»[1132]. Срок – до 15 июля сего года.

И в тот же день, накануне отчета Теасекции (можно предположить, что Морозов бился за своих коллег до последнего), из ее руководства убирают Филиппова и Волкова. Оба пишут заявления с просьбой освободить их от должностных обязанностей: Филиппов перестает быть заместителем заведующего Теасекцией, Волков – ее ученым секретарем. За несколько дней до этого Волков направляет письмо Амаглобели: «Настоящим прошу поставить вопрос об освобождении меня от обязанностей Ученого секретаря. В виду того, что в ближайшее время должна происходить чистка Театральной секции, я, разумеется, готов сохранить свои полномочия на все время чистки, дабы <…> не ставить секцию в затруднительное положение и <…> не желая ни в коей мере уклониться от общественной критики своей работы»[1133]. Морозов, комментируя события, сообщает о подоплеке: хотя ему очень не хочется их отпускать, но «комфракция пришла к выводу, что нужно какое-то изменение в руководстве, чтоб оно приняло более твердый и определенный характер»[1134].

Несмотря на то что комфракция – новое и непроизводственное образование в составе ГАХН, не могущее претендовать на научную компетентность, – ее голос оказывается решающим. Комфракция предлагает и новый состав Президиума Теасекции: заведующий – Морозов, его заместитель – Бродский, ученый секретарь – Зивельчинская. Амаглобели становится членом Президиума. Кстати, подсекции теперь именуются «бригадами».

14 июня 1930 года проходит последний перед разгоном отчет Теасекции о работе[1135], ставший заключительным актом драмы. Присутствуют Коган, Бродский, Волков, Гуревич, Филиппов, Амаглобели, Львов, Маца, Павлов, Пельше, Челяпов. Произносит доклад Морозов (в его основе – текст Волкова, которым Теасекция отчитывалась месяц назад на Президиуме). В прениях выступают все присутствующие сотрудники Театральной секции. К счастью современного исследователя, многостраничная стенограмма заседания сохранена.

Обсуждение начинается с вопросов о работе Комиссии по строительству театральных зданий.

Пельше упрекает театроведов: «Строятся новые клубы и театры, и в результате оказывается, что 25–30 % площади использовано неправильно – не видно сцены, и т. д. Тратятся десятки миллионов на возведение новых театров, клубов и домов культуры, а ГАХН, который имеет специальную секцию, только говорит, что в этом отношении много сделано. Надо показать, что именно сделано».

Морозов отвечает: «Что делала строительная секция? Она ничего не делала. Был разработан только проект. Нужно было ассигновать средства, нужно было выехать на места, сделать фотографические снимки, собрать проекты строящихся театров, а также предполагающихся к постройке, критически их осветить, отметив недостатки. Эти работы нужно было организовать, что было проделано много раз, и наметить минимальные средства, которые требуются. Была сделана примерная смета по предложению Главискусства, где были намечены определенные лица, и определенная сумма из этих денег была обусловлена согласием заинтересованных учреждений.