[1143]. Присутствуют Коган, Морозов, Амаглобели, Пельше и Челяпов.
Выступая на Президиуме ГАХН перед Комиссией по чистке аппарата, Коган жалуется, что «ГАХНу приходится работать в атмосфере недоверия и предубеждения, порожденного критикой работы прежнего состава». И перечисляет события последнего времени: троекратный переезд Академии, значительное сокращение штата, сокращение ассигнований на научную и издательскую работу – все это мешало Академии работать с полной отдачей сил. Но он уверяет, что ГАХН марксизируется, в нее привлечены работники-коммунисты и Академия непременно пойдет в ногу со временем. Заметка об отчете президента Академии будет напечатана в газете под заголовком «Перестраивается ли ГАХН?»[1144].
Следующий протокол от 14 июля сообщит, что с 1 июля из Теасекции отчислен Филиппов. Амаглобели выделен из Теасекции в качестве представителя ГАХН в Комиссию по чистке[1145]. И принимается еще одно решение: «Ввиду того, что ГАХН находится в процессе обновления <…> считать целесообразным отказаться от заграничных командировок»[1146].
18 июля на имя президента ГАХН Когана приходит телефонограмма из Наркомпроса, информирующая, что в ближайшее время нарком просвещения Бубнов А. С.[1147] намечает созыв совещания драматургов и театральных критиков и поэтому желательно получить от ГАХН проработанный материал, характеризующий положение дел на этом участке и, в частности, «по таким разделам:
1. Общая характеристика роста театрального дела, основные направления, как театр обслуживает индустриализацию страны и коллективизацию сельского хозяйства, достижения в оформлении материала и т. п.
2. Характеристика буржуазного театра (что имеется за последнее время).
3. Роль драматургов и театральных критиков в перестройке театра.
4. Лицо современных драматургов и театральных критиков (количество, характеристика по основным направлениям, рост молодежи, как идет выдвижение из среды рабочих и крестьян, и т. п.).
5. Состояние научно-исследовательской работы в этой области и насколько она оказывает помощь театру, драматургам и театральным критикам.
6. Ваши предложения к совещанию.
Разумеется, что данные материалы должны охватывать не только столицы, но и провинцию, и желательно особо отметить положение дела на деревенском участке.
Эти материалы необходимы к 10 августа»[1148].
Консультант наркома Т. Головенченко[1149].
Но все в отпуске до 6 сентября.
27 июля Морозов просит согласовать с Амаглобели отказ в подготовке материалов для готовящегося совещания в требуемый срок. В секретариат наркомата отправляется письмо:
«В ответ на Ваше отношение за № 30 от 9/VII с. г. Президиум Теасекции ставит вас в известность, что в настоящее время ввиду каникул научного состава Академии (с 6.VII по 6.IX.30 г.) Секция не может дать в намеченный Вами срок проработанных материалов для предполагаемого совещания драматургов и театральных критиков.
В случае если срок созыва совещания будет отодвинут, Секция [сочтет своим долгом включить в план своих занятий] (часть фразы в квадратных скобках зачеркнута. – В. Г.) проработает вопросы совещания и подготовит все, что ей поручено Вами.
Самый созыв совещания весьма своевременен. Особенно важным кажется нам всестороннее обсуждение проблемы театральной критики и ее ближайших задач <…>
Президиум Теасекции высказывает пожелание, чтобы перед созывом намеченного совещания секретариат наркома организовал предварительное заседание представителей всех заинтересованных театроведческих и драматургических учреждений для детальной проработки организационных моментов и самой повестки будущего совещания»[1150].
27 июля 1930 года, в нарушение привычных академических летних вакаций, собирают заседание Президиума, в котором принимают участие Коган, Морозов, Пельше. Пунктом вторым слушается «информационное сообщение о ходе чистки аппарата ГАХН и о выводах Комиссии»[1151] (доклад И. П. Агапова). Реакция Президиума: «Принять к сведению».
Теасекция собирается лишь осенью. «19 сентября с. г. в 6 час. вечера состоится совещание Театральной секции ГАХН по вопросу о современном состоянии театрального дела в СССР»[1152]. На совещании зачитаны четыре доклада. Тексты выступлений переданы в комиссариат 3 октября 1930 года.
В «Материалах к совещанию драматургов и критиков по вопросу о современном состоянии театрального дела в СССР» сообщалось:
«Нужно отметить, что вся научно-исследовательская работа до последних лет была сосредоточена в руках формалистов и идеалистов (ленинградский ГИИ) и в руках идеалистов и эклектиков (ГАХН до реорганизации). Подсекции марксистского театроведения Комакадемии насчитывается всего 1½–2 года существования. Марксист[ов], а тем более коммунистических сил Теасекции ГАХН даже в настоящее время насчитываются единицы»[1153].
Спустя месяц, 22 октября 1930 года, на заседании Комиссии профессионального театра планы работы обсуждает уже новый состав Теасекции: председатель – Н. Л. Бродский, ученый секретарь – И. М. Клейнер. Присутствуют: Л. Я. Гуревич, Н. Д. Волков, П. А. Марков, В. В. Яковлев, Б. В. Алперс, Н. М. Горчаков, В. А. Павлов, А. В. Февральский. (Волкова отчислят из штата одним из последних, осенью 1930 года.)
Уже нет в живых Н. Е. Эфроса и Бахрушина. Арестованы Мориц, Петровский, Ярхо. В ссылке Филиппов и Поляков, позднее туда же отправятся Шпет и Сахновский.
Профессуре, становление которой пришлось на рубеж XIX–XX веков, не так просто было осознать происходившую на глазах смену ценностей в послереволюционной России, ненужность «излишней» учености, не направленной впрямую на задачи промышленного производства, повышения урожайности, укрепления обороноспособности и пр. Опосредованную же связь и влияние научных открытий на развитие страны в отдаленной перспективе в органах новой власти мало кто был способен увидеть. Последовательное вытеснение науки на периферию, повсеместное распространение требований лояльности и поведенческой гибкости меняло самый состав действовавших, отсеивало негодных, рекрутировало иной человеческий материал. То, что он не годился для решения собственно исследовательских задач, было осознано далеко не сразу. Свобода самоотдачи, неподдельный научный интерес, интеллектуальная страсть сменялись «производственными планами», подчинением, дисциплиной, наконец – просто страхом. Высокий профессионализм виделся (и уничтожался) с особой ненавистью как непостижимый вид человеческого превосходства, связанный с неотторжимостью социального капитала от личности, им владеющей.
Уходили общетеоретические дискуссии, побеждала узкая утилитарность. Лишь прикладные знания оказывались нужными. Первородство чистого научного знания сменялось сбором «полезных» сведений и – готовностью исполнить любой заказ власти. Со временем побеждало узколобое представление о человеке как функции общегосударственных задач, понимаемых как задачи производственные, хозяйственные. Заканчивая книгу о работе актера над собой, на страницах которой Станиславский размышлял о «жизни человеческого духа», автор вдруг осознавал, что «о духе уже писать нельзя»[1154].
Исследователи Теоретической подсекции Теасекции ГАХН, многообещающе начинавшие, были остановлены на первых подступах к проработке философии и теории театра. Создать сколько-нибудь завершенную театральную методологию и терминологическую систему в те несколько лет попросту не успели.
Изложенная целостная программа изучения театрального искусства должна была быть решена в серии научных докладов, подготовленных, прочитанных и коллегиально обсужденных на заседаниях Театральной секции ГАХН, ее различных, узкоспециализированных подсекций (методологической, теоретической, изучения творчества актера, истории театра, изучения зрителя, современной драматургии, мастерской режиссуры и пр.).
К концу 1920‐х годов театроведческие работы исследователей-немарксистов были изгнаны из открытой печати. Пафос высокого профессионализма, поиска научной истины подменялся ценностями общедоступности, массовости. Теория театра вытеснялась критикой, театроведческой беллетристикой. Не будучи обсужденными, проблемы остались нерешенными.
На место общих рассуждений, предположений и субъективных утверждений могло бы прийти знание фактической стороны дела. Но ярко и многообещающе начавшееся изучение феномена театра было прекращено, произошел, по формуле математиков, «разрыв непрерывности»: традицию насильственно обрубили, ее носителей преследовали, они вынужденно рассеялись в пространстве иных занятий.
С исследованиями ученых ГАХН в различных областях начнут знакомиться лишь в два последние десятилетия. Теоретическое наследие Теасекции до настоящего времени остается практически неизвестным.
Жизнь после смерти. Научные результаты теасекции ГАХН в исторической перспективе
В начале – середине 1920‐х годов, во время дискуссий в Театральной секции ГАХН, с ее ветвящимися подсекциями, отделениями, лабораториями, будто «стало видно далеко – во все концы света».
Вещи виделись новыми глазами, тексты оживали в неожиданных прочтениях, наука, занятая изучением божественной игры, – театра – не пребывала, а становилась.
Перевертыш революции, дьявольски поменявшей местами верх и низ, снеся устойчивые представления о добре и зле, спровоцировал – для сравнительно немногих счастливцев – выброс интеллектуальной энергии. Филологи-формалисты принялись делать новую историю литературы, будто сбросив вериги консервативного ее «ведения». Среди прочего в их работах откликнулись поднятые «низы» – литераторы третьего ряда, которыми занялось новое поколение любопытствующих ученых. Да и одна из ключевых идей (накопление изменений внутри старой литературной системы, ведущее к переходу форм и жанров бытового письма – в высокую литературу, и, напротив, спуск прежних ее «высоких» образцов в тривиальность литературы массовой) – тоже, по-видимому, была переносом (переводом) случившегося социального катаклизма в сферу научных концепций.