Театральная сказка — страница 18 из 43

– Уходим! Уходим немедленно, пока нас тут менты не приняли!

«Бегемот» остановился прямо передо мной, посмотрел внимательно, убрал мне волосы со лба, тронул подбородок.

– Нет. Ну, живая же.

Он поднял за скулу мою голову с высунутым языком.

– И язык у повешенных совсем по-другому выглядит. Совсем не так. Что, девочки, пошутить решили, да?

Ухватил меня за горло, прижал к кирпичной стене и начал медленно, сопя и облизывая губы, поднимать. Я продолжала притворяться мёртвой.

Не знаю, чем бы всё это кончилось, но тут подруга вырубила его шокером. Глаза мужика расфокусировались, и он рухнул. Именно рухнул, а не упал. Да так, что стены вздрогнули.

Я вытащила нож, обрезала верёвку, и мы рванули по ступенькам вниз. Даже лифт ждать не стали.

По дороге Снежка бросила:

– Зря мы карманы у него не обыскали. Может, там денег немерено.

А я только и думала, какое же это счастье, что мы от него избавились.

– Больше не встречали его? – спросил Мыш.

– Да вот в том-то и дело, – неохотно сказала Ветка, – что очень он похож на того «носорога» из Репинского сквера.

– И что ты думаешь теперь?

– А что тут думать? Что бы я ни сказала, всё будет выглядеть как бред.

За сценой. Леопард и купидон

Солнце брызгало светом меж ветвей олив. Ветер доносил с моря запах соли. Свита Диониса веселилась: взвизгивали менады, хохотали сатиры. То и дело вся толпа принималась петь – не всегда гармоничным, зато неизменно очень воодушевлённым хором. Сатиры вели низкие партии, и голоса их походили на рокот движения подземных плит, менады вторили чистыми и лёгкими, как лозы на ветру, голосами.

Дионис полулежал на троне, и руки его покоились на загривках леопардов с пятнистыми, играющими на солнце шкурами, сахарно-белыми клыками и янтарно-жёлтыми глазами.

Странное впечатление производили эти звери. Если приглядываться, их головы, лапы, хвосты – всё по отдельности оставляло ощущение силы и тяжести, но если воспринимать их целиком, они выглядели как самые лёгкие и стремительные создания…

Одним мгновенным движением лежавший у подножия трона леопард взвился в воздух и поймал за крыло купидона, рискнувшего плюнуть в другого малыша и случайно попавшего хищнику на спину. Зверь приземлился на упругие лапы и замер с добычей в зубах.

Свободное крыло младенца заполошно колотило воздух, не в силах вырвать купидона из пасти хищника. Лицо младенца исказил испуг. В бессильной надежде он оглянулся на Диониса, но тот наблюдал за этой сценой спокойно и безучастно. Правая рука бога меланхолично гладила мощную шею лежащего рядом леопарда.

В роще стало тихо, словно на зимней поляне во время снегопада, лишь свободное крыло купидона яростно билось в воздухе с негромким хлопающим звуком.

Ветка вскрикнула и схватилась за голову. Посерьёзневшие сатиры немо уставились на хищника и его жертву.

И тут Мыш внезапно выхватил у стоящего рядом сатира каменную чашу с вином и швырнул в зверя. Она ударила леопарда в бровь, окатила шкуру зверя остатками вина, упала на ступени и раскололась на части.

Вино, мешаясь с кровью, потекло по благородной морде хищника. Медленно, будто в рапидной съёмке, леопард открыл глаза цвета балтийского янтаря и гречишного мёда и внимательно оглядел мальчика.

– Убьёт, – мелькнула у Мыша мысль.

Половинки расколотой чаши лежали на ступенях, чуть покачиваясь, будто бы подтверждая его догадку.

Зверь не спеша разжал пасть, и купидон, словно накачанный гелием шар, рванул вверх.

Стекло, сковавшее оливковую рощу и её обитателей, внезапно распалось, все задвигались, загомонили. Лишь взгляд леопарда, сосредоточенный на Мыше, оставался неподвижным. Зверь медленно открыл и закрыл глаза, признавая сиюминутное поражение, но обещая продолжить разговор позже. Сатиры и менады хлопали Мыша по плечам, целовали в макушку, говорили, что он храбрец и воин, а мальчик следил за облитым вином леопардом, который запрыгнул на трон Диониса. Бог принялся бережно вытирать сочащуюся из раны кровь и слизывать её с пальцев. Когда бровь перестала кровоточить, бог облизал губы и повернулся к Мышу.

– Как бы я ни относился к тебе, сейчас ты совершил ошибку, и я не знаю, как ты за неё заплатишь. Решать это буду не я.

Он указал на лежащих подле него зверей.

– Разве ты не знаешь, что сделают твои леопарды через секунду?

– Конечно, нет. И в этом главная прелесть театра, пьянства и безумия.

Он улыбнулся ребёнку:

– Мне будет жаль, если леопарды убьют тебя, но у меня нет ни малейшей возможности тебя защитить.

Мыш закусил губу.

– Это вышло машинально. Он мог сломать крыло купидону, а я терпеть не могу насилия.

– Каждую шерстинку на шкурах моих леопардов я люблю больше всех купидонов, сколько их ни есть на свете, – произнёс бог.

Леопарды вылизывали один другого. Языки их были длинные, шершавые и младенчески розовые.

Спасённый Мышом младенец, треща крыльями, уцепился за плечо мальчика и повторял как заведённый:

– Спасибо… Спасибо… Спасибо…

Мыш похлопал его по руке.

– Всё хорошо, малыш. Порхай.

Крылатый карапуз скрылся в переполненных солнечным светом кронах олив.

Леопарды наконец прекратили вылизываться, и тот, что с отметиной на брови, снова повернулся к мальчику. Сузившиеся зрачки его смотрели холодно и уверенно.

– Зачем ты это сделал? – тихо спросила Ветка, когда они покидали зрительный зал.

– Сам не знаю, как это вышло. Но меня иногда накрывает, и я даже не успеваю сообразить, что делаю. Не выношу насилия.

– Вот так всегда с вами, интровертами… – покачала головой девочка. – В тихом омуте черти водятся.

– Извини.

– Да они уж теперь как-то не ко времени, твои извинения. Ладно, прорвёмся.

Мыш-бОрсеточник

Ветка и Мыш играли в карты на желание, и Мыш проиграл.

Обычно «резались» во что-то не сильно интеллектуальное и довольно простое – «дурака», «пьяницу», «верю – не верю». Играть без приза скучно и время от времени они ставили на кон желание. Чаще всего победитель заказывал побеждённому какую-нибудь ерунду вроде максимально правдоподобно воспроизвести хрюканье, достать пальцем ноги до лба или, вымазав нос синей краской, сходить в таком виде в магазин. В последнем случае обязательным условием было оставаться максимально серьёзным, иначе результат не засчитывался.

В тот раз Ветка победила и, не задумываясь, попросила:

– Расскажи, почему ты очутился на той тумбе возле Яузы, когда Альберт уговорил тебя стать актёром.

– Во как… – опешил Мыш, не ожидавший ничего серьёзного.

– Имею право, я победила. Уговор есть уговор.

– Ну, раз ты хочешь…

Мыш замолчал.

– Ладно, не надо. Я что-нибудь другое загадаю, – Ветка уже пожалела о своём порыве.

– Нормально всё. Я расскажу.

– Нет, давай, я всё-таки перезагадаю.

– Не переживай. Я давно отошёл от прошлых переживаний. Отцепил их. Теперь мне кажется, что всё это было словно и не со мной.

Мыш механически собрал карты, перетасовал их, уложил аккуратной колодой в центре стола, подровнял.

– Из дома я ушёл практически в никуда. Почти без денег, не зная, где буду ночевать и жить вообще. Несколько дней провёл на Курском вокзале. Питался чебуреками и водой. Потом деньги подошли к концу и тут очень кстати подвернулся один пацан. Чернявый такой, грузин. Хотя по-русски говорил чисто, почти без акцента. И вот он на своём хорошем русском языке предложил мне стать борсеточником. Не сразу, конечно. Сначала порасспросил о житье-бытье. Потом предложил.

– Это же какой-то криминал?

– Да уж точно не благотворительность. Мы высматривали на обочинах улиц недалеко от Курского хорошую машину и ждали хозяина. Он приходил, снимал куртку, в которой предположительно мог быть бумажник и бросал на сиденье рядом с водительским. Или отстёгивал борсетку и кидал туда же. В этот момент мой напарник должен был отвлечь его, сказать что-то типа: «Дяденька, у вас тут к фаркопу что-то привязано». После чего уходил и прятался поблизости. Водитель шёл смотреть. А там действительно на фаркоп была наверчена проволока с консервными банками или верёвка с привязанным тряпьём. Ну, в общем, хлам какой-то. Но привязан он был крепко, сразу не развязать. Человек присаживался, начинал копаться. Я в это время открывал переднюю дверь, быстро хватал куртку и убегал в переулки. Но делал это так, чтобы водитель заметил, что я у него что-то «подрезал», и бросался за мной в погоню. Напарник в это время спокойно обшаривал машину и забирал всё ценное. А я бежал, слушая, как за мной несётся взрослый мужик, который в несколько раз больше и сильнее меня.

– Страшно было?

– Да не то слово. Сердце чуть из горла не выпрыгивало. Я добегал до условного места. Там водитель должен был поймать меня. Я в этот момент был уже без добычи, успевал незаметно сбросить её по пути. Водитель настигал меня, хватал за шкирку, успевал дать пару «лещей», и тут появлялась моя «крыша» – грузины. В Москве вообще все борсеточники либо с Кавказа, либо ходят под ними. «Крыша» предъявляла мужику, что тот бил ребёнка, а может, ещё чего похуже хотел сотворить. В качестве доказательства показывали запись на телефоне. Говорили, что сейчас вызовут полицию и он пойдёт по такой статье, что на «зоне» и недели не проживёт. Обрабатывали жёстко, профессионально. Человек пугался, обещал любые деньги. Я тем временем потихоньку сваливал, заканчивали они уже без меня.

На первый взгляд всё выглядит не так уж страшно, но в таких делах иногда всё идёт не по плану. То водитель даже не попытается бежать, потому что куртка старая, а борсетка пустая, то догонит меня раньше, чем я успею добежать до «точки». Последний вариант был самым неприятным и случался куда чаще, чем этого хотелось. У меня синяки и ссадины почти не сходили с лица. Только-только заживут, и тут же новые. Два сотрясения мозга за год. После одного из них я оглох на правое ухо, и слух только через месяц восстановился. Хотя надо признать, больницы мне выбирали самые лучшие и на лекарства не скупились. Я так понимаю, что чем тяжелее были травмы, тем больше денег они снимали с водилы.