– Ты что? – повернулся Мыш, испугавшись, что девочку накрыл солнечный удар.
Ветка продолжала хихикать в кулак, не поднимая головы.
– Мыш, я поняла, что это за запах.
Мальчик ещё раз втянул воздух. В нём и вправду проступал знакомый и, в общем, приятный оттенок.
– Не могу разобрать, – признался он.
– Это книги. Так пахнут книги.
Мыш принюхался снова.
– Ну конечно же! – воскликнул он.
– Так пахнет в библиотеках и книжных магазинах.
Через несколько часов они достигли конструкций, что неясно проступали в дрожащем мареве.
Огромные книжные полки, сделанные из почерневших от времени и покрытых выщерблинами мощных досок, уходили в небо и терялись в вышине.
Доски провисали под тяжестью стоящих на них томов, но по всему было видно, что они выдержат, даже если нагрузить их и вдвое большим весом.
Ветка тронула старое дерево, изначально чёрно-серое, а теперь местами выгоревшее едва ли не до белизны. Оно было горячим, как и всё вокруг. На пальцах остался серый след пыли.
Это походило на прогулку по Большому каньону.
Дети разглядывали корешки книг: они тут были самые разные – кожаные, матерчатые, бумажные, пластиковые, склёпанные из металлических пластин и сшитые из шкур косматых животных…
– Ааа, сколько тут всего!
Ветка в восторге прижалась щекой к частоколу корешков и тоненько заскулила.
– Так, наверное, чувствует себя скряга, попавший в королевскую сокровищницу, – сказал, глядя на неё, Мыш.
Девочка зыркнула на него и побежала. Мыш рванул следом. Коридор «каньона» свернул раз, другой, третий… Наконец, Ветка выдохлась и остановилась, тяжело дыша, но продолжая улыбаться.
Она, пыхтя, вытащила толстенный том, затянутый в выделанную кожу, тонкую и шершавую.
– «Тындык маниш, мелен увыр»… – спотыкаясь, прочла она. – «Овек, овек! Овес!» Набор звуков, – разочарованно сказала она, помещая том на место.
– Может, это на иностранном? – спросил Мыш. – Турецком, например.
– Вряд ли. Буквы-то наши.
– А вдруг это неизвестные стихи Хлебникова? Или Бурлюка?
Она вытащила следующую книгу.
– «Ав-Ав-Ав.
Ау! Ау!
У-у-ав
Ы-ы-у-у».
– Наверное, о таких текстах Мао говорил «собачий язык науки», – заметил Мыш.
– Непохоже на науку. Это скорее поэзия.
– Собачья если только, – отозвался мальчик.
Они доставали книги снова и снова, открывали их, читали, в недоумении захлопывали.
– «Я-я-я!
Яя-я-я!
Яяяя!
Я-я-я!»
– Смотри, тут что-то человеческое проступает.
«Ёры-ёры.
Эр-эрвал.
Побежал,
Не убежал».
Ветка с досады шарахнула толстенный гроссбух о землю так, что пыль взлетела облаком, а потом вдобавок пнула его ногой.
– А тут вообще цифры! Только цифры! Ни единой буквы, – чихая, сказал из облака Мыш. – Будто компьютер писал.
– А что, если именно компьютер и писал? – отозвалась Ветка. – Представь, вдруг это какой-то невероятный триллер, понятный только компьютерам, калькуляторам и прочим электронным мозгам?
– Ужас какой…
Они доставали книги, открывали их на произвольной странице и по большей части тут же захлопывали, не в силах понять ни бессмысленные наборы букв, ни бесконечные ряды чисел.
– Ой! – закричала вдруг Ветка. – Слушай!
Ночь на пороге.
Над наковальнями мрака
Гулкое лунное пламя.
Ночь на пороге.
Сумрачный вяз обернулся
Песней с немыми словами.
Ночь на пороге[5].
– Это же стихи! – восторженно заголосила она. – А вот ещё…
Деревянный мост через речку.
И под этим вот самым мостом
То ли некто живёт, то ли нечто,
Наделённый пушистым хвостом.
Днём он скачет в кувшинках, беспечен,
Напевает, порхает листом,
То ли некто, а может быть, нечто,
Но с пушистым, как ёлка, хвостом.
По ночам он купается в речке
И дробит отражение звёзд.
То ли некто, а может быть, нечто.
А потом выжимает свой хвост.
Жизнь его быстротечно-беспечна.
Он резвится на сваях моста.
То ли некто, а может быть, нечто,
Обладатель красавца-хвоста.
Он глядится в течение речки,
Чья вода глубока и чиста,
Видит он отражение нечто,
И при нём отраженье хвоста.
А зимой над замёрзшею речкой
Засыпает он в щелях моста.
То ли некто, а может быть, нечто,
Обернувшись уютом хвоста.
– Совсем другое дело! – пропела Ветка.
Мыш пригласил её заглянуть в свой фолиант.
– Смотри, что я нашёл: «Симуляция, наоборот, исходит из утопичности принципа эквивалентности, из радикальной негации знака как ценности, из знака как реверсии и умерщвления всякой референции». Даже непонятно, какой смысл мог сцепить эти слова вместе, – вздохнув, признал он.
Земля вздрогнула под ними, и они непроизвольно посмотрели вперёд, там, в конце длинного коридора, сыпались вниз, в проход, книги. Сначала редко, по одной, потом парами, десятками, и, наконец, пролились сотнями, тысячами и сотнями тысяч.
По земле прокатилась дрожь. Дерево полок, старое, будто сделанное из обшивки кораблей, исплававших не одну сотню лет в океанских походах, завибрировало.
Лавина сходила с обеих сторон «каньона», постепенно приближаясь к детям.
– Бежим! – крикнула Ветка.
Они побежали, хохоча и задыхаясь от бега. Сзади них ревело, билось и рушилось пространство.
Лавина неслась, гоня перед собой похожие на раскрывающиеся парашюты клубы пыли и низкий, пожирающий гул.
Было весело и странно. Они знали, что даже если стихия их настигнет, она всё равно не сможет их убить, и потому всё происходящее представлялось не более чем игрой, которая при определённых условиях может стать болезненной, но детей это не слишком пугало. Они с криками и визгом бежали от настигающего их книгопада.
Лавина выдохлась, немного не догнав детей. Всё вокруг накрыло пыльное облако, надолго зависшее в воздухе.
Мыш и Ветка обошли исполинский, больше похожий на горный массив, завал из книг и продолжили путешествие по бескрайней библиотеке.
Солнце припекало, дети начали уставать. Но, несмотря на то что они делали поворот за поворотом, спрятаться от жгучего солнечного света не было никакой возможности. Невзирая на высоту полок, найти угол, где бы не было солнца, оказалось нереально. Куда бы они ни шли, где бы ни пристроились, солнце всюду доставало их и царапало сотнями горячих шипов.
– В принципе, можно скинуть несколько десятков книг и улечься на полках, – предложил Мыш.
– Можно, – согласилась Ветка. – Только лучше бы нам просто найти дорогу обратно к сцене и там передохнуть.
Сказать, как часто бывает, оказалось проще, чем сделать. Из библиотечного лабиринта не было выхода. Сколько ни ходили Мыш и Ветка, конца и края книжным каньонам не предвиделось.
Белый ворон, как ни вглядывались они в небеса, не появлялся. Не слышно было и его знакомого хриплого «кру».
Ноги юных актёров отказывались идти.
Они уснули на книжной полке, дрожа и прижимаясь друг к другу – ночи в пустыне холодные.
Утром всё повторилось. Они промучились весь день в поисках выхода и уснули ближе к вечеру совершенно без сил.
Новый восход не принёс ничего нового.
Потом был ещё восход, и ещё…
Как и сказал Гном, смерть детям не грозила, но муки жажды и усталость оказались самыми настоящими.
– Я могу забраться на вершину стеллажа и посмотреть, куда нам идти, предложил Мыш, когда они лежали на полках, прячась от солнца.
Ветка поразмышляла над его идеей.
– Не надо. Во-первых, ты так слаб, что вряд ли заберёшься высоко. А во-вторых, стеллажи настолько высокие, что даже не видно, где они кончаются.
Они уснули и проспали весь остаток дня и всю ночь.
Когда Ветка проснулась, Мыш стоял рядом и смотрел на неё.
– Я знаю, как нам выбраться из этого лабиринта.
– И как же?
Мыш достал из кармана увеличительное стекло.
– Зачем это? – спросила девочка.
– Мы сожжём книги. Все до единой. Весь лабиринт сожжём.
Ветка поднялась на локтях и уставилась на Мыша.
– А дальше?
– Не знаю. Может, увидим ворона, а может, сами поймём, куда идти.
– Ты с ума сошёл!
– Нет, – ответил тот. – Наоборот. Я долго думал, и, похоже, это единственно возможный выход.
Он схватил с полки первый попавшийся том, распахнул его на середине, непроизвольно задержался, чтобы прочитать несколько строк.
– «Фарффарф. Аумаул. Иыите. Уиэте. Едлормпс…»
Вырвал страницу, долго и старательно мял её и тёр, превратив в итоге во что-то рыхлое, бесформенное.
Положил комок на середину распахнутого тома и принялся фокусировать луч на торчащем из кома бумажном уголке.
Наконец, бумага загорелась. Язычок пламени, вырастая, побежал по граням и изгибам скомканной страницы.
Мыш положил раскрытую книгу на полку и стал смотреть, как разрастается пламя.
Огонь, словно ленивая обезьяна, принялся переползать на соседние полки.
На детей повеяло сухим жаром.
– А теперь нам будет очень больно.
Мыш обнял Ветку и крепко прижал к себе…
Стихия бушевала долго. На детей рушились книги и горящие доски.
Ветка вскрикивала и даже плакала, но слёзы её сгорали, едва проступив.
Когда пламя отревело, успокоилось и пепел немного остыл, из-под него выбрались Ветка и Мыш, похожие на Адама и Еву, переживших пожар в раю, и, оглянувшись, увидели парящего невдалеке белого ворона.
Шагать по горячему, рыхлому пеплу очень трудно. Ноги детей проваливались в чёрные хлопья, как в снег. Они поминутно падали, но не расцепляли рук и лишь шептали друг другу: