Подруга разделила видео моего воздушного «путешествия» на три части, наложила сверху комментарий, где подробно описала, что я перенесла, и продавала любителям острых ощущений.
– Покупали?
– Да, мы кое-что заработали. Снежка оборвала вторую часть на моменте, когда я уже отпустила трос и только-только начала падать. На последнюю часть, соответственно, назначила самую высокую цену. Но… – она тронула шрам на щеке. – С тех пор мне очень неуютно, когда смотрю на звёзды.
Ветка забросила в самовар сухие колючие веточки. Принюхалась.
– Вот. Самовар, можжевельник! Всё, как я хотела.
Можжевеловый дым плыл над Москвой. Щекотал ноздри прохожих, втекал в приоткрытые окна автомобилей, путешествовал по крышам, попадал в вентиляцию, тревожил неясным отголоском жильцов, навевал спящим новые, прежде невиданные сны.
За сценой. Дом забытых игрушек
Странно увидеть дом посреди пустыни.
Ничем не примечательный, двухэтажный, из красного кирпича, похожий на советский детский сад.
А вокруг голая пустыня.
Мыш и Ветка вдвоём взялись за длинную вертикальную ручку двери и потянули её на себя.
За дверью обнаружилась обширная прихожая, на полу которой стояли тысячи крохотных туфелек, башмачков, сандаликов.
Дети в недоумении посмотрели на собрание микроскопической обуви.
– Наверное, нам тоже надо разуться.
На общем фоне их башмаки выглядели линкорами в окружении яликов.
Слева от них уходила на второй этаж деревянная лестница с тёмными резными перилами. Впереди лежал просторный квадратный холл с ковром на полу и задёрнутыми шторами на окнах. Вдоль стен стояли высокие шкафы с полками, на которых стояли, сидели и лежали пластмассовые куклы, плюшевые медведи, деревянные клоуны, тряпичные коты и прочие детские любимцы. Все они, куклы, медведи, буратины были босы.
– Так вот откуда крошечная обувь в прихожей, – прошептала Ветка, когда их глаза привыкли к полумраку.
Здесь же, на полках, попадались ёлочные игрушки, солдатики, исписанные и сломанные карандаши, пистолеты, мечи, погремушки…
Направо и налево вели два коридора со множеством дверей.
Приглушённый свет сочился сквозь шторы.
Не слышалось ни звука. Только дыхание детей колебало ткань тишины.
Ветка прошлась вдоль полок, скользя взглядом по рядам игрушек. Мыш остался стоять посреди холла.
На пороге открытой двери, через которую вошли в дом дети, сидел белый ворон и раскалённый пустынный свет сияющей призмой падал на пол.
Ворон нетерпеливо крукнул, словно призывая детей к действию, переступил лапами по вытертому порогу.
Ветка ушла по коридору направо. Мыш отчего-то понял, что будет лучше, если она останется одна, и повернул налево.
Девочка вошла в первую комнату: всё те же полки с игрушками, задёрнутые шторы, приглушенный свет, мягкий ковёр под ногами. Перешла в другую, третью, в четвёртой остановилась, прошлась вдоль полок. Что-то не давало ей уйти. Подняла лицо и увидела глаза, смотрящие прямо на неё.
– Максим, ты? – спросила она, беря в руки плюшевого кота.
«Я помню этот розовый нос, подушечки на лапах и нежную, как мамины волосы, шерсть».
Глаза кота дрогнули, правая лапа поднялась…
– Здравствуй, Света, – раздался его глухой, далёкий, словно доносящийся из-под песка голос.
Ветка схватила его, обняла.
– Максим…
– Да-да.
– Я помню тебя. Очень хорошо помню. Я всегда брала тебя с собой в кровать, когда была маленькой. Не могла без тебя уснуть.
Кот шевельнулся:
– Ты говорила: «Максим не уснёт без меня, а я без Максима». Я помню.
– Точно. И мне всегда приносили тебя. Находили за диваном, под ванной, в прихожей на тумбочке…
– Да, меня всегда находили.
Ветке показалось, что в уголках пластмассовых кошачьих глаз блеснула гордость.
Она прижала кота к сердцу, закружилась по комнате.
– И куда же ты исчез, Максим? Почему ты пропал?
– А ты разве не замечала, что игрушки, когда их перестают любить, исчезают? – спросил кот.
– Исчезают? Нет! – воскликнула Ветка.
– Но ты же помнишь, однажды я исчез. Был – был, а потом вдруг раз! – и нет меня.
Девочка задумалась, нахмурила лоб.
– Нет. Не помню.
– Это потому, что твои воспоминания обо мне обрываются на том моменте, когда ты меня разлюбила.
Ветка молчала.
– Знаешь, что это за дом? – кот повёл розовым носом вокруг.
– Нет.
– Это Дом забытых игрушек. Видишь ли, – кот поднял лапу, тронул себя за ухо, – детские игрушки, они очень… – он задумался. – Вежливые. Мы остаёмся рядом с вами, только пока вы любите нас. А как только надоедаем, исчезаем и приходим сюда – в Дом забытых игрушек. Снимаем обувь у входа и остаёмся тут навсегда. До конца времён.
Ветка обвела глазами тысячи кукол, когда-то оживляемых детской любовью и фантазией, а теперь добровольно ушедших в пустыню.
– Моя девочка говорила, что у меня самое красивое лицо на свете, – сказала вдруг одна кукла.
– А моему хозяину нравилось, как свистит моя дырочка, – ответил из угла изрисованный ручкой резиновый ёжик.
– Хозяйка наряжала меня в одежду, вырезанную из подворотов собственных платьев. Хотела, чтобы я была похожей на неё!
– Я висел на самой верхушке ёлки, возле звезды! – кричал разбитый по пояс Мальчиш-Кибальчиш – ёлочная игрушка тонкого стекла, силясь подползти к краю полки, поближе к Ветке.
Исписанные-изломанные карандаши, цветастые полинялые зонтики, калейдоскопы, машинки без колёс, браслетики, бусы, кубики Рубика, сумочки, сломанные пластмассовые пистолеты… Со всех сторон к Ветке неслись упрёки, обвинения, жалобы.
Она стиснула кота и выбежала из комнаты.
Навстречу ей торопился Мыш. Он прижимал к себе огромную, размером с трёхлетнего ребёнка, крысу с дурацким зелёным пузом и по-слоновьи удлинённой добродушной физиономией.
Вслед им неслись многоголосые крики:
– Он всегда брал меня с собой в ванну. Я был грозным пиратом южных морей…
– Я была самой красивой звездой на ёлке…
– Я был лучшим из пистолетов, а он – лучшим из стрелков…
– Он сделал из меня непобедимого воина галактики…
– Я выиграл под его руководством шестьдесят четыре войны…
– Я была уверена, что мы с ней станем королевами…
– Я лучше всех в его войске дрался на мечах…
– Я была любимой куклой…
– Мой топор наводил страх на римские легионы…
Мальчик и девочка вышли в пустыню.
Ветер мёл безжизненную равнину. Торопясь и подскакивая пролетел, увлекаемый вечной жаждой пространства, шар перекати-поля. Пронеслось облако жёсткой, как наждак, пыли. Пустыня вздыхала, незаметно для человеческого глаза передвигала барханы, жила…
Дверь за детьми захлопнулась.
Ветка обняла кота с розовым носом:
– И куда ты пропал, дурак?…
Кислотно-зелёная Мыш на груди у мальчика уронила голову ему на плечо.
Проституция
– Вот они, – указала Ветка на прогуливающуюся по Скатертному переулку парочку.
Высокая фигуристая дама с некрасивым, но чувственным, похожим то ли на жабье, то ли на рыбье, лицом, шла и вела за руку девочку, по виду – ровесницу Ветки и Мыша.
– Моя подруга Снежана, Снежка, и эта… «Проституция». Узнаёшь?
– Кого, Снежану? – попытался пошутить Мыш.
После того как дети повстречались на улицах Москвы с «Нищетой» и «Пропагандой насилия» – демонами из Репинского сквера, Ветка захотела снова взглянуть на даму, от которой сбежала три месяца назад.
Мыша предстоящая встреча совсем не радовала. В последнее время его вообще часто тревожили дурные предчувствия.
Он с минуту рассматривал неспешно идущую пару.
Женщина непрерывно улыбалась. Её полные, ярко накрашенные губы шевелились, словно жили сами по себе. Между ними проворным существом мелькал розовый язык. Временами она высовывала его и трогала губы, точно пробуя, достаточно ли они сладки.
Дама что-то объясняла своей едва доходящей до пояса спутнице.
На обеих были длинные, до земли, шубы из светло-серебристого меха. Полы припорошены снегом, щёки женщины и девочки разрумянились от морозца.
Снежана внимала с интересом, ловя движения лица старшей подруги и тут же бессознательно их копируя.
– Не знаю, – неуверенно произнёс наконец Мыш.
– Чего ты не знаешь?
– «Проституция» это или нет.
– Ну, как же! – взволнованно прошептала Ветка. – Она! Смотри внимательно.
Мыш провожал их взглядом.
– Не знаю, – упрямо повторил он. – Я не уверен.
– Да ну тебя… – с досадой бросила девочка.
– Ладно, – Мыш нахмурился, соображая. – Не уходи никуда. Я хочу послушать, о чём они говорят.
Мальчик нагнал красивую пару и некоторое время шёл следом, подслушивая разговор.
– …Все хотят тебе добра, – держа девочку за руку, ласково вещала дама. – Добра и только добра. Мир добр, люди добры. Но только и ты будь добра с миром и людьми. Если человек чего-то хочет, разве можно ему отказывать? Откройся миру, и он откроется тебе.
Её голос ласкал слух и, казалось, даже тело. Девочка смотрела на взрослую спутницу с обожанием.
– Прими человека, и он примет тебя. Поцелуй его, и он поцелует тебя в ответ. Всё очень просто и красиво. Посмотри, как это красиво! Ты отдаёшь любовь и получаешь любовь. Если мы любим всех, все любят нас. Это так замечательно, правда?
– Правда, – согласилась девочка, и глаза её заволокли мечтательность и успокоение.
– Видишь! Ты юна и прекрасна. Возлюби всё вокруг! Мир – это любовь. Каждый достоин её, помни.
Голос был сладким и тягучим, как мёд.
– И даже если кто-то тебе не нравится, знай, это в тебе говорит твоё несовершенство, твоя слабость. Победи их. Мы должны дарить любовь.
– Да, любовь, – ответила девочка, с восторгом подаваясь к наставнице.
Мыш не выдержал и обогнал их.
– Здравствуйте! – сказал он, останавливаясь перед женщиной.
Та удивлённо вскинула брови, давая понять, что не знает его, но готова выслушать.