Отсветы фонарей играли на мокром металле. Снег ложился на металл статуй и таял. Капли повисали на отвратительных носах, ушах, локтях, пальцах, медленно стекали по плечам и крыльям демонов, словно те были свечами и обтекали воском. Они то ли готовились войти в двери театра, то ли ждали, когда кто-нибудь выйдет из них.
Мыш закрыл глаза, а когда открыл снова, перед ТЮЗом уже никого не было, лишь мерцали, пролетая сквозь свет фонаря, снежинки.
Буднично шурша шинами, проехала машина, за ней другая…
Утром Мыш вспомнил о ночном видении, но так и не смог понять, приснились ему эти тринадцать неподвижных фигур под окном или же он видел их на самом деле.
Поэтому он ничего не стал говорить Ветке.
Свет падает под углом.
Всё летит наискось, всё.
За окном то,
Чего здесь не может быть.
Но признать это труднее,
Чем колени себе перебить.
Где-то стоят храмы,
Мир и много людей.
А здесь только мы.
Мы и тринадцать зверей.
Воск на их коже
От погребальных свечей.
Спасите нас кто-нибудь,
Скорей.
За сценой. Погоня
Белый ворон сел на снег, закрыл глаза и стал невидим.
– Это что ещё за фокусы? – сказала Ветка, вглядываясь в белый покров. – Где он?
– Хотел бы я знать, – пробормотал Мыш, щурясь от отражённого снегом солнца. – Обычно он исчезает, когда полагает свою миссию выполненной.
Вокруг, насколько хватало глаз, лежала заснеженная степь.
– Потрясающе интересное место, – вздохнула Ветка.
Степь превращалась в небо без выраженной линии перехода, и это придавало пейзажу особую мягкость.
– Вот так, наверное, и должна выглядеть иллюстрация к фразе о том, что «во все стороны от нас лежит бесконечность», – сказал Мыш.
– Это кто сказал?
– Кастанеда. Да и ещё много кто говорил.
– Очень похоже, – согласилась Ветка. – Но куда-то же надо идти по этой бесконечности. Вот завёл чёртов альбинос! – выкрикнула она в сердцах, и тут же почти из-под самых её ног с шумом и, как показалось детям, совершенно отчётливым хохотом взлетел белый ворон.
– По-моему, у него есть чувство юмора, – сказал Мыш.
– Ага, своеобразный такой юморок, – покачала головой Ветка. – На любителя.
Ворон настроился на одному ему ведомый курс и повёл за собой детей.
Мыш пошёл первым, торя дорогу. Ветка двигалась за ним, ступая след в след.
В какой-то момент она произнесла:
– Какая же тоска.
И оглянулась.
– Мыш, – позвала она.
Мальчик обернулся, всмотрелся. Вдали виднелись три небольших подвижных пятна.
– Я правильно понимаю, что они идут за нами? – произнесла девочка после паузы.
– Ага, и они чёрно-жёлтого цвета, – выдохнул Мыш. – Вот попали! Бежим!
Сложно судить, насколько тяжело бежать леопардам по российским снегам, но дети двигались с трудом. Скоро они стали задыхаться. В голове у Мыша, как это часто бывает в критические моменты, вертелась нехорошая фраза «загнанных лошадей пристреливают».
– Я смотрела этот фильм! – крикнула ему Ветка.
Мыш оглянулся на бегу. Сомнений не осталось, за ними неслись леопарды. Прыжками, взмывая над снегом в белой пыли, как в светящемся ореоле, они сокращали дистанцию с каждой минутой.
– Вот, собственно, и конец, – подумал Мыш. – Как это, интересно, будет выглядеть со стороны в реальной жизни? Самоубийство? Несчастный случай? Сердечный приступ?
– Ветка! – крикнул он.
– Да.
– Когда они приблизятся, я постараюсь задержать их, а ты в это время продолжай бежать, поняла?
Ветка некоторое время молчала.
– Не говори глупостей и не трать силы. Никого ты не задержишь.
Вольно или невольно, Мыш продолжал следовать за вороном.
Когда впереди показалась тёмная линия, Мыш поначалу даже не понял, что перед ним. И лишь приблизившись, увидел, что ворон привёл их к реке.
Они рухнули с крутого обрыва, замельтешили, закувыркались в падении, распахивая нетронутую поверхность склона. Это было бы даже весело, не преследуй их сейчас три хищника.
Дети съехали на лёд, побежали поперёк русла.
Похоже, то была местная копия то ли Волги, то ли Оби. Обширные белые просторы там и тут пересекали тёмные полосы чистого льда, откуда ветер смёл снег.
В небе над ними крукнул ворон.
– Идём за ним, – задыхаясь, сказал Мыш.
Ворон повёл их по руслу.
Бежать стало легче, снега на льду было сантиметров пять-семь, не больше. Но ноги детей при этом постоянно проскальзывали, заставляя двигаться осторожнее и медленнее.
Леопарды неслись намного быстрее, но лёд есть лёд и они то и дело, слишком разогнавшись, вдруг начинали вертеться волчком или падали, несмотря на мощные когти и природную ловкость. Бег по льду был для них явно в новинку. Детям, впрочем, это обстоятельство больших преимуществ не давало, расстояние меж ними и хищниками быстро сокращалось.
Мыш посмотрел на ворона, увидел, что тот кружит над чёрным бесснежным участком возле берега реки.
– Полынья! – разглядел Мыш. – Возможно, там есть источник и вода чуть теплее? Туда! Скорее! – крикнул он приотставшей Ветке.
Девочка не ответила. Она полностью выдохлась и едва переставляла ноги.
– Беги, Мышик! – выдохнула она, глядя в снег перед собой. – Я что-то устала.
Мыш схватил её под локоть и поволок.
– Напоминает времена, когда за мной гонялись обворованные граждане, – сказал он, пытаясь приободрить Ветку.
– Тогда за тобой хотя бы люди гонялись…
К полынье подбежали почти одновременно с леопардами.
Мыш толкнул Ветку в чёрную воду и при этом чудом увернулся от летящего на него зверя. Тот упал в реку и тут же принялся выбираться из неё с растерянным и немного глупым выражением на морде.
– Никто не любит холодную воду, – мелькнула у мальчика мысль.
Мыш увидел новых приближающихся хищников и нырнул в полынью, где в него тут же вцепилась Ветка.
Холод обжёг детей.
Не все знают, но между льдом и водой всегда есть небольшой воздушный зазор, несколько миллиметров, не более, и там вполне можно дышать.
Течение подхватило детей и понесло.
Леопарды не рискнули преследовать своих жертв под водой и пошли поверху.
Вокруг полыньи на десятки метров раскинулось пространство чистого льда, и дети видели идущих прямо над ними зверей.
Время от времени леопарды склоняли головы, вглядываясь в детские лица, и рычали так, что вибрация чувствовалась даже через лёд. Хищники били по льду когтистыми лапами, оставляя мучнисто-белые следы на поверхности, как когда-то на паркете под «служебной» дверью. Дети вздрагивали, такова была сила ярости хищников, а течение тем временем медленно и неуклонно уносило их под снег, скрывая от глаз преследователей. Какое-то время хищники расшвыривали снег, искали беглецов, находя, снова рычали, обнажая клыки, прошивали лёд бьющей из глаз яростью. Бросались грудью на разделяющую их с добычей преграду, пытались кусать её. Всё тщетно.
Река уносила держащихся за руки детей всё дальше и дальше под снежные заносы.
– Либо встретим снова полынью, либо доплывём до мест, где тепло и нет льда, либо просто дождёмся весны, – думали они.
Если бы дети увидели парящего над ними белого ворона, они бы решили, что тот выглядит очень довольным, хотя трудно сказать, как должен выглядеть довольный ворон.
Ночной визит
Ночью Мыш проснулся от звука открывающейся двери. В часовую кто-то вошёл. И не один, много. Десяток, а то и больше.
Его затошнило от страха, руки противно задрожали, ноги налились немощью.
Первой его мыслью было разбудить Ветку, но потом сообразил, что, проснувшись, она не только ничем не поможет, но ещё и может вскрикнуть, привлечь внимание гостей.
В том, кто это был, у него не имелось ни малейших сомнений. Хоть он и не мог видеть сквозь мхатовский занавес, но точно знал – это тринадцать статуй с Болотной площади.
Половицы стонали под тяжеленными металлическими ногами. Вибрация от шагов передавалась стенам и чувствовалась даже сквозь матрас. Занавес колыхался от движений, и Мыш каждую секунду ожидал, что чья-нибудь жёсткая металлическая рука сорвёт ткань и они окажутся лицом к лицу с демонами.
Кто-то, Мыш отчего-то был уверен, что это был Наркоман – он выглядел самым утончённым в этой компании, открыл крышку пианино и принялся играть очень неприятную, сплошь построенную на диссонансах композицию. Наигравшись, захлопнул крышку, так что струны несчастного инструмента жалобно загудели.
Тонко и кровожадно попискивал бомба – Микки-Маус на руках у Войны, шамкала челюстью Нищета, булькал вином и рыгал пузатый Пьяница, двухголовое животное Лженауки издавало странные звуки, нечто среднее между карканьем и блеянием. Воровство хрюкало громко и не стесняясь. Позорный столб Беспамятства прислонился к занавесу, и перед Мышом отчётливо проступил на ткани его контур. Проституция шипела и квакала, сыто и самодовольно. Демон Пропаганды насилия прохаживался, издавая языком щелчки, похожие на звук взводимого пистолетного ударника. Эксплуатация детского труда выплёвывала стервятнический клёкот. И только Равнодушие никак, ни звуком, ни шорохом не проявляло себя, но Мыш точно знал, оно здесь. Двенадцать демонов-апостолов, не явились бы сюда без своего «мессии».
Зашумел электрический чайник, нагревая воду, звякнули чашки. Кто-то шелестел страницами книг. Двигались, скребя ножками по паркету, стулья. Намечалось чаепитие…
Как ни удивительно, под всю эту жуть и какофонию Мыш умудрился уснуть.
…Когда он проснулся, в окна било яркое зимнее солнце. Блики, отразившись от волн на Москве-реке, плескались на занавесе.
Ветка напевала тему из фильма «Ромео и Джульетта» Франко Дзефирелли. Её голос, негромкий, но глубокий и богатый, наполнял часовую, будто речная вода, и Мыш, выбираясь из пут сна, плавал в нём, качался, тонул, всплывал и снова тонул.