– Ты видишь? Видишь?! – то и дело толкала Ветка в бок Мыша. – Они реагируют друг на друга. Вот это как? А? Что это?
Облачка в фиалах то обволакивали стенки ровным молочным маревом, то сплетались змеистыми искрящимися клубками, то становились похожими на клочья сена, то на ударивший в небо фонтан… Иногда подвески собеседников соприкасались, и тогда облачка в них затевали какую-то сложную игру, напоминавшую танец или встречу двух птичьих стай в воздухе.
Капли встречались с мелодичным прозрачным звуком, от которого едва заметно вздрагивало пространство вокруг людей.
– Что это, Мыш? Есть какие-то мысли? Что там, внутри этих стёклышек? – тараторила Ветка. – Почему одни тянутся друг к другу, другие отталкиваются? Они живые?
– Не знаю, – лишь пожимал плечами тот.
– Может, это магниты?
– Если бы они все были магнитами, то никак не могли бы оставаться спокойными при приближении друг к другу.
– Так, Мышон, я девочка, и я люблю украшения, – сказала Ветка, хватая его за руку. – Я тоже хочу такую же штучку. Кстати, и тебе такую хочу.
– Зачем?
– Чтоб была. Интересно же посмотреть, как они будут вести себя при встрече.
– А если никак?
– Будут, будут. Должны.
Засценье хорошо тем, что куда бы ты ни попал, неизменно понимаешь язык местных жителей.
Они зашли в лавку, где продавались украшения, и спросили продавца с огромным семитским носом, раскидывающего слова легко и ловко, как фокусник карты.
– «Каплю»? – он указал на свою подвеску с синеватым туманом внутри.
– Именно, – сказал Мыш.
– Я вижу, вы чужестранцы, раз их нет у вас.
– Да, и мы издалека.
– Очень-очень издалека, – подтвердила Ветка. – Даже не представляете…
– И вы, уважаемые, не знаете, что там, в этих сосудиках?
– Нет, откуда? Мы здесь первый день.
– И думаете, что это можно купить?
– Ну, мы надеемся.
Продавец согнулся пополам от хохота, хлопнул ладонями по коленкам. Его огромный нос покраснел, лицо налилось кровью.
– Некоторые вещи нельзя купить, – сказал он сквозь смех.
– Мы это знаем не хуже вашего, – чуть скривив губы, заявил Мыш.
– Нет! Вы не так поняли. Я вовсе не хотел вас обидеть, – лавочник примирительно поднял открытые ладони. – В это время мало покупателей. Пойдёмте внутрь, – он указал на занавеску в глубине лавки, – выпьем холодного чая, и я расскажу вам кое-что о «каплях».
Когда они расселись на ковре вокруг приземистого столика, уставленного чашками, чайниками, вазочками с изюмом, халвой, мармеладом и ещё чем-то, совсем непонятным и экзотическим, торговец начал свой рассказ.
– В «каплях» находится смерть человека, который её носит.
– Яд? – переспросила Ветка.
– Нет, не яд. Смерть. В прямом смысле. У нас, когда человек рождается на свет, рядом стоит священник, который принимает смерть младенца.
Мыш закрыл глаза.
– Как это? Можно чуть яснее.
– Посторонним это и вправду непросто понять. Но рожающая человека женщина одновременно рожает и его смерть.
Он приподнял густые кустистые брови, посмотрел на детей поверх чашки и продолжил:
– Священник собирает смерть в особый сосуд, и он становится первой и главной собственностью новорождённого. Смерть можно переливать из сосуда в сосуд, ей всё равно. Если, допустим, человек разбогател и хочет переместить свою смерть из сосуда обычного стекла в фиал горного хрусталя, она не станет возражать.
– Но что означают эти движения между «каплями»?… – начал Мыш.
– Да-да, все эти притяжения, отталкивания, – закончила за него Ветка.
«Семит» развёл руками.
– Этого не знает никто. Бывает, что смерти отъявленных врагов притягиваются друг к другу, а смерти ближайших друзей не выносят одна другую. У смерти всегда и на всё своё мнение, часто совершенно непонятное нам.
– Но зачем вам держать её постоянно перед собой? – удивился Мыш.
– Это позволяет избегать многих глупостей. Она… – Торговец задумался. – Она настраивает на серьёзный лад, что ли. Не даёт врать. Отсекает пустяки и лишнее. Нет, не она, конечно. Отсекаем мы, видя её перед собой. По большому счёту только для этого она и нужна. Напоминать нам о том, что рано или поздно всё кончится.
Мыш и Ветка долго молчали, переваривая услышанное.
«Семит» не торопил. Туман смерти в его стеклянном сосуде клубился, то сбиваясь в кучевые облака, то растекаясь перистыми. Временами в облаках вспыхивали молнии. Следить за этой игрой можно было бесконечно.
Торговец заметил их интерес.
– Вообще-то, у нас не принято так внимательно рассматривать смерть собеседника. Хотя я, признаться, не вижу в этом ничего предосудительного. Смотрите, иначе зачем она висит у всех на виду.
Мыш и Ветка отвели глаза.
– Но если это смерть, как она… – медленно начал фразу Мыш.
– …Реализует себя? – закончила Ветка.
– Вот это как раз самая простая часть вопроса, – ответил, откидываясь назад торговец. – Бывает так, что сосуд вдруг сам по себе, безо всякой причины трескается и распадается. Бывает, человек, поскользнувшись, ударит его о камень… А может, кто-то, взмахнув ножом или дубиной, разобьёт «каплю», бывает и так. Тогда смерть выходит из сосуда, и человек просто вдыхает её. Говорят, в этом вдохе есть даже что-то приятное.
– Действительно просто. Но всё-таки, что означает притяжение или отталкивание смертей? – снова поинтересовалась Ветка.
– Не знаю, – ответил торговец. – Я слышал о супружеских парах, в которых супруг и супруга люто ненавидели друг друга, и удерживало их вместе только взаимное притяжение смертей. Я знаю множество людей, которые не стали дружить только потому, что их смерти отталкивались друг от друга. Впрочем, есть масса людей, дружащих или враждующих вопреки желаниям смерти. Смерть – это большая тайна, дети.
Он помолчал и, отведя глаза и словно признавая поражение в борьбе с чем-то огромным и непобедимым, добавил:
– Смерть – это вселенная. Её не разгадать.
Похожий на галактику туман в его фиале играл искрами.
– Приятно было поговорить, юные создания, – произнёс, вставая, торговец. – Но время идёт, скоро появятся покупатели.
– Бизнес есть бизнес, понимаем, – откликнулась Ветка.
– Однако было бы невежливо отпустить таких замечательных чужеземцев без подарка. Позвольте мне…
«Семит» покопался на полках и протянул детям два фиала – один зелёного стекла – Ветке, второй – красноватого, для Мыша.
– Пустые, конечно.
– Ну, естественно. Большое спасибо, – сказала Ветка, принимая подарок и делая лёгкий книксен, приведший продавца в понятное недоумение.
…Всё оставшееся время спектакля дети держали «капли» в руках и иногда незаметно для зрителей аккуратно ударяли их друг о друга, отчего те издавали долгий мелодичный звон.
Покушение
– Мы должны что-то предпринять! – жёстко заявила Ветка, когда дети остались в часовой одни.
– И что же? – ответил Мыш, без слов догадавшись, что она имеет в виду.
– Мы должны нанести удар.
– Какой ещё удар? – спросил Мыш.
– Придумай что-нибудь, ты же мужчина.
Мыш мрачно взглянул на неё.
– Хорошо.
– Только думай быстрее. Мне кажется, у нас не так много времени, – заметила Ветка.
Мыш не спал всю ночь, а утром разбудил девочку.
– Нам потребуется стремянка, верёвочная лестница и ножовка по металлу.
Та спросонья смотрела на него непонимающими телячьими глазами.
– Ты о чём вообще?
– О нашем «ударе».
– А, ну да. «Империя наносит ответный удар».
Ветка села на подоконнике, помассировала веки и вдруг принялась яростно тереть уши. Вскоре те стали пунцово-красными, и девочка оставила их в покое.
– Это ты сейчас что делала? – поинтересовался Мыш.
– Лучший способ привести в сознание пьяных и сонных. Кровь приливает к мозгу, в голове проясняется, – ответила девочка. – Так зачем тебе всё это барахло?
– Мы сами нападём на демонов.
– Пока непонятно, но продолжай.
– Первой моей мыслью было распилить их на части. Так чтобы руки отдельно, ноги отдельно, а туловище пополам.
– Во время спектакля?
– Нет, прямо на месте, в сквере.
– Ну… Это настолько оригинально, что я даже не знаю, что и сказать.
– Но потом я понял, что это займёт слишком много времени и начать надо с чего-то более реального. Поскольку главное у них Равнодушие, по крайней мере, оно стоит в центре и подразумевается, что всё зло от него, я думаю, мы должны попробовать обезглавить его. Отпилить голову.
– Неплохо для пацифиста-интроверта, – хищно улыбнулась Ветка.
– В идеале надо бы купить генератор и болгарку, и тогда всё можно обделать довольно быстро, но у нас нет столько денег.
– Денег нет, это верно… – Ветка задумалась. – Но можно попросить у Альберта. Скажу, что моей матери на лечение нужно.
Мыш поморщился.
– Это ложь во спасение, а следовательно, допустима.
Последнее время она регулярно, и Альберт это знал, звонила матери, но встречаться пока не собиралась.
– Сколько нам надо денег?
– Не знаю, давай в нете глянем.
Они прочесали интернет-магазины.
– Смотри-ка, оказывается, болгарки на аккумуляторах бывают, – удивился Мыш. – Тогда генератор вообще не нужен.
– Как мило.
Сумма выходила вполне подъёмная.
С тех пор как дети стали ходить за сцену, зал во время спектаклей заполнялся почти полностью и сборы были приличные. Во фляжке у режиссёра дагестанские коньяки сменились французскими.
Альберт не стал вдаваться в расспросы, хотя и посмотрел на Ветку очень внимательно и испытующе. Та взгляд выдержала.
– Я переведу тебе на карту, – сказал режиссёр.
У Мыша и Ветки уже имелось по банковской карте, каждая из которых была оформлена на Альберта.
– Современному человеку не нужны реальные деньги, – объяснил он детям. – Да и вообще, в купюрах, в их затасканности, есть что-то грязное и неприятное. Расплачивайтесь картой.
Ветка купила две чёрные «балаклавы», верёвочную лестницу, стремянку и две болгарки с алмазными отрезными кругами.