Но все равно играла по-своему. С каким-то гоголевским размахом и фантастичностью. Ее Белотелова — это Ноздрев в кринолине. Грезя о женихе, она будет прижимать к виску соленый огурец, а к пышному декольте — бюстик П. И. Чайковского. Она вся в мечтах и бантиках, в порывах и желаниях. Женщина-облако, Женщина-гроза, Женщина — Малиновое озеро. Все это она, купчиха Белотелова, словно приехавшая в БДТ на кустодиевской тройке с бубенцами и хрустящим на полозьях розовым снегом.
Театральное пиршество, устроенное Усатовой в «Женитьбе Бальзаминова», требовало немедленного продолжения «банкета». Но, увы, скудный рацион академического театра не предполагает столь частых удовольствий. Актеров в труппе много, спектаклей мало. Сидите и ждите своей очереди в длинном-предлинном коридоре вместе с другими народными и заслуженными. А ведь вот уверен: родись Усатова на сто лет раньше, ставили бы на нее и Мейерхольд, и Станиславский. Не говоря уже про Малый театр, который давно по идее должен был выкрасть или перекупить себе такую актрису за любые деньги. Но нет, никто на Усатову не покушается, никто ничего не предлагает.
А она человек скромный, застенчивый, сама биться в закрытые двери не будет. Ни с кем ссориться не хочет, никому дорогу перебегать не собирается. Всем всегда улыбается и, похоже, больше всего боится кого-то задеть или обидеть. Это же театр! Одни самолюбия и амбиции.
Из недавних ее ролей — Мать в спектакле К. Богомолова «Слава» по пьесе сталинского лауреата Виктора Гусева. Поначалу Нина опасалась, что на нее повесят микрофон и заставят в него говорить. Как же без живого звука? Она ведь актриса старой школы, умеет, если надо, шепотом сказать так, что слышно на галерке. Но выяснилось, что с микрофоном даже удобнее.
И вообще Костя Богомолов ее очаровал. Столько всего знает, такой образованный, так был хорошо готов к постановке, о которой, оказывается, мечтал с юных лет.
— Самое приятное для артиста — это сам процесс, когда ты ничего не знаешь, идешь впотьмах: текста не помнишь, в мизансценах путаешься, еще не очень понимаешь, когда выходить, когда уходить. Но вот звучит музыка, специально подобранная или написанная для спектакля. Потом долго ставят свет, наконец видишь всю декорацию… И вот наступает вечер, когда по трансляции до тебя доносится гул зала, как шум морской. Это тебя будоражит настолько, что давление зашкаливает, а про себя думаешь только об одном: «Господи, дай мне память, дай разум, чтобы выйти на сцену и не опозориться». Это же сплошные стихи, тут нельзя нести отсебятину. Стих на ходу не придумаешь. Но Бог хранит! Спектакль, мне кажется, получился. И в театре у нас его хорошо приняли.
А что же Малиновое озеро? Как оно там без нее? Когда последний раз была у себя на родине? Оказывается, что сравнительно недавно. Долго боялась туда ехать. Ведь никого уже в живых нет! Но выяснилось, что только по последней переписи Усатовых пятьдесят дворов. Ей, как народной артистке, конечно, всё организовали по первому классу. С погодой только не повезло. Ехали из Барнаула со специальной съемочной группой. Но только подъехали к озеру, и тучи рассеялись.
— На закате вода стала не просто малиновой, а розово-малиновой, яркой такой, и мы с сыном пошли по лунной дорожке. А у меня слезы, и я думала в этот момент про свою жизнь. Что бы было со мной, сложись все иначе? Наверное, так бы тут и жила. Никуда бы не уехала. Занималась хозяйством. Я это дело люблю. У меня глаз приметливый. Сразу вижу, что надо починить, исправить. А если бы не было революции, то наш бы род, наверное, продолжался бы и продолжался. Все же были работящие, и детей всегда у всех было много. Да что об этом теперь говорить?
А соли в этом Малиновом озере такая концентрация, похлеще, чем в Мертвом море. Ты просто каким-то каменным изваянием из воды выходишь. Мне потом объяснили, почему оно малиновое: там такие рачки, которые миллионами там жили. Их называют артемии, и вот они-то и дают розовый цвет. Когда выходит луна или когда свет их притягивает, это такая красота немыслимая. Мы ходили и по ягоды, и по грибы. Там сухо-сухо в лесу. И сосны. Такое все породистое. Одним словом, Алтай!
КоллажЕвгений Миронов
У него есть проект, который еще никто не видел. Называется «Избранники». Евгений Миронов решил собрать в одном фильме как молодых, так и очень пожилых актеров. Мужской разговор — глаза в глаза, про жизнь, про сущность актерской профессии, которая считается почему-то женской, про умение слышать судьбу и ждать свою роль. Главными протагонистами фильма должны были стать отец и сын — Олег Павлович Табаков и его младший сын Паша. Ждали до последнего, что Олег Павлович поправится и выйдет из больницы. Не дождались. А без него эта затея для Миронова потеряла смысл. Хотя он не из тех, кто останавливается на полпути.
Миронов обязательно все доводит до конца. Есть в нем это упрямство прирожденного отличника. Как бы ни было трудно, не сдаваться и никогда не сдавать своих. Так было, когда он первым ринулся на защиту Чулпан Хаматовой, на которую ополчилась либеральная общественность за ее участие в президентской компании 2011 года. Так было, когда в Кремле вместо благодарственных слов, полагающихся по протоколу, он вручил В. Путину прошение от деятелей искусства, обеспокоенных судьбой Кирилла Серебренникова. Жест, который, как говорят, стоил ему поста художественного руководителя МХТ им. Чехова.
Евгений — один из немногих, кто вместе с фондом «Артист» возродил и пытается всерьез развивать давние традиции поддержки престарелых деятелей театра, видя в этом свой человеческий долг. Вообще с именем Миронова в нашем театре связано понятие совестливости, порядочности, благородства. Есть Женя, есть его Театр Наций, и как-то от самого сознания этого становится легче на душе. И если даже вокруг мрак, то почему-то веришь, что это не может быть надолго.
Он может сыграть любого: от Нижинского до Путина. У него такой тип внешности. Лицо как загрунтованный холст или лист бумаги — рисуй что хочешь. Гениальный канадец Робер Лепаж первым угадал это свойство, поэтому и предложил ему сделать из шекспировского «Гамлета» моноспектакль. Никто ему там не нужен! Никаких тебе людей с наклеенными усами и алебардами в руках, никаких накрашенных артисток в платьях со шлейфами. Один за всех. Спектакль-коллаж, спектакль-чертеж, спектакль-патрон, точно вычисленный по мерке его таланта и пропорциям его невысокой хрупкой фигуры.
За двадцать лет, что мы знакомы с Женей Мироновым, он почти не изменился. Все тот же бледный сероглазый юноша, застенчиво мнущий сигарету нервными, тонкими пальцами. Таким я его впервые увидел после выхода фильма «Любовь». Он все так же аккуратно подбирает слова, чтобы никого не обидеть, не сказать лишнего. Вежливый, замкнутый, осторожный. С журналистами он общается как бы немного вполсилы, давая понять, что главная его жизнь не перед фотокамерами и диктофонами, а там, на сцене или съемочной площадке. Там он — огонь, страсть, безумие, слезы из глаз, немедленный контакт со зрительным залом. Там вас охватывает головокружение от его мгновенных преображений и импровизаций. Там он может все, но главное — хочет! А у себя в кабинете в Театре Наций он, похоже, хочет только одного: чтобы его поскорее оставили в покое.
— Понимаешь, в идеале вообще никакого кабинета здесь не должно было быть, — говорит он мне. — Мне Някрошюс так и сказал: «Хочешь войти в историю театра — не заводи кабинета». Но куда без него? Ведь надо же где-то давать интервью. Придется заходить в историю с другого входа.
Усталым жестом он обводит рукой довольно стандартные покои худрука Театра Наций: кожаные диваны, кресла, стол, заваленный бумагами, фотографии на стене в дешевых рамках.
— Сроду бы их здесь не повесил, но это подарок поклонников. Надо было что-то с ними делать. Подумал, а ладно, пусть висят.
На фотографиях не только он. Мама, папа, сестра, племянники. Женя — семейный человек не по образу жизни, а по своему менталитету, по привязанностям. Ему необходим дом, уют. Он любит возвращаться хотя бы мысленно в родной Саратов, туда, где прошло детство, где решил, что станет актером. Я пробыл в этом городе однажды полтора дня. Лето, пристань, Волга, скромное облупленное величие губернских дореволюционных особняков и советских присутственных мест с пыльными газонами у входа. По странному совпадению сразу три актерских имени оказались вписаны в историю этого города: Олег Янковский, Олег Табаков, Евгений Миронов. Для всех троих Саратов — строка «Место рождения», стартовая точка, начало пути. Актерами они стали здесь.
Я спрашиваю Женю, как это с ним произошло. Ну не бывает так, что жил себе человек, жил — и вдруг решил, что будет играть в театре. Тут нужны раскаты грома, солнечный удар, какое-то затмение, все разом прояснившее или, наоборот, запутавшее окончательно. Нет, ничего такого с ним не было. Ну да, любил что-то представлять, как все дети. Устраивал с сестрой домашние спектакли, перегородив кухню пододеяльником в виде занавеса. Даже выучился играть на аккордеоне, хотя мечтал, конечно, о фортепьяно. Но практичная мама рассудила, что аккордеон — верный кусок хлеба. Музыкант да еще со своим инструментом всегда в почете на любых свадьбах, гуляньях и праздниках. «Играй, гармонь» — это ведь и про Женю. Душа горит, грудь нараспашку, голос срывается, пальцы жгут… Именно так он играл в «Бумбараше», и в «Анкор, еще анкор!», а потом и в «Рассказах Шукшина». Нет, не напрасно были потрачены родительские деньги на репетитора! Странно только, что за все эти годы он ни разу не коснулся есенинской ноты. А ведь это его поэт, его песни. «Разбуди меня завтра рано, засвети в нашей горнице свет. Говорят, что я скоро стану знаменитый русский поэт…» «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен! Сам не знаю, откуда взялась эта боль…» Есенин прошел мимо Миронова, взятый в полную и безоговорочную монополию его сотоварищем по «Табакерке» Сергеем Безруковым.