И ещё впечатление: до Ленинграда остаётся полтора часа. Стоят в проходе перед туалетом с полотенцами три женщины, я четвёртая. Через две минуты первая начинает возникать, обращаясь к нам: «Вы подумайте, мужчина там заперся! – Дёргает ручку. – Ну, так я до Ленинграда и не умоюсь!». Наконец мужчина выходит. И эта первая хорошо одетая женщина выливает на него такой поток унизительных текстов: «С ног до головы помылся! А? А ещё называется мужчина!»
Это были, как вы догадываетесь, не ленинградцы…
22–23.02.1981 г.
Это старое, как всегда, неоконченное письмо вам.
Ах, какой праздник был у нас сегодня в нашем театре!
После восьмимесячного перерыва мы играли «Три мешка сорной пшеницы».
Назначали нам репетиции, чтобы вспомнить текст.
Ан, не тут-то было!
Вместо репетиции была лекция об Аргентине и Бразилии. Наши в апреле уезжают на полтора месяца, как вы думаете, куда?
В Аргентину и Бразилию!!! А-а-а-а-а? А-а-а-а-а-а?
Когда я моей, уже совсем взрослой Марусе, пою песню про бегемота, кашалота и зелёного попугая, она совершенно музыкально точно поёт свою партию: «А-а-а-а-а!» – Я, допевая: «И зелёный попугай».
Ну, вот, ваша старуня окончательно чокнулась на Марусе, – о чём бы ни писала, о чём бы ни говорила, всё, так или иначе, сводится к Марусе, неважно, в каком месте повествования, – в начале, в конце или в середине, – всё равно к Марусе. И ничего уже мне с собой не сделать, я самая счастливая бабушка на свете! Мои дежурства с Манькой доставляют мне столько наслаждения, столько радости, – частенько Надя или Ваня, придя с работы, подслушивают наши развлечения, и оба, неизменно, приходят к одному убеждению: трудно разобрать, кто из них обеих получает больше удовольствия, – внучка или бабушка. А когда мы с Машкой гуляем в садике, и Надя или Ваня приходят, чтобы меня сменить, – то же самое, они говорят: неизвестно, кто больше визжит и хохочет, опять же, внучка или бабушка.
Так, всё-таки, вернемся к началу письма.
И, несмотря на то, что спектакль играли без репетиции, он, действительно, был праздником и для нас актёров, и для зрителей. А вы, любимые собаки-зрители, так точно улавливаете ту волну, ту единственную, только сегодняшнюю, может, даже ту сиюминутную отдачу, что мгновенно реагируете на всё, что происходит на сцене.
Наверное, в этом смысл театра. И никогда никакой кинематограф, никакое телевидение не победит живой театр, живых актёров, моего сиюминутного общения со зрителем.
Мы так соскучились по этому серьёзному спектаклю, он так крепко заложен в наших умах и сердцах, – нам и не нужны были эти репетиции.
А как все играли! Это было какое-то откровение!
Как играл Олег Борисов, как играл Юрка Демич, как замечательно играл даже Вадим Медведев! про Киру Лаврова я даже не говорю! И какая награда нам актёрам! Нам буквально не давали договаривать, – аплодисменты, аплодисменты!
Моя самая любимая сцена, на которой я заряжаюсь в кулисе, чтобы сыграть мою весть о смерти Кистерёва, Олег Борисов играл удивительно, шквал оваций был на его текст: «Война рождает не только героев, но и разную сволочь!»
И самая дорогая для меня реакция в зрительном зале, когда молодой Тулупов спрашивает старого:
– Ты часто встречал Божеумовых?
– Да! Встречал!
– Как же ты смог прожить так долго?!
Была в зрительном зале большая пауза, а потом шквал понимающих ладоней. И когда закончился спектакль, сначала просто аплодисменты, потом весь зрительный зал встаёт, никто не бежит в раздевалку, и только крики «Браво! Спасибо! Браво! Спасибо!»
Согласитесь, ради этого стоит жить.
И мы идём после поклонов с разных сторон сцены и, как дети, радуемся, всё понимаем, но говорим друг другу нежные и краткие слова: Хороший был спектакль. – Хороший! Хороший был спектакль!
И не больше.
Но я знаю, что такие счастливые мы разъехались по домам и спали спокойно, и улыбались во сне.
Вот, а я сегодня ночью даже и не сплю, а пишу вам, мартыхам моим, потому что сегодня, это уже 23 февраля, был ещё один хороший спектакль «Последний срок»…
Гастроли бдт им. Горького в Японии
Письмо-дневник
октябрь, 1983 г.
Милые вы мои, любимые, далёкие!
Только бы выбраться отсюда из этой, действительно, прекрасной страны. Баба Лиза, как в воду глядела, когда, провожая меня, обняла: «Бедная моя! К самураям едет!»
Так и попали к самураям.
Надо же нам было угораздить сюда именно тогда, когда мы сбили корейский самолёт![31] По телевизору каждый день показывают, что ещё нашли, выброшенным на берег моря, от погибших.
Вот уже 9 октября, а всё показывают и показывают.
В самолёте там было 29 японцев, в том числе трёхлетняя девочка, бабушку которой постоянно показывают по телеку. Я понимаю, что сняли её один раз, но показывают по нескольку раз в день. Это какой-то ужас: от девочки осталась её красивая куколка, красивое платьице и туфельки. Показывают всё, садистски трепля нервы нормальным людям. Япошки все в белых перчатках, в целлофановых пакетах осторожно показывают все эти вещи.
Ну, ладно, ну, случилось такое! Я же лично за это не отвечаю! Почему такое случилось! Может быть, Николай Яковлевич объяснит. Я этому объяснение не нахожу! Самолёт летал над Объектами. Ну, летал… Тут путаная информация из здешних газет, наши, как вы понимаете, мы не ждём. Вот и разбирайся тут, когда видишь такое.
Выбрали времечко для гастролей! 20 сентября был национальный траур – хоронили 29 японцев, погибших в этом несчастном корейском самолёте. Смотреть по телевидению было жутко. Показывали фотографии погибших и рядом – их живых родственников.
Короче говоря, режим у нас такой: сидим в номерах. Надо выезжать на спектакль, – он начинается в шесть часов вечера, – нас вывозят в 13 часов дня. У отеля стоит кордон полицейских. Подъезжаем к театру – полицейские в три ряда и с дубинками, и с какими-то щитами, в рост человека, щиты, как пол железного дока.
«Хорошо» играли первый спектакль в городе Осака – демонстрации протеста начались в три часа дня – слава Богу, нас провезли в 13 часов. В три приёма шли демонстрации, одна жутко орущая, но нас охраняла полиция. Второй поток, третий поток, без десяти до начала спектакля. Думали, зрителей не будет. Играли «Холстомера». Мы пошли с переводчицей, сели в первые ряды. Подхожу к нашему директору:
– Роман Борисович, я сяду в зрительный зал.
– Садитесь, Зинаида Максимовна, вас будет в зале шесть-восемь полицейских, охраняющих сцену, и вы с переводчицей.
Ничего! Проникли в зал тридцать пять мужественных японцев. Мы с переводчицей сели в третьем ряду, потом выяснилось, что нас приняли за американок миллионерш: места эти стоят каждое 12 тысяч иен, тем более что мы обе блондинки, и, по сравнению с японцами шикарно одеты. Это я-то шикарно одета!
Начинается спектакль, ещё ничего не понять, выходит на сцену наш оркестр, пардон, из пяти музыкальных евреев в красных рубашках. Этот громадный зал на четыре тысячи мест, где сидят 35 японцев, вспыхивает такими аплодисментами… С этого момента я начинаю реветь большими слезами.
Потом вышли наши ребятишки на сцену, как увидели меня в слезах, а ребятишки-то какие всё: народные СССР, народные РСФСР, заслуженные и проч.
И вот по обе стороны сцены возникло такое ощущение Родины: я реву, мол, ребятишки, я с вами, а они мне в ответ – Спасибо тебе, для тебя играем.
А после спектакля началось!!!
Каким образом эти 35 японцев сумели протащить такое количество букетов!? Наших ребятишек закидали цветами, не просто цветами, такими поразительными изящными букетами! И в каждом букете записка – «Не воспринимайте малое количество зрителей как наше отношение к вашему народу, к вашему искусству, к вашей стране».
Слава Богу, добрались до Осаки, разминувшись с тайфуном.
Hotel Osaka Grand до омерзения прекрасный! Номер отдельный с огромной двуспальной кроватью. В стенном шкафу – семь (!) вешалок, и шкафчик-тумбочка с полочками для семи (!) пар обуви. В ванной семь (!) полотенец разного размера, две пары таких босоножек, о которых я, быть может, мечтала всю жизнь. В той же ванной на полочке в целлофановых мешочках для одноразового употребления бритвенный приборчик, зубная щётка, зубная паста, шампунь для головы и, естественно, мыло.
Ну, обо всём прочем даже противно писать: салфетки такие, салфетки эдакие, а на полочке, приделанной внизу у кровати красного дерева, – большая изящная белая коробка, которую даже не надо открывать, посредине предусмотрено отверстие, если вам во время вашей сексуальной жизни необходимо подсушить-промокнуть соответствующие места, не вставайте с постели, только протяните руку, и к вашим услугам большое количество, полкило ароматнейших, нежнейших салфеток!
Сегодня выяснилось, что наш номер стоит в сутки 10 тысяч йен! Ничего себе! У нас громадные суточные: 7 тысяч йен, то есть 30 долларов, а номер дороже, – конечно, за такие денюжки можно менять и бритвочки, и щёточки.
И при всём при том я абсолютно не ощущаю никакого комплекса – ни моей бедности, по сравнению с этим богатством, с этой роскошью, ни своего положения рядом с этими, в одной моей комнате расположенными, немыслимой красоты: подвесным абажуром из сиреневатого мрамора и подвесками посерёдке, ни с этими, стоящими на моих двух роскошных столах, столбами из бледно-изумрудного мрамора, настольными лампами, а при свете этот бледный изумруд оживает и начинает светиться разными слоями зелени.
Я вижу за всем этим и другую Японию, маленькую, очень маленькую страну, пытающуюся доказать всему миру, что она – великая страна. Всё это у них идёт от комплекса неполноценности.
А чего стоят все фильмы по телевизору. Двенадцать программ! Можешь включать любую: бым-бам! бау-бау! хай-хай! хой-хой! Банзай! Банзай! Выстрелы: трах-тарарах! Бомбы: бум-бум! Появляется красивая японка в удивительном кимоно, делает резкие движения ладонями, идущими от плеча, и человека нет, – мы видим этого крупного мужчину с высунутым языком, с вывалившимися из орбит глазами долго-долго, крупным планом. Матери и отцы бьют детей, женщины убивают мужчин со страстью, потому что до этого их изнасиловали друзья, товарищи и даже отцы. Женщин насилуют, избивают и убивают, топят, убивают «нежно», в последнюю сексуальную минуту, разрезая ножом от «любимых» пяток, идя дальше, до шеи, и целуя при этом каждую каплю крови. Мало того, японцы покупают заграничные картины, и снова то же самое: бум-бум, бам-бам, удары ногами, ладонями вусмерть, в шею, в поддыхало, запрещённые места. Я это кино даже досматривать не могу…