Мы фотографируемся на фоне металлолома и идём дальше. Навстречу из-за кустов шиповника с красными ягодами – пара из кино довоенных лет: солдат в длиннополой шинели и женщина с миндалевидными глазами, полными любви и грустного покоя.
– Ляля, Юра[51], мы вас сразу и не узнали!
– Месье Грушницкий… Он носил грубую солдатскую шинель.
Потом все идём в дом. В каждом углу свои разговоры:
– Почему я должна делать из Булгакова антисемита, никогда в нём этого не было, с какой стати я должна давать это в комментариях!?
– Сейчас мы меняем квартиру. Трудно. Уже устали.
– В его стихах пустоты, молчание, это то, что самое значимое…
– Дети болеют…
– Рукопись надо сдавать…
Ели, пили, разговаривали, все вразброд. Окна запотели, совсем «смутились», как говорит Юраша, стемнело. Сидоров[52] взял гитару и запел. Всё смолкло. Он пел, а каждый думал о своём, и об общем, о том, что все постарели, что время ушло, и так многое не сбылось, и так многое произошло, и что всё-таки все вместе, и все такие милые и родные, и такие хорошие… И всё еще, может быть, сбудется, а если и нет, то всё-таки в прошлом было так много хорошего. И вот ради этих мгновений и стоило собираться.
Кто-то плакал, кто-то, казалось, спал, прикрыв глаза, чтобы не плакать, кто-то сидел, сжав скулы и закрыв глаза руками.
За окном молчал чёрный осенний вечер.
Зэмэшка, мы ВАС очень-очень любим!
Часть IIIДневники
1973 год. Первые встречи и первые потрясения
Мы были в Ленинграде на ноябрьские праздники 1973 года с большой филологической компанией, вечера и ночи проводили у Зэмэ.
Ноябрь, 1973 г.
Слёзова Аня
На ноябрьские праздники ездили с пёстрой компанией студентов филфака в Ленинград.
Пришли к ЗэМэ шестого ноября в 16.00, сидели до 18.30 следующего дня. «Болтали» всю ночь до семи утра, потом легли спать. Встали в три часа дня, вечером и ночью гуляли с нашими друзьями: Летний сад, Невский, мосты, в два тридцать ночи добрались до общежития на случайном такси. В двенадцать дня ждали ЗэМэ после концерта, потом опять у неё до двенадцати ночи. До четырёх утра, уже в общежитии, выплёскивали свои эмоции на девчонок. Утром встали в восемь, купили билеты на обратный поезд в Москву. Весь день – наш. Гуляли впервые за все праздники втроём. К вечеру опять потянуло в театр или к ЗэМэ. В театр не попали и весь вечер до отъезда провели у ЗэМэ. В час ночи на такси промчались по ночному Ленинграду в последний раз.
Вот и всё. Всё остальное – необъяснимо и несказанно.
Никогда столько горя, столько силы, столько веры и отчаяния, столько силы жизни, и ещё тысяча раз столько мы не видели.
ЗэМэ: «Когда становится совсем тяжело, я лежу вот на этой кровати, и смотрю на портрет Чехова, а он мне в ответ на немой вопрос о смысле всей этой х….вой жизни: «Ведь я смеюсь и даже улыбаюсь!» – И утром я встаю».
ЗэМэ не расстаётся с сигаретой, допивает стакан водки.
Мяу-мяу! – мяукает и урчит ЗэМэ на тысячу голосов и интонаций!
– Зэмэшенька, Вы устали
– Мяу-мяу, – раздаётся в ответ почти трезво.
– ЗэМэ, не заводитесь!
– Да-да, я всё знаю. Не волнова’йтесь!
Мы уже давно потеряли способность волноваться. Главная наша задача – накормить её, уложить спать и проследить, чтобы она не подожгла себя непотушенной сигаретой.
ЗэМэ читает стихи Марины Цветаевой:
«Не было у Дон Жуана Донны Анны!» – Не было! – Я могла бы быть!
Читает пьяно, неистово, безумно, страстно.
А ещё читает «Кавалер де Грие.» Ваньке и его компании.
Больно смотреть и слушать.
1974 год
Спасённый дневник
Летом мы впервые вместе с группой студентов-филологов поехали на летние языковые курсы за границу – в Болгарию.
Первая остановка – Бухарест. Раннее солнечное утро.
– Как долго будет стоять поезд?
– Два часа!
Вот и чудесно! Мы можем посмотреть город. Успев только умыться и слегка пригладив волосы, налегке, даже без паспорта и денег, мы выпархиваем в суету бухарестских улиц. Солнце, оживление утренней улицы, все куда-то спешат, у многих в руках цветы. Что за день? Что за праздник? Может быть, это праздник цветов? Вот она, сияющая улыбками и цветами Европа!
Погуляв часа полтора, мы вовремя возвращаемся к поезду, мы девочки послушные, до отхода поезда осталось ещё полчаса. Но где же поезд?! В смятении мы бегаем по вокзалу от одного пути к другому, спрашиваем прохожих: «Где поезд «Москва-София»?» – нас никто не понимает. Подбегаем к полицейскому: «Где поезд «Москва-София»»? В ответ короткий со среднеевропейским «л» ответ:
– Ушёль!
– Как? Когда? Куда?
– Ушёль!
– Что делать?
– Не знаю.
– Но у нас ни денег, ни паспортов.
– Идите на Бухарестские бульвары и там зарабатывайте п..
Мы остолбенели от такой грубости Европы. Позже мы узнаем, что отношения между румынскими и советскими железными дорогами непростые, как и между нашими странами, румынская администрация ЖД отыгрывает свои обиды на советских пассажирах: время прибытия и отбытия поездов сообщает только по-румынски и часто намеренно неточно.
Бродим по вокзалу, никуда не отлучаясь, в страхе пропустить очередной поезд. Кто-то нам сказал, что он будет через два часа.
Мы ждём, хочется есть и пить, мы же не позавтракали, но ничего, скоро придёт московский поезд, и мы отправимся дальше. Ведь московский поезд – это территория нашей страны, и румыны там бессильны. Прекрасное утро, а впереди такая интересная поездка.
Приходит поезд «Москва-София», мы радостно кидаемся ему навстречу. Поезд – территория СССР, здесь мы в безопасности. Улыбающиеся проводницы, добродушный машинист. Как все милы! Сейчас наконец-то мы отправимся в Софию, но вдруг. Это театральное чеховское «вдруг». Из соседнего вагона не спеша, оглядываясь по сторонам, выходит прекрасно нам известный преподаватель филологического факультета «Большой Фёдоров», он привёз группу студентов-филологов в Бухарест на практику. «Большой», потому что есть ещё «маленький Фёдоров», Большой преподаёт латынь, Маленький – зарубежку. Маленького мы любим и не боимся, большого – не знаем, но боимся. Кажется, он член парткома, если увидит нас так просто поутру бегающих без присмотра по Бухарестскому вокзалу, нам может влететь, нас будут ругать, нам попадёт, мы получим выговор, вряд ли отчислят, но впереди распределение, лучше не попадаться ему на глаза… Все эти мысли мгновенно пронеслись в наших головах, и мы стремглав бросились бежать от так ожидаемого нами московского поезда.
И этот поезд – «ушёль». Что делать?! Кто-то из администрации вокзала нам объясняет, что прямого поезда до Софии сегодня больше не будет. Если хотим, то мы можем доехать до границы на поезде «Москва-Варна», он будет здесь через несколько часов, на границе выйти, возможно, наши руководители оставили там наши паспорта, тогда мы сможем дождаться следующего вечернего поезда «Москва-София», и таким образом с пересадкой доехать до Софии. Мы выбрали этот путь, сели на поезд «Москва-Варна» и отправились строну румынско-болгарской границы: без паспортов и без денег.
В пограничный город Джурджу мы приехали в солнечный полдень. На границе выяснилось, что, действительно, наши руководители оставили пограничникам наши паспорта, а всё остальное увезли с собой. Остальное – это наши лёгкие чемоданы, в которых были вещи, общая на всех финская салями, которую по большому блату достала Наташкина мама-прокурор, болгарские деньги и наша главная ценность – дневник о БДТ!
Румыно-болгарскую границу мы перешли быстро, без всяких формальностей и оказались в городке Русе, на территории дружеской Болгарии. И здесь начались чудеса любви, улыбок и доброжелательности. Пограничникам мы заявили: «Мы студентки из Москвы, отстали от поезда, и у нас нет денег, ни копеечки!» – Их почему-то это страшно развеселило, наверное, по-болгарски «ни копеечки» звучит как-то смешно или неприлично. В наших родственных славянских языках есть слова, которые смешат слушателя: в Болгарии слово «спички» говорить нельзя, значит оно б…, просить в магазине «булку» – тоже нельзя, булка по-болгарски – это невеста, но почему «ни копеечки» смешно, не знаю до сих пор.
Так вот, денег у нас не было ни копеечки. И пограничники на КПП накормили нас своим солдатским пограничным супом, очень вкусным, ароматным, сытным, солёным, перчёным, дымящимся в глиняных горшочках и обжигающим язык. Поблагодарив за угощение, посмеявшись с ребятами-пограничниками, с паспортами, которые некуда было положить, и мы держали их в руках (мы же выбежали из поезда только «на минутку»), мы отправились в город. Он показался нам маленьким милым провинциальным городком с кривыми улицами, домиками с черепичными крышами, с фонтаном на городской площади и маленькими магазинчиками, где продавались сочные аппетитные солнечные персики и груши. Хотелось пить и есть, особенно пить, после щедрого угощения пограничников, но у нас «не было ни копеечки». К вечеру мы всё-таки где-то раздобыли воду, может быть, в этом маленьком запомнившемся мне фонтанчике. Но фрукты так и продолжали манить нас своей солнечной спелостью, и так же были недостижимы.
В девять вечера пришёл московский поезд, мы рассказали проводницам свою историю, и они посадили нас на поезд, разместили в каком-то пустом купе, заваленном матрасами и подушками без белья. Но мы так устали и наволновались за день, что тут же заснули. И где-то в полночь сквозь дрёму услышали приглушённый диалог контролёров и проводниц:
– А в этом купе кто?
– Да это московские девчонки, вот их паспорта, не будите, они очень устали!
Истинно, жили мы в нашей юности во времена «открытых границ» вопреки всем нынешним стереотипам. Это были дотеррори-стические времена, и нас с лёгкостью подсаживали на поезда без денег и документов. А может быть, нам просто везло в это лето.