– Happy new year!
На булыжниках площади блестят лужи.
Вернулись на «фатеру»[67], ели утку, торт, пили чай. Полшестого легли спать и сразу вырубились.
Год начинается радостно и пёстро. Мы втроём договорились, что XXI век будем встречать вместе, «куда бы нас ни бросила судьбина!»
(Не состоялось: Наташа умерла в 1999 году, а мы с Леной встречали XXI век порознь, с семьями и с родителями. – Авторы, 2019).
Готовилась к экзаменам. После обеда хорошо и много говорили с Леной о наступлении какого-то, для нас не ясного, кризиса в психологии людей и в искусстве, о современных традициях и о развале современных семей, о нас, о распределении, о будущем. О том, что Ленинград нам необходим не только как развлечение, а как этап в жизни, когда происходит переоценка ценностей или закрепление уже достигнутого, как очищение и катарсис. Совсем зафилософствовались – два часа, вкусно обедая, говорили о том, как нехорошо быть сытыми.
<…>
(Когда читаешь старые дневники, трудно сказать, что поражает больше: то ли повторяемость жизненных ритуалов, то ли текучесть и изменяемость жизни, то ли внезапность и неумолимость смерти. – А. Л., 2019).
22 января 1975 г. (среда)
Лена Л.
Последний зачёт по зарубежке. Болеет мама, кашляю я.
Завтра Ленинград! И от этого тревожно. Что там? В голове строчки стиха-предчувствия: «почувствовав себя нечистым на сердце, залгавшимся в бессмысленных баталиях, срываешься, мечтая о катарсисе, в те годы, когда в стоптанных сандалиях.».
Что там?.. На улице снег, морозит. Мы ждём.
23 января (четверг)
Ждём ночи. Поезд в 1.35 с 5-го пути. Беспокойство и ожидание. Огни вокзала, ветер тёплый.
Стук колёс.
24 января (пятница)
Ленинград. Его мы ждали с лета. Кафе «Московское», Болгария, картошка, Новый год, экзамены – всё было подчинено ожиданию.
10.35 – серо, ветер с Невы, пронзительный, температура плюсовая, а пронизывает. Знакомый Московский вокзал, Невский, Парк Победы, Бассейная.
К 17 часам мы поселились на Обводном канале, в общежитии Механического института. Тёплый и уютный изолятор.
(В те годы было невозможно найти свободный номер в гостинице, да и дорого это было для нас, студентов. Когда путешествовали, селились или у родственников, или устраивались как-то по знакомству в общежитии. На этот раз папа Ани договорился, что нас поселят в общежитии Механического института, нас поселили в медчасти, в изоляторе. – Авторы, 2019)
Вечером – БДТ. Сколько мы его ждали! Бело-голубой, холодный, но такой тёплый и НАШ.
Без труда поймали билеты на последний Гогин спектакль «Три мешка сорной пшеницы» Тендрякова. Сидели в разных местах.
В перерыве курим, мнёмся – всем не очень нравится. Нет, спектакль неплохой: «Дорогой, возьми с собою. – Дорогая, не могу…» Музыка, атмосфера, актёры, даже Тенякова, но. но где же Товстоногов? И жанр повести не преодолён, и Лавров опять ангел обкомовский, а хор ангелов – «ты любишь меня, а я люблю тебя, небо высокое, звёзды далёкие, комарики.» – плоско.
Ждали ЗэМэ, волновались, когда она появится на сцене. Она вышла в третьем действии, среди баб. Мы впились в неё глазами. Щемящее, родное и тоскливое, НЕТ, я вру, «тоскливого» не было. Была радость, счастье, приобщение. Этот уважаемый театр становится через неё на «ТЫ».
Потрясающий по силе «плач»!
Так причитали на Севере, горько, тянуще. У ЗэМэ небольшая роль, но КАК прекрасно и искренне!
Они кланялись. Товстоногов жал руки артистам, а мы прятались за спины от ЗэМэ. Сегодня мы не в состоянии с ней встретиться, завтра, сегодня мы устали. Честно говоря, нам очень хотелось встретиться с ней именно сегодня, рассказать всё, проводить, а потом спать. Но так не может быть, так с ЗэМэ не бывает! И мы брели вдоль чёрной, незастывшей Фонтанки, напевая песенки из спектакля.
Мы были завоевателями.
Наташа К. (Наташа Кожанова)
Ленинград. Приехали утром. Устроились в изоляторе медсанчасти Механического института, у Обводного канала (метро «Балтийская»). Вечером – БДТ. «Три мешка сорной пшеницы». Спектакль понравился средне, хотя все актёры (особенно Борисов, Демич, Стржельчик и ЗэМэ) играли блестяще, на пределе. Может быть, сказалась наша усталость, но, вернее, виноват Тендряков. Ведь у него была повесть. И на сцене она тоже оставалась повестью. Поэтому некоторые моменты кажутся лишёнными действенности, драматизма, скучными.
25 января (суббота)
Лена Л.
Утром в БДТ идёт спектакль «Валентин и Валентина». Этот спектакль мы видели не один раз. Пришли к концу, ждали, волновались, курили.
ЗэМэ долго не выходила, вышла и сразу – «Я так и думала, что это вы, раз трое, то кто же ещё может быть?!»
Мы перешли мост через Фонтанку, мы шли заворожённые ею. Она говорила, казалось, что она хочет сказать нам сразу и всё – «девчонок выгнала!»
– Мы будем следующие?
– Вы гости. Гога у нас поставил такой спектакль! Всё, что он делал до этого, разбег. «Три мешка.»! Как мы играем! Борисов, Олежек, Стриж, Наташка Тенякова, Кира, даже собаки, но лучше всего в этом спектакле играет Гога.
Мы уже успели «сообщить», что приехали лишь утром, а о спектакле и слыхом не слыхивали, хотя все читали повесть Тендрякова. Мы робко пытались возразить: сумели ли вы преодолеть жанр повести? Как играет Лавров? Но ЗэМэ опрокинула всё эмоциональной убедительностью – «Спектакль гениальный!»
Переулок Рубинштейна, и ЗэМэ уходит к Ирине Андреевне. Мы ждём.
Внутренняя неудовлетворённость. Мы ждали не такой встречи. Наташка пророчит разрыв, её разумный голос молоточком бьёт по голове, будоражит – не надо сейчас, не пророчь, пророк недобитый… Невозможно быть вместе, хочется уйти, не верить, думать. Выходит ЗэМэ через 30 минут, а не через 5, как обещала.
Мы выходим на Невский, сумрачный синеватый проспект, слякоть под ногами. Мы куда-то сворачиваем, покупаем водку, конфеты, хлеб. ЗэМэ говорит о Ленке с Галкой[68]:
– Последнее время я слышала один текст от них: «Вы жестокая и эгоистка».
Мы смеёмся. Потом такси. и через весь Ленинград на Ланскую.
Это был самый несчастливый день в общем-то счастливых трёх людей. Мы пытались повторить то, что было летом. Мы много говорили, перебивая друг друга и чуть актёрствуя, о Болгарии, о несправедливости, с которой мы там впервые столкнулись, о Мольере. Задавали риторические вопросы, рассказывали об Университете.
Скучно ли было ей? Да, нет, пожалуй, смешно. Казалось, что она стоит над нами, снисходя, слушает и дивится нашей наивности.
Наше негодование сменялось Наташкиной разумной болтовнёй о маме-прокуроре. И это вот действительно было скучно.
Потом нам стало смешно самим – мы лезли со своей ерундой к человеку, державшему в себе так много, пережившему не одну измену, предательство.
Она говорила о Товстоногове, о том, как убивают спектакли, замыслы. Мы пили за Гогу водку. И опять – «Три мешка.»
А где-то внутри мы все чувствовали тревогу – она не та! Что случилось? Мы гнали мысли, верили, надеялись и заглушали тревогу болтовнёй. Было то состояние, когда я не могу читать стихи, физически скован язык, и я кажусь себе бездарью или, что ещё хуже, макетом, декорацией, на которую затратили деньги, а спектакль не разрешили.
– ЗэМэ, можно Вам задать глупый вопрос?
– Да
– Вы нас ждали?
– А разве не видно?
В 11 часов она сказала, что устала сегодня.
Мы шли к метро и молчали, каждый слушал себя, а потом прорвало.
Говорили долго, жадно:
– Жестокая, эгоистка..
В 5 утра, совсем ночью, мы с Нюшей оправдали её, поняли и успокоились.
25 января
Наташа К.
Встали в 11 часов. Звоним мамам. Идём встречать ЗэМэ после спектакля «Валентин и Валентина». Как всегда, все актёры вышли – ЗэМэ – нет. Звоним ей, ждём у проходной. Выпархивает в чёрной искусственной шубке, в чёрных брюках, белом платочке и летних лакированных туфлях. В руках две сумки и зонтик.
– Ну, я, как услышала, что меня трое ждут, сразу поняла, что это вы. Когда приехали? Где вы остановились?.. Опять по делам приехали? А я девчонок своих выгнала!
– Теперь наша очередь?
– Нет, вы же гости.
– Как Вы жили? Болели?
– И болела, и вообще много событий. Отца схоронила. И в театре сейчас!.. Гога такой гениальный спектакль поставил «Три мешка сорной пшеницы». Вы обязательно должны посмотреть. Это просто самое лучшее, самое большое достижение за последние годы. Кровью достался спектакль. И все актёры кровью играют. (Рассказ о спектакле: что его запрещают, Гогу не пускают в Гамбург ставить спектакль, так как он идеологически ненадёжен). Гога неделю не появлялся в театре. Потом его вызвали в обком к Романову. Романов: «Вы что, недовольны нами?» Гога: «По-моему, это вы мной недовольны.». Романов обласкал Гогу, дал ему делать доклад на два часа. ЗэМэ: «Он же, как ребёнок, радуется, всему верит…» Гога: «Они мне доверяют, они мне дали делать доклад. Да я не то, что на два, я на четыре часа могу сделать». Потом ЗэМэ зашла к Ирине Андреевне (антрепренёр). Мы ждали у ворот и боялись анализировать. ЗэМэ была другая. Через 30 минут она вернулась. Зашли в магазин, купили водки и хлеба. Лена – коробку «Белочек». Около Владимирской церкви целый час ждали такси. Говорить было не о чем. Я чувствовала себя неловко. Наконец, прибыли к ЗэМэ. Она выставила на стол все припасы: жареное мясо, банку с помидорами, перец, какие-то маринады, картошку, варенье. Мы были голодны, но, кроме мяса, почти ничего не съели, так как ЗэМэ говорила, и надо было слушать. Мы пили по глоточку за «Три мешка», за Гогу. Потом сели играть в «Scrabble». Целый час составляли глупые слова. Девчонки затосковали. Я выиграла. Потом Лена с Нюшей принялись рассказывать ЗэМэ о Болгарии. По-моему, ей было скучно. Я играла шпагой. Около 11 часов ЗэМэ предупредила, что выгонит нас, так как она устала, должна вымыться, и завтра днём у неё концерт в Пушкине. Она пригласила и нас. На прощанье пообещала достать билеты на «Кошки-мышки» и «Три мешка.» В час мы ушли потрясённые. ЗэМэ встретила нас, как Софья Чацкого: «как будто не прошло недели, как будто бы вчера вдвоём мы, мочи нет, друг другу надоели». ЗэМэ переменилась. Она стала нормальной. Мы очутились на периферии её жизни. Мы перестали быть нужны ей и любимы. Но почему? И как так быстро? В полгода! Мы были раздавлены. К