Потом смотрели телеспектакль «Мастерица варить кашу» (пастораль). В главной роли ЗэМэ. Господи, какая она летом страшная была: старая, опухшая. ЗэМэ передавала характер, но очень наигрывала. Героиня её сентиментальная, коварная, взбалмошная и жестокая помещица. Я даже возненавидела ЗэМэ к концу спектакля. Партнёром её был Бася, который играл управляющего прекрасно, очень смешно. Но все приёмы ЗэМэ не выдуманы. Все её собственные, все знакомы нам. Берёт их из своей жизни. Потом спросили, что она чувствует, глядя на себя? Она: «Какая же я старая!»
Когда смотрит вещь, которая ей нравится («Долгие проводы»), то плачет, вновь переживает и проигрывает про себя. Когда вещь не нравится (как этот телеспектакль), то отстраняется и смотрит, как на постороннюю.
29 января (среда)
Наташа К.
Вымылись у Любушки. Потом девчонки уехали. Люба пришла с работы, покормила меня бульоном с курицей и подарочным тортом и помучила разговорами о семейной жизни. Она уже стала почти философом в этом вопросе.
Вечером – «Энергичные люди» Шукшина. Первое действие смотрела на последнем ряду 3-го яруса – выше нельзя. Билетёрши гоняли народ из проходов, а публика была премилая – живая, отзывчивая, внимательная. У моей соседки был морской бинокль, приближающий актёров на расстояние до метра, она всем давала смотреть. Начала спектакля я почти не слышала из-за шума билетёрш. Гога – молодец, записал голос Шукшина, и, по-моему, им начинается спектакль. Потом Юрский зачитывает отрывок из доклада Брежнева на XXIV съезде. Все ремарки в спектакле делает Шукшин. Текст пьесы прекрасный, как всегда у Шукшина, острый, выразительный, смешной; актёры (Лебедев, Попова, Лавров, Юрский, Панков, Кузнецов и др.) играли великолепно, поэтому спектакль смотреть было очень приятно, но сама пьеса всё-таки наивна и простовата.
Чувствуется, что это – первая пьеса Шукшина, что он учился и осторожничал. Первая и предпоследняя, к несчастью. Второе действие я уже сидела на Нюшином месте в партере. Всё было прекрасно. Пьеса закончилась with happy end, как в «Тартюфе». Вдруг кто-то громко сказал из зала: «Нет, это совсем не «Ревизор».
После спектакля мы подождали Зэмэшу с репетиции «Кошек-мышек». Пока сидели в проходной, видели Гогу (Товстоногова) в какой-то пушистой, серой, пятнистой шапке. Он сильно похудел и был похож на дружеский шарж, в котором он весь – только подставка для своего носа. Видели художника Кочергина. Он совсем не похож на наших московских художников. Скромный и простой. Мы приняли его за осветителя.
По дороге ЗэМэ рассказывала о репетиции. Что актёры всё забыли, так как семь месяцев не играли, а осветители путаются даже по бумажкам. Потом вдруг вспомнила, что на вечере Неведомского видела отрывки из «Мачехи». «Да, Доронина там. Ну, хороша она, хороша, но к чему её прическа, небрежные завитки, красивость?» Вообще, Доронина стала её любимой темой. Она начинает говорить о ней без всякого предупреждения и логического перехода. Всегда внезапно. Нас это даже озадачивает. То она вдруг заявит, что любимая Радзинского Доронина – такая сытая баба, что сытее нет. То вдруг повторит свой анекдот о том, как Бася первый вылез из трамвая и схлопотал за это пощёчину. Мне даже кажется, что она, глядя на меня, тут же вспоминает о Т. В.
Лена Л.
Утром все мылись и чистились.
Потом мы с Нюшей бродили по букам[71], но бесполезно. Ленинград опустел…
Ветер продувает. Мы ходим и жалуемся на широту проспектов, одиночество, скобаризм.
Вечером опять БДТ. Спектакль «Энергичные люди» Шукшина.
На двадцатой минуте понятно, в чём дело, до этого пьяный маразм на сцене. Лебедев, Лавров, Панков, Кузнецов и Юрский летают в жаркие страны. Лавров висит на фикусе, плачет и почему-то тоскует о пальмах, а потом вдруг зовёт назад к берёзкам. Юрский тычет ему в морду апельсин. Юрский всё время пьёт, но один не пьян. Роли у него почти нет, а образ он создал фантасмагорический. А Эммочка Попова хочет донести на них прокурору. Они, оказывается, спекулянты, гуляющие на ворованные деньги. Конец мольеровский, оптимистичный, с милицией. Успели записать голос Шукшина.
Вышли из театра. Ждём ЗэМэ. У неё вечерняя репетиция спектакля «Кошки-мышки». Провожаем её до дома. На такси через весь Ленинград – мосты, Нева, шпили, огни..
И от ЗэМэ домой – Студенческий проспект, Большая Невка, Малая Невка, Кировский проспект, Кировский мост, Дворцовая набережная, Исаакий, Мойка, канал Грибоедова, Фонтанка, Обводный канал.
Как хорошо мы знаем этот город! Чужая родина, знакомое незнакомое…
Мы любим его напряжённой, тоскливой любовью.
– Ты ещё пожалеешь, если потеряешь нас!
30 января (четверг)
Лена Л.
Опять Русский музей.
Вечером кафе «Север»
– А мы ещё кофейку.
Тянули время, убивали его сознательно, не жалея.
– Да, воздастся нам!
Опять ждали ЗэМэ с репетиции.
Выбежала полуодетая Зэмэша: «Репетиция будет ещё долго. Только первый акт, все всё забыли. Не ждите, идите домой. До завтра.»
– До завтра…
Наташа К.
Опять ходили в «Русский музей». А вечер оказался пустым. В театрах ничего не шло, и мы вдруг почувствовали, что нам некуда пойти. А в 10 часов договорились встретить ЗэМэ после репетиции. С горя пошли в кафе «Север». Наелись там до отвала. Я съела бульон с пирожками, две котлеты из птицы с жареной картошкой и с капустой, мороженое, кофе со взбитыми сливками и рюмку вермута. Лопнуть можно!
ЗэМэ вышла и сказала, что билеты нам на завтра будут оставлены, что репетиция затягивается и нам лучше идти домой.
Аня С.
Все остальные дни, до второго, ЗэМэ много работала: несколько концертов в день, репетиции, спектакли. Мы виделись каждый день: ждали её у театра и провожали до дому. Она была вполне деловой женщиной, очень уставшей, помолодевшей, красивой, но чужой. Мы понимали, что она стала другой, но всё равно главным нашим вопросом оставался вопрос – почему? Мы постепенно привыкали к новой ЗэМэ, пытались осознать, что с ней случилось. Подсознательно мы чувствовали, что ничего страшного не произошло, но нам было трудно сразу перестроиться, ведь мы ждали совсем другого. Неудовлетворённое ожидание вызывало тоску. 31-го мы последний раз проводили ЗэМэ к Ирине Андреевне. Она по дороге:
– Ну, вот завтра спихну «Кошки-мышки» и стану нормальным человеком!
31 января (пятница)
Лена Л.
Александро-Невская Лавра. Морозит… Некрополь деятелей искусства – Асафьев, Достоевский, Дельвиг, Данзас, Карамзин, Дюр, Асенкова, Глазунов, Черкасов. – до бесконечности.
Потом Ланская, но мы уже замёрзли и не в состоянии даже произнести ей приговор.
У метро, леденея, покупаем первые подснежники.
Опять театр. опять ждём. Ждём конца спектакля «Валентин и Валентина».
Неожиданно встречаем Ефимову[72], Дмитриева, но не ЕЁ.
Потом вышла Она, в туфельках, без перчаток, в косыночке. В руках подаренная нами книжка о Цветаевой.
ЗэМэ! ЗэМэ!
Мы опять переходим через мост. Ругаем Максимова и вообще ведём беседу на «европейском уровне».
Улица Рубинштейна, и она уходит к Ирине Андреевне. Мы остаёмся с подснежниками, так и не подаренными, и с сомнениями – а нужны ли мы ей?
Наташка уехала за сумочками[73], мы с Нюшей купили с горя пластинки Моцарта и Шостаковича и пошли в БДТ ловить билеты на «Цену».
Мы наловили много билетов, нам чертовски везло. Наташка так и не пришла. Она всё ищет чего-то нового, ей всё мало впечатлений, и судьба занесла её в ТЮЗ на спектакль по сказкам Андерсена.
А мы вновь сидим в партере, струится сине-голубой занавес, гаснут люстры и начинается волшебство…
Я смотрела на Валентину Ковель и не могла понять – Что она делает на сцене? – играет? – нет!
Сидит? – нет. Что же?
Этот спектакль мы смотрели второй раз. Он удивителен! Стржельчик стал играть спокойнее, а Юрский! Юрский очень тонко, умно, интеллигентно ведёт роль. Его никогда не подводит чувство меры. Это невозможно выразить словами.
Сам спектакль, пьеса – о выборе, о прошлом, о сегодняшнем, измеряемым прошлым, о том раз навсегда сделанном когда-то и переживаемом сегодня ВЫБОРЕ, и, конечно, о любви.
Виктор Франк лиричен, незащищён и неистов в выборе жизненного пути и в любви, он очень честный и от этого почему-то смешной. Он не потерял своего прошлого, он весь из своего детства. И, хотя он «боец не в форме», он уходит со сцены с рапирой, с маской и перчаткой. Он готов к бою за СВОЙ ВЫБОР!..
После спектакля. Мы шли по Фонтанке, никуда не торопились, потом свернули в переулок Ильича. Мы переживали СОБЫТИЕ спектакля.
Сегодня у нас были гости, наша бывшая одноклассница со своей подружкой. Теперь они студенты мехмата и тоже учатся в МГУ.
Мы кормили наших гостей и занимали светской беседой на «европейском уровне». Мы рассказывали о БДТ, о спектакле – мы были рады, что мы не одни в этот вечер, что не надо быть наедине с собой, друг с другом, со своими мыслями и разочарованиями.
Заговорили о ЗэМэ. Говорила в основном Наташка, говорила жадно, вдохновенно, не анализируя, а сопереживая: «Она удивительный человек, у неё необыкновенная квартира, она всё время что-нибудь придумывает – кора, свечи, берёзы, рог с цветами вместо люстры. А какие у неё тюльпаны! Главное, ей никогда не изменяет чувство меры и вкуса».
Наташка говорила о её тёплой и уютной квартире, о цветах, о картинах Гаричева, о том, что у неё нет ничего случайного в доме. Наташка говорила не девчонкам, а нам и себе. И каждый из нас, перебивая друг друга, пытался сказать что-то о ЗэМэ такое, что знает о ней только он…
Тоска по ЗэМэ прорвалась.
Когда Наташка рассказывала о ЗэМэ, и Ирка явно нам завидовала, я поймала себя на том, что я тоже завидую. Кому? Себе там! Было очень больно терять этот Мир – цветы, картины, фотографии, тепло, ЗэМэ, БДТ, Ленинград.