Зэмэ вновь заболела Цветаевой, потому что опять влюбилась – переродилась и заново начала открывать мир.
Она читала нам стихи. Пили портвейн, настоящий, подарок моих португальцев, но, как всегда, почти без закуски, на гостиничной тумбочке лежали трёхкопеечная булочка и жалкие кусочки колбасы. Мы долго говорили о всякой ерунде, а потом вдруг Зэмэ спросила:
– Вы, наверное, забыли, что 31-е? [93]
– Нет, – прерываем мы.
– Ну, ладно, поехали. – И она резким движением встаёт и подходит к окну.
– Куда? – глупо, вдогонку успеваем спросить мы.
– Слушайте Цветаеву.
Она стояла, стройная, юношески гибкая, вся какая-то ветреная, неуспокоенная и читала стихи.
Одна половинка окна растворилась,
Одна половинка души показалась,
Давай-ка откроем – и ту половинку,
И ту половинку окна!
Она стояла в прозрачном зелёном воздухе и светилась, как луч солнца, проникший сквозь опущенные жалюзи в комнату, окутанную сумраком и покоем.
Она читала Цветаеву.
Ни секунды покоя, вся в движении – движение рук, глаз, взмах, взлёт, полёт. Сидя на столе, нога на ногу, она бросает слова, туда, куда-то в угол, кому-то невидимому.
У меня в Москве купола горят,
У меня в Москве колокола зв…
И запнулась, пытается выкарабкаться, но, нет, не может продолжать.
– А, чёрт, это уже личная жизнь. – И, смотря в окно, в золотые листья. – Ну, на х… я ты мне нужен! – Это о В.
Да, этот цикл не о Юрском. Свою любовь к нему она уже пережила, переболела.
Многих стихов – нет. Нет всего о молодости, нет о ревности, появились новые:
Вот опять окно,
Где опять не спят.
Может – пьют вино,
Может – так сидят…
Я хотела бы жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола…
– и любимая из этого стихотворения строчка, которую Зэмэ повторяет несколько раз за вечер -
И, может быть, вы бы даже меня не любили…
Но самым любимым стихотворением по-прежнему осталось -
Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,
И за горячую кровь,
И за холодную воду.
– Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду.
М. Цветаева, 9 ноября 1918 г.
Мы в очередной раз открыли в Зэмэ талантливую актрису.
– Я не талантливая. Я – гениальная. Это просто потому, что я – гениальная. Кто пойдёт в магазин?
– Не-е-е! Мы? Мы не пойдём, – дружно отказываемся мы, – мы с иностранцами работаем. А Ленка – ещё студент.
– Кто же пойдёт? – растерянно.
– Гениальная и пойдёт в магазин.
Препирательства продолжаются долго. Но идём, конечно, мы.
Зэмэ: Цветаева видела Блока всего два раза, а какие стихи! Да, я всё придумываю, как Цветаева… Или всё полностью принимаю, или ничего не надо.
А на бульварах листьями сентябрь
Слетал на выжженную солнцем землю.
К. Л.
1977 год. Зимние каникулы в Ленинграде, которые прошли под знаком Юрского
8 февраля 1977 г.
Аня С.
С третьего по шестое были в Ленинграде. В основном я проводила время у ЗэМэ.
Леник приехала в Ленинград 31 января. 4-го она встречалась с Юрским, перед этим два раза говорила с ним по телефону: первый раз представилась, он узнал, обрадовался, говорил, что необходимо встретиться, но что сейчас, к сожалению, болеет, просил позвонить через несколько дней. Второго Леник позвонила, как было велено. Договорились встретиться четвёртого, после спектакля «Энергичные люди». В это время у него должна быть встреча со студентами театрального училища из Киева, договорились, что к этому времени подойдёт и Ленка.
Киевлян мы увидели ещё в фойе театра, Леник с ними и прошла, чтобы не встретиться случайно с Ваней и Надей. Все разместились в большой комнате, вошёл Юрский поздоровался, увидел Леника:
– А, Вы уже здесь, а я послал Вас встретить.
Потом говорили преподаватели киевлян, задавали вопросы о творчестве. Юрский отвечал умно и талантливо, рассказывал о Михаиле Чехове, о книге, которую начал писать.
(Ленка потом, когда остались вдвоём: «Вы знаете, я так и думала, что Вы пишете книгу». С.Ю.: «Но это совершенно случайно, меня друзья заставили. А потом, я много болею, и у меня есть свободное время».)
О Михаиле Чехове Юрский говорил много, с вдохновением, и уж очень «умно», друг наш больше половины не понял. Надо будет в театралке почитать что-нибудь о системе Михаила Чехова.
После разговора дружной толпой пошли сниматься в гримуборную Юрского, он купался в славе! И вдруг вопрос: «Правда, что Вы уезжаете в Москву»? Пауза, растерянный взгляд в сторону: «Не знаю… не знаю… Я живу в Ленинграде, как я могу уехать».
Об отъезде они говорили и с Леником, Юрский говорил о том, что его не удовлетворяет то, что сейчас делается в театре, что в Ленинграде он постоянно что-то теряет, жизнь, как шагреневая кожа, всё время сжимается. Это тяжело, когда было много, а становится всё меньше и меньше.
Л.: «Но ведь, «дело не в Англии»? От себя не уедешь!»
С.Ю: «Да, понимаю, но тяжело терять. Здесь было столько, – широкий жест руками, – а стало столько, – круг сжимается, пусть там будет мало, но будет, сколько есть. В Москве всё будет сначала. В сорок лет хочется начать жизнь сначала».
Л.: «И не страшно начинать»?
С.Ю.: «Очень страшно».
Два человека, очень похожих, сидели напротив друг друга, оба в чёрном, оба почти в одинаковых позах, один – сорокалетний мужчина, другая – совсем молодая девушка, один – седой, другая – золотоволосая, говорили – о творчестве. Больше говорила она, он устал. Она говорила о спектаклях и текстах-судьбах, он слушал, удивлялся: «Может быть, может быть… Я никогда об этом не думал…»
Говорили они долго, около двух часов, потом Юрский заторопился – было время отвозить жену на спектакль. Но прежде, чем С.Ю. уехал, зашли в буфет.
Заказывал С.Ю.: «Ну, чем вы нас будете кормить? Что у вас есть хорошего?»
Буфетчица: «Кофе, бутербродики с колбаской, с сырком, коньячок, эклеры свежие».
С.Ю.: «Выберите что-нибудь для двоих».
Пока пили кофе, говорили о нашем спектакле. Леник рассказывала историю с запрещением. Он удивлялся идиотизму. Рассказал эпизод с Пушкиным: как-то Бенкендорф вызвал к себе Пушкина:
– О ком это Вы написали?
– О Вас. А Вы о ком подумали?
Перед тем как уйти, С.Ю. выписал Ленке пропуск на вечерний спектакль «Дачники», говорил кому-то: «Посадите эту девочку, которая так талантливо пишет»[94].
Распрощались.
С.Ю.: «Вы не пропадайте».
Леник осталась допивать кофе. Вокруг неё вились театральные дяди и тёти: всем было интересно: кто она? Зачем и откуда к Серёже?
Мы ждали Ленку у театра. Она вышла, словно в тумане, закурили. Она была счастлива. Ничего не могла толком объяснить. Всё время повторяла: «Он очень хороший человек! И очень умный! Я хочу с ним работать!»
(Сергей Юрский пригласил меня в театр на встречу со студентами Киевского театрального института. Юрский проводил с ними мастер-класс по системе Михаила Чехова. Вызывал их на сцену и разыгрывал с ними разные этюды. Юрский принёс разные мячи и учил ошалевших студентов держать внимание. Он говорил, что Михаил Чехов считал, что именно внимание поможет перейти от «движения к чувству и слову». То есть самое главное – ЖЕСТ. Кстати, потом Юрский назвал так свою книгу стихов. Потом была увлекательная лекция о системе Михаила Чехова. – Лена Л., 2019)
Мастерство актёра – преодоление кризисов. Сейчас у Юрского именно такой кризис, который надо преодолеть. Но где и как? Режиссёром он быть не хочет: он актёр. Ему самому нужен талантливый режиссёр. Кто? Эфроса он уважает, слишком уважает, поэтому к нему не пойдёт, во время совместной работы начнутся трения. Эфрос – диктатор, его актёры – воплощение его воли. Сам Юрский, с его точки зрения, актёр субъективный, выражающий свой взгляд на мир. Тогда остаются Любимов? И Ефремов?
В этот приезд у нас были очень добрые и близкие встречи с ЗэМэ. ЗэМэ второй раз за этот сезон сломала ногу, но за день до моего приезда ей уже сняли гипс. Так что настроение у неё было не самое худшее. В первый день она была заботлива, внимательна, мудра, умна и трезва. В этот вечер к ней пришли Ваня, Надя и Оля. Мы все вместе играли во всевозможные игры. Заводила Ленка. Пили мои «Виски», веселились, без умолку смеялись и подшучивали друг над другом.
Потом все ушли, остались только мы с ЗэМэ и проговорили до трёх ночи. Говорили о Юрском, о мистике, об иных мирах, совсем поздно-рано болтали о разных пустяках: о литературе, журналах XIX века, которые мы читали в Пушкинском доме, о её переводах с польского языка.
В этот приезд ЗэМэ много говорила о Юрском… Это и понятно, у них новый этап отношений, и, следовательно, новый миф о том, что было и что есть, а главное, она обострённо (впрочем, как и он сам) воспринимает его кризис и желание уехать в Москву.
– ЗэМэ, а зачем ему переезжать в Москву?
– Понимаешь, ему здесь не дают работать.
– Где? Он работает в театре, на эстраде.
– Да, но, понимаешь, ему не дают работать на радио, на телевидении. Недавно по радио не захотели объявить, что будет его концерт.