– а что потом? —
пускай придёт
потом!..
Великим Демиургом в наших спорах
мы созидаем Мир,
забыв о всех кругом.
Из мелочи родится вдохновенье,
Из слова рвётся страсть,
из часа – миг…
И ночь уходит,
оставляя как прозренье —
идею Вечности
по-братски —
на троих.
Стихам моих друзей
(Стихи Наташи К., посвящённые Лене Л. и Ане С., и нашей талантливой юности)
Ах, осень, Боже мой, доколе
Тревожить будет нас
твой колдовской напев?
И снова жёлтый лист
безумствует на воле,
Из строчки Пастернака улетев,
И снова будто юность на пороге,
И круг друзей,
и вечности слова,
И всё всерьёз —
о Славе и о Боге —
Рождаются стихи
и, думалось, Судьба.
Стихи моих друзей,
на празднестве угрюмом
Иль встречей новою упоена,
В слепом прощании с собой,
бездумно,
Лишь вам одним
я остаюсь верна.
Стихи моих друзей —
в года и расстоянья —
В час осени,
как в Час души, тихи —
Сквозь боль потерь,
сомненья,
расставанья
Храни вас Бог,
друзей моих стихи!
10 августа 1978 г.
Сегодня утром на вокзале – фургон мороженого, дверцы открыты, из них валит пар от сухого льда, а в клубах пара стоит добряк-шофёр, ну, прямо Дед Мороз какой-то.
В этом году очень дружная рябина, правда, не знаю, говорят ли так «дружная», но рябины очень много, и она всех оттенков рыжего.
Вчера в «Литературной газете» был маленький некролог о смерти Лили Брик. С ней ушла целая эпоха. Уходят наши футуристы! Кто ещё остался? Катаев? Но он был тогда мальчишкой. Шкловский? Да. И ещё – Кручёных, знаменитый Кручёных, который сам не знает, почему он ещё жив. О нём рассказывал Федя, со слов жены скульптора Эрнста Неизвестного. Кручёных – сгорбленный старичок, никого не хочет видеть, стесняется того, что он ещё жив, и того, что пишет стихи, но всё же продолжает их писать. Пишет, кажется, страшную и страшно сумбурную поэму о крысах. Остальных уже нет. А Лили Брик прожила длинную и блистательную жизнь.
Что-то ожидает нас?
12 августа 1978 г.
Вчера собирались у Ленки, были я и Наташка, впервые в её новой квартире и после длиннющего перерыва, как всегда, вместе нам было хорошо и свободно, говорили о Трифонове, о себе, о будущем, о том о сём, о моём отъезде, пели, пили. В три часа легли спать.
– Я воспринимаю жизнь, как подарок. – Говорит ЗэМэ. – Я писала вам, каким подарком для меня была Ялта,[100] вдруг посреди зимы весна, или когда за «Последний срок» нам дали премии, всем поровну, заслуженным, народным, просто актёрам. В театре ходили и спрашивали: почему ты не возмущаешься? – А что возмущаться? Радоваться надо. Во-первых, я могла бы вообще не получить эту прекрасную роль. Я её получила. Да ещё в придачу мне дают 70 рублей. Разве это не подарок?
Подарок для ЗэМэ и мы, и Москва, сейчас она её очень «залюбила», и оренбургские степи, и Ванька, уже хороший сын. И… вся жизнь. Мудро? Безусловно.
Эпилог
2009 год. Юбилей ЗэМэ – 80 лет
14 мая ночным поездом отправились в Питер вчетвером (Леночка, Васик и мы с Юрашей[101]), у нас было купе, поболтали и улеглись не поздно спать, чтобы выспаться перед длинным питерским днём. Поезд приезжал не рано – в 9.30, мы успели не только вымыться, но и выпить кофе.
Вышли на перрон, Юраша включил мобильник, послушали «Гимн Великому городу» Глиэра. Ветер, холод, всего плюс 4, но как чудесно всё вокруг, потому что и ветер, и холод – питерские, знакомые и дорогие с юности.
В цветочном магазине заказали свежий букет из 13-ти разноцветных роз, продавщицы любезно согласились сделать его к 16.30 и разрешили оставить на хранение нашу птицу-счастье, которую мы везли в подарок Зэмэ.
Чтобы успеть к спектаклю, взяв птицу и букет, направились в БДТ рано. Но в театр уже начали съезжаться гости. Вошли в фойе Малой сцены, вокруг театральный всё народ: актёры театра, старые и новые, их дети, родственники, какие-то нам незнакомые люди, гримёры, художники, авторы. Все с нетерпением ждали спектакля. Шёпот среди зрителей:
– Где Ваня? Где Ваня?
К юбилею, по предложению Вани Шарко и при поддержке его театрально-декорационных мастерских, восстановили спектакль «Кошки-мышки». Кто бы мог подумать, что «трудный подросток» станет таким успешным бизнесменом и будет любящим сыном, а театр будет ему благодарен за этот спектакль, и сам художник Кочергин произнесёт благодарственный тост в его адрес.
Спектакль – прекрасный! Хотя ЗэМэ ходила с трудом, а Макарова весь спектакль сидела в инвалидном кресле (её роль сидеть в инвалидном кресле позволяла). Играли они великолепно, зал смеялся и плакал.
После спектакля ЗэМэ завалили цветами, роскошные корзины лилий, роз и чего-то неповторимо-причудливого. Хлопали, вызывали на бис. К рампе за руку её выводил Ваня. А потом был банкет в фойе основной сцены – роскошно и торжественно накрытые столы выстроены буквой Ш, во главе стола сидит Зэмэшка. Выглядит царственно: в длинном чёрном платье с бежевыми листьями, крупные янтарные украшения, а на плечах – норковое боа, ну просто Ермолова или Джульетта Мазина.
Начались сплошные поздравления и тосты. Приехала мэр Питера Валентина Матвеенко со свитой, сказала проникновенную речь, вспомнив все значительные спектакли ЗэМэ, начиная аж со спектакля «Когда цветёт акация»,[102] подарила корзину цветов, денежный чек и наградила главным орденом Петербурга – «За заслуги перед Петербургом», через полчаса удалилась, не дав своей свите даже закусить выпитые рюмки водки. Как только они ушли, стало посвободней. Чхеидзе сказал восторженную речь и подарил от театра телевизор, какая-то дизайнерская фирма – цветы, выточенные из дерева, с вплетёнными в букет золотыми театральными масками.
Друг за другом ЗэМэ поздравляли представители каких-то фондов и министерств. Победно зачитывались телеграммы от президента Дмитрия Медведева, и отдельно от его жены, от Миронова (член партии «Единая Россия»), от Додина, от Калягина, от Галины Вишневской, рукописное объяснение в любви от Александра Белинского, от Рецептера. Тосты шли один за другим, нынешнее поколение актёров БДТ приветствовало каждую выпитую рюмку стишком:
– Нам за Театр… за ЗэМэ… (называлась тема тоста или имя гостя) выпить пора, гип-гип ура!!!
Выпито было немало! Но главное не это, главное – триумф ЗэМэ! О ней говорили так, как, пожалуй, в XXI веке вообще не принято говорить, – с восторгом, почитанием, восхищением и преклонением. Она слушала с радостью и иногда, как мне кажется, с удивлением, она была счастлива. Зэмэшка говорила в ответ слова благодарности с достоинством королевы. Благодарила всех актёров, которые играли в сегодняшнем спектакле, Ваню, которому пришла идея восстановить спектакль, театр, своего врача, который делал ей операцию, родителей мужа Маши[103], костюмеров и гримёров. Вспоминала, как задуман был спектакль, как предложил эту идею Ваня, а она боялась, что Темур Нодарович (Чхеидзе – Авт.) на её просьбу о восстановлении спектакля, скажет, что всё это глупость, скажите спасибо, что я вас ещё держу в театре. Как потом начали репетировать и всё боялись, что спектакль не получится, но выстояли, спектакль состоялся, и про себя они его называют «В бой идут одни старики».
Чуть позже, после своего спектакля, пришёл Басилашвили и сказал очень хорошие слова о том, что слово Великий ничего не отражает, что великие у нас были Ленин и Сталин, а Зина – просто актриса. Он говорил о тех неповторимых и подлинных чувствах, которые вызывали у него её роли, начиная с первой в спектакле «Пять вечеров», какая во всём была подлинность и чудо любви. И ещё он сказал о том, что он был в неё влюблён всё время, и иногда это ему мешало играть. Зэмэшка в ответ: «Что же ты так скрывал свои чувства, что я ничего не замечала?!» Где здесь шутка, где правда? У актёров ничего не поймёшь. Несколько раз пели песню «Миленький ты мой». Молодые актёры (Маша Лаврова и её поколение) говорили о том, какое счастье работать с ЗэМэ. Татьяна Бедова сказала о том, что в Зэмэшке чудесным образом одновременно живут и задорная девчонка, и трепетная женщина, и мудрая старуха, но всеми командует девчонка. Маша Лаврова говорила об ушедшем поколении, о папе, о маме, о гордости театра. Сидели и слушали всё это «великие старухи»: Натела Товстоногова, Нина Ольхина, Людмила Макарова, и только на долю ЗэМэ выпал сегодняшний триумф.
Мы несколько раз подходили к ЗэМэ, в начале и в конце, тепло обнимались и, наверное, подмигивали бы друг другу, если бы не торжественность момента. Ведь только мы да Ваня, пожалуй, знаем, в какую она падала пропасть, какая бездна отчаяния, «безролья» у неё была в прошлом, какие физические страдания (операции, болезни, одна из них – рак) она пережила в последние годы, и как творческая сила, актёрская воля, судьба и Господь Бог вывели её к сегодняшнему триумфу. В России надо жить долго!
Когда Зэмэшка ушла, актёры на прощанье спели ей «Миленький ты мой…», громче всех пела Маша Лаврова, которая нам очень понравилась. Мы сидели, слушали, радовались, подпевали – до поезда у нас оставался ещё час.
Могли ли мы представить в те далёкие годы нашей театральной любви и восторга, что когда-нибудь будет возможен такой вечер, и мы так запросто будем болтать, пить, раскланиваться, шутить с актёрами БДТ. Молодые актёры попросили спеть Басилашвили, и он запел: «Ну, что сказать вам, москвичи, на прощанье.» Это была песня в нашу честь.