– Море! Море! Здравствуй море!
Снова, – хлобысть! Волна, снова, – хлобысть – на песке лежу, очухалась.
Снова встаю:
– Море! Море! А ты, что, не знаешь, что меня не задушишь, не убьёшь?!
Потом ко мне в Гагру приехали мои дети.
Первый раз в жизни видела сказочный цветок, огненная магнолия. Словами сказать это всё равно, что ничего не сказать, но попробую: представьте себе, высочайшее дерево магнолия, лакированные, зелёные листья и вдруг! неожиданно, как звезда в пасмурном небе, огромный цветок, – лепестки пурпурно-королевские, как мантия, с одной стороны, и ослепительно белые изнутри….
вариант предыдущего письма
Вчера впервые по телевизору в театре смотрела удивительно-замечательный фильм «Звонят, откройте дверь!». Невыносимо-прекрасно играет мой любимый человек Ролаша Быков! И вообще, какой подарок жизнь, как всё интересно!
Ну, вот, верь или не верь гороскопу.
У меня этот год – год «творческих свершений».
Снялась в «Носе», – не знаю, как я там играю, но думаю, что фильм будет замечательный. А какую компанию подобрал Ролаша!?
«Собака на сене», – все, кто видел этот фильм, – говорят, замечательный!
Я видела только то, что я озвучивала: «Ах, до чего хорошо, неужели это я»?!
Приехала я из Москвы, влюбившись в очередной раз, похудевшая, загоревшая. Режиссёр, увидев меня, не узнал:
– Зиночка, голубчик, я же брал тебя на эту роль как рубенсовскую женщину, что же ко мне приехало?! Какой-то Пикассо!!! Ты что?! Влюбилась?! – Девочка моя, родная, ничего не спрашиваю! Молодец! Правильно живёшь! Умница моя!
Какой оказался длинный прекрасный год!
Потом были две замечательные недели в Гаграх…
А потом Тбилисо!!!
Попросила я мою администрацию поселить меня не в фешенебельной гостинице, где жили актёры, а в «Сакартвело», где жили наши рабочие, наша удивительная обслуга, – осветители, реквизиторы, монтировщики, костюмеры! Это такие интересные ребята! Какое прекрасное застолье всегда у нас было! Они сами пишут стихи. Но начиналось всегда одним: Мама Зина, почитайте нам Цветаеву, почитайте Берггольц.
И читала, до утра!
Был ещё в моём номере замечательный человек – мышонок.
Мы закрывали дверь, стеклянную, чтобы в соседних номерах не было слышно, и из-за стекла торчит мордочка мышонка, слушает, слушает, пока не закончу читать стихи, – всё слушает, слушает. Ну?! И мышонок какой удивительный попался мне в этом году!
А потом я открыла совершенно невероятное место в мире!
Называется оно Черепашье Озеро. Действительно. Черепашье Озеро! Но я повела моих детей дальше, в горы, долго шли мы, долго, они уже сдавались, мои двадцатилетние, а я иду, иду, – потому что я знала, что я им хочу показать. Наконец, – показалось, – ущелье. Ну, – вот и мои малыши поняли, что это такое! начали кричать!
– Ах! Ах! – Эхо! Эхо! Повторяет всё, что мы кричим.
– Выше, выше, дети, выше пойдем.
И вдруг! – я же знала, куда я их веду! – Я была там накануне.
– Миндаль растёт!!!
Невыносимо красиво!
На листе первого письма, но с другой стороны, письмо учителю.
Дорогой Владимир Сергеевич!
Здравствуйте, незабываемый мой учитель!
Анна Ивановна написала мне о Вашем Горе. Ну, что же делать? Уходят от нас дорогие люди. Уходят в тот мир. Это жизнь, это смерть. Мы же знаем, что рождаемся для того, чтобы, прожив жизнь, в конце концов, умереть.
А вот когда уходит дорогой человек, а ты общаешься с ним ежедневно – это, куда страшнее. Я пережила это жутко тяжело, даже вспоминать об этом не хочется. А сейчас стала такая мудрая, спокойная и даже счастливая. Наверное, я родилась под счастливой звездой, – странно, но всех людей, которые обижали меня, жизнь жестоко наказывает. А меня за мои страдания она же, Жизнь, вознаграждает сторицей.
Я последнее время часто думаю о том, что такое Бессмертие.
Владимир Сергеевич, милый мой, красивый человек, знайте, что Вы уже бессмертны.
Осень/зима 1977 г.
Зэмэшенька, мы бесконечно рады, что Вы помните нас и иногда даже пишете нам письма!
Мы всегда знали, что Вы живёте вне времени. Письмо Ваше – чудо его преодоления. И ведь самое смешное, что, только дочитав письмо до середины, мы поняли, что письмо давнее, обещанное нам ещё летом.
Веками люди бьются над проблемой – как подчинить необратимость времени своей воле. Искусство, кажется, только и занято «поисками утраченного времени». Но… Всё безрезультатно. А вот Вам как-то удаётся подчинить его себе – растянуть, заставить двигаться так, как хотите этого Вы, и, наконец, просто пустить его вспять. Среди зимы мы получаем письмо, сохранившее краски и мелодии прошлогодней весны, вобравшее в себя её и все вместе взятые вёсны.
Время Вашей жизни сродни времени художественному, оно придумано Вами, как и Ваша жизнь. Вы никогда не ставите даты на своих письмах, если Вы что-то рассказываете, вы никогда не уточняете, когда это произошло. У Вас свои рубежи, свои до и после Рождества Христова. Время Вашей жизни предельно спрессовано, оно включает в себя столько событий, сколько не может вместить жизнь обыкновенного человека. Может быть, потому что Вы сами строите, создаёте, придумываете жизнь свою и всё, что вокруг Вас, а, может быть, потому, что жизнь Ваша – это жизнь духа, а духовное существует по своим законам – духовным, вневременным.
Интересный парадокс – больше всего успеваешь, когда не хватает времени, когда надо успеть в тысячу мест, встреч. Утро – встреча с японцами, нужно поучить их русскому языку, днём нужно выбрать тему диссертации, посмотреть интересную выставку, а потом бодрствовать всю ночь на репетиции (мы опять увлечены постановкой, но на этот раз не своих пьес). И вот именно тогда, когда времени катастрофически не хватает, необычайно остро чувствуешь и видишь всё вокруг – синие сумерки, когда зажигаются жёлтые фонари, и, если сощурить глаза, то сквозь ресницы они видятся лучистыми, как солнца; ранним утром, после репетиции, заснеженная мостовая и первые следы на ней сегодня будут нашими. А потом – горящие солнцем окна нашей стекляшки, а ещё потом, днём – деревья в искрящемся инее (интересно, почему зиму не называют кристальной?). А ещё есть Москва-река, покрытая тонкой корочкой льда, и в ней ещё пока отражаются фонари, и запах карамели около Каменного моста, и детские воспоминания, и в голову приходят разные мысли, и кажется, что вот только бы недельку свободную, тогда можно было бы написать что-нибудь «просто гениальное», нагуляться и начитаться вдоволь. Но, когда выдаётся такая неделька, ничего гениального не получается, потому что шевелить мозгами мешает эпикурейская лень.
А ещё в эту свободную неделю хочется поехать в Ленинград, увидеть Вас, поговорить с Вами или просто побродить по улицам и рекам Ленинграда. И это, наверное, удастся….
Сегодня в университете говорили с Игорем Золотусским (хорошим литературоведом и консультантом Быковского фильма «Нос»), он всех озадачил и заинтриговал, сказав, что фильм Ролана Быкова «Нос» о печальной Петербургской весне..
1977 г.*
Здравствуйте, родные мои мартыхи!
Как отдохнули вы?
Я хорошо, если не считать, что и 20 дней пребывания на моём любимом морючке меня взад-вперёд таскали в Ленинград на съёмки к Ролану, – ушло 6 дней, три дня шторма в первые дни, и четыре – в последние, – и того из 20-ти дней – 11 нормальных курортных дней. Но всё равно оттаяла, загорела, наплавалась, надышалась. Комнатка моя была на балконе, собственно, даже не комнатка, а крошечный балкончик с раскладушкой, со всех сторон занавешенный тряпицами. Но зато на втором этаже, но зато с видимым морем с одной стороны, и горами с другой, но зато с живыми кистями винограда, спускающимися по тряпицам прямо к моей раскладухе, но зато с пальмой у изголовья, но зато с настоящими светлячками и со многими-многими прочими, «но зато».
Интеллигентные хозяева – она ленинградка, он абхазец, кавалер двух орденов Ленина и многих наград, живущие зимой в Ленинграде, летом в Гагре.
Когда Ирина Андреевна привезла меня к ним, – пришли в состояние шока, куда же помещать «этакую знаменитость», т. к. весь громадный двухэтажный дом был перенасыщен родственниками (дальними и ближними), детьми, и друзьями детей, детьми друзей, внуками и друзьями внуков и, наконец, внуками друзей. Кошмарическое для хозяев кавказское гостеприимство.
Но и этого мало. Наш очаровательный хозяин (75 лет), будучи в Ленинграде 9 мая по кавказскому обычаю пригласил всех, оставшихся в живых однополчан, – в числе 29 человек, – в гости летом в Гагру. Все двадцать восемь именно так это и восприняли, – как кавказский тост, и только одна, – не знаю даже, как её и именовать, – оказалась она моржихой, – вы знаете, конечно, что моржи – это люди, плавающие в прорубях. И вот эту теперешнюю моржиху наш прекрасный хозяин видел в своей жизни два раза. Первый, – когда он на фронте ехал в машине со своим комполка, и оба увидели на военной дороге регулировщицу, перекинулись фразами, и комполка взял её на свою машину и женился на ней.
Стоп! Стоп!
Начала я писать об этой женщине, судя по тому, как о ней говорили все, населяющие этот дом. Она же пришла 9 мая 1977 года в День победы к однополчанам уже умершего мужа-генерала!..
Соберу все письма и привезу вам лично.
Ванька-дурак тоже сломал ногу. Навещаю-посещаю между всеми делами.
Всё! Сплю!
Целую всех моих мартышек!
Ваша Зэмэ
осень 1977 г.*
Быстро-быстро напишу вам под каким впечатлением прошёл сегодня весь мой трудный день. Ковыляю я к такси у Ланской, – и вдруг вижу большую цементную лестницу, и на ней мелком написано таким первоклашкиным почерком: МАМА Я ПЕРЕОДЕЛСЯ.
Ну, с ума же можно сойти от этого малыша, так любящего свою маму.
Вот, она придёт с работы и сразу успокоится, – он снял свою школьную форму, напялил на себя что-то другое и полез в лужу.